Когда он поел, то отпихнул чашку и довольно заскользил по полу. Я ощутил его томление — с самого начала нашего знакомства его эмоциональный настрой я определял безошибочно. Кровь и молоко — лишь две трети его рациона. Последней третью было желание. Когда он выберется отсюда, то найдет женщину, расставшуюся с любовником или потерявшую мужа, проникнет в ее дом, и по дороге сна выведет ее из унылой человеческой реальности. Женщина увидит серию ярких, волнующих снов, а будет ли их характер в большей мере развратным или романтическим, или же совместит первое со вторым — зависит не столько от Ярдзича, сколько от нее самой. Ее нерастраченная сексуальная энергия надолго напитает смока, а когда он уйдет, она еще много недель будет вспоминать ту волшебную ночь и даже не взглянет в сторону обычных мужчин…

— Здесь была девушка, которую ты запретил трогать, — сообщил Ярдзич. — Она пыталась приманить меня.

Я улыбнулся. Значит, он все-таки ее слышал…

— Тебе помешало стекло?

— Нет. Есть и другие пути проникнуть в дом.

— Тогда почему ты не принял подношения?

— Твой запрет.

— Я запретил влиять на нее, а не принимать от нее дары.

— Как я мог войти в ее мир, не влияя? Даже от одного только наблюдения за ней мне делалось дурно. — Пожаловался смок.

Я задумался. Смок весьма трепетно относился к своей персоне, но насколько в данном случае его страдания преувеличены? Не могло ли быть так, что я наложил на него заклятье, не вполне осознавая, что делаю? Мой приказ, совмещенный с усилием воли, породил барьер, преодолеть который Ярдзич не смог бы, даже если бы пожелал?.. Могло ли такое случиться? Я знал, что далеко не всегда способен контролировать свои способности: я пользовался ими столь же естественно, как и своим телом, но не все мои действия были полностью осознаны и не всегда я мог приложить именно то усилие, которое требовалось, не большее и не меньшее. Ситуация осложнялась еще и тем, что разные существа обладали различной восприимчивостью к моему влиянию. Я всегда легко находил общий язык со змеями и ящерицами, а вот с теплокровными такой внутренней связи не было, мне приходилось ломать их для того, чтобы чего-то добиться. Такой же неопределенной ситуация была и в мире духов. Горгона плевать хотела на мои запреты, и поэтому пришлось ее уничтожить, зато смок, забавная астральная змееящерка, явно выделял меня из человеческого рода. По непонятным причинам мой приказ имел для него определенное значение, и дело было не только в том, что я лишу его жратвы в случае нарушения запрета. Он мог находить пропитание и без моей помощи — как, собственно, и делал до нашей встречи. Со стороны процесс этот выглядел не слишком привлекательно, потому что кровь и молоко он мог употреблять только вместе, но не по отдельности (к счастью, для этой цели ему больше подходили коровы, а не женщины, и в наш рациональный век пропажу молока и поврежденное вымя фермеры списывали на какие-нибудь рациональные причины, не выискивая иных).

— Ну хорошо, — сказал я. — Теперь ты сыт?

— О, да. Благодарю.

— Тогда освободи помещение. Мне нужно заниматься.

Когда смок ушел, я включил компьютер. В почтовом ящике обнаружилась пара десятков писем — в основном, спама, но были и те, которые стоило просмотреть, а на некоторые можно было даже ответить. Чтобы не скучать, я залез в папку с аудиофайлами и ткнул на первую попавшуюся песню. Из динамиков полилась протяжная плавная мелодия, стилизованная под старинные русские распевы.

В моем аудиоархиве — не так много песен, и эта — одна из любимых. Чем-то она задела меня еще в самый первый раз, когда ее услышал, и продолжает цеплять до сих пор. Она стала одной из причин, побудивших меня приручить и откармливать смока — было интересно, сможет ли он когда-нибудь вырасти до размеров существа, о котором поется в песне?.. Сомнительно, конечно, но вдруг...

Последний куплет. Я невольно напрягся. Мне не нравилась концовка песни.

В отличии от змея, Вольга не вызывал никакого сопереживания, ни на грамм. Почему-то он казался не благородным героем, а мрачной аллегорией смерти, неким демоническим разрушителем, кладущим предел той замечательной эпохе, когда по небу летали драконы, а глубинах еще не загаженного нефтью и бакинскими отходами Каспия красавицы спали вечным сном в окружении фантастических существ.

Последние распевы «Змея» совпали с трелью мобильного телефона. Высветившийся номер мне ничего не сказал, а вот голос я узнал сразу. Видимо, Густав звонил из управления.

— Говорят, ты сбежал из больницы, — это прозвучало вместо приветствия. Хмурый и слегка недовольный тон, как всегда.

— Добрый день, Густав. — Я улыбнулся. — Как поживаешь?

Я знал, что мой доброжелательный голос его не обманет. Густав недолюбливал меня, я знал об этом, а он знал, что я знаю. У нас были довольно странные и в чем-то забавные отношения, потому что с одной стороны он считал, что такие как я не должны жить вообще (в свое время он настаивал на том, чтобы просто пристрелить меня, а не обучать в ШАДе; к счастью, герр Рихтер его не послушал), а с другой — он был мне кое-чем обязан... сильно обязан. При иных условиях я бы не обратил на него внимания: людей, испытывавших ко мне негативные чувства, всегда хватало. Но внутренний конфликт сделал Густава интересным объектом для наблюдения. Со своей стороны Густав так же регулярно искал повода для встречи — возможно, хотел разобраться в своем отношении, а возможно — отыскать способ вернуть долг. Да, последний вариант был бы для него оптимальным: это вернуло бы ему внутреннее спокойствие и позволило бы вновь сделать отношение ко мне максимально простым. Но случая никак не выпадало, и хотя он оказал мне пару услуг, сделанное явно не тянуло на то, чтобы уравновесить некогда спасенную жизнь. Вся эта канитель продолжалась уже больше года. Мне было любопытно, насколько она еще затянется и к чему все придет.