— Спасибо, неплохо, — смешок в трубке. И, после паузы:

— Нам нужно встретиться и поговорить.

Меня насторожил его тон. Это не приглашение в бар и не предложение заехать в управление по какому-то пустячному поводу. И говорить мы будем явно не о том, почему я прогуливаю лекции по криминалистике уже второй месяц подряд.

— Что-то серьезное? — Спросил я.

— А ты как думаешь? — Теперь его тон стал снисходительным. Как будто бы я что-то пропустил и не заметил чего-то очевидного и важного. Это мне уже совсем не понравилось.

— Густав, не томи. В чем дело?

— Не телефонный разговор. Приезжай завтра.

— Если это так важно, могу и сегодня.

— Нет... — Короткий вздох. — Завтра. Сегодня график совсем плотный... кто же знал, что ты выйдешь из больницы так скоро...

— Когда именно завтра?

— В середине дня. Пока не могу сказать точно. За тобой приедут.

Короткие гудки. Сделав гримасу, я несколько секунд разглядывал мобильник. И что все это значит?.. Ладно, завтра узнаем.

Я вернулся к билетам и занимался часа два, а когда даты, имена и события начали смешиваться в одну кашу, сходил в магазин и основательно закупился продуктами. Ночью мне приснился Китай — один из тех повторяющихся снов, благодаря которым я точно знал, что живу в этом мире уже не в первый раз. Опять нахлынуло щемящее чувство — как будто бы во сне я прикоснулся к раю, который давным-давно потерял. При этом я точно знал, что та, далекая жизнь, никогда не была раем — и хотя под ее конец я стал довольно-таки важной шишкой, вечная война — как с внешними врагами, так и с интриганами, желавшими отнять у меня власть — не останавливалась ни на минуту. И все же, там было что-то очень важное, какая-то часть меня, которую я утратил и никак не мог вернуть. Настало утро, и трель будильника вырвала меня из страны сновидений, а перед глазами, тая в будничной обстановке современности, все еще текли бесконечные колоны войск, над которыми развивалось знамя с изображением дракона.

Обещанная машина прибыла в полвторого, а в два я уже входил в массивное здание Центрального Полицейского Управления Эленгарда. Как всегда, внизу было шумно и многолюдно. Мне выписали временный пропуск и сообщили, где располагается кабинет Густава — последнее, впрочем, я и так хорошо знал.

На пятом этаже было намного спокойнее. И уютнее. Тут обитало начальство. Беззвучно работали кондиционеры, звуки шагов полностью заглушались мягким ковром. Стены и перегородки из прозрачного пластика. Если бы не жалюзи и занавески, обеспечивавшие уединение тем обитателям кабинетов, которые желали этого, можно было бы, наверное, одним взглядом окинуть весь этаж.

Густав был не один. Более того, он сидел не на своем месте, а занимал одно из гостевых кресел. За его собственным столом расположился мой наставник, герр Рихтер Эзенхоф.

Вообще, полицейское управление имело свою собственную иерархию и, хотя и сотрудничало с ВЕСБ, последней ни в коей мере не подчинялось. Но это внешняя, формальная сторона вопроса, которая так же «верно» отражала настоящее положение дел, как и скромная официальная должность герра Рихтера — его реальное влияние в Восточной Европе. Внутренние связи были намного сложнее, но каковы они, и куда сходятся все ниточки, знали очень немногие. Густав — знал. Он не был психокинетиком, но неоднократно посещал ШАД, находился в курсе тех паранормальных проблем, с которыми мы периодически сталкивались, и даже участвовал в решении некоторых из них. В последний раз это едва не стоило ему жизни. Не думаю, что он был в восторге от сверхъестественного. Полагаю даже, он был бы только рад, если бы в один прекрасный день все чудеса и все волшебные создания попросту исчезли бы из нашего мира. Но поскольку Густав являлся прагматиком, а магическим существам было глубоко наплевать на его желания, он вынужденно смирялся с их существованием и молча делал свою работу. Хотя нет, не молча. Периодически, он принимался ворчать и тихо ругаться.

Я поздоровался — сначала с герром Рихтером, затем с Густавом.

— Присаживайся, Дил, — герр Рихтер кивнул на пустовавшее кресло, расположенное напротив и справа от стола (то, которое занимал Густав, находилось слева). Я последовал приглашению, гадая, для чего меня вызвали. Появилась какая-то пугающая аномалия, которую требовалось изучить? Чудовище, которое нужно уничтожить? Сильный и харизматичный лидер, занимающий высокий должностной пост, чью волю требовалось сломать? Своих воспитанников герр Рихтер готовил для самой разнообразной работы. Моя работа меня вполне устраивала.

Недолгое молчание завершилось, когда герр Рихтер взглянул на настоящего хозяина кабинета и произнес:

— Расскажи ему.

Густав не стал ходить вокруг да около, а просто сказал:

— Мы думаем, что взорвать в поезде пытались тебя.

— Меня? — Я фыркнул. Предположение выглядело нелепым. У меня не было врагов... по крайней мере, готовых совершить такое покушение. Нет, конечно, многие меня недолюбливали. Некоторые даже ненавидели. Но способных на такой поступок... нет, таких я не мог припомнить.

— Давай сначала. — Сухо произнес герр Рихтер.

Я быстро спрятал улыбку. Пусть это и нелепость, но демонстрация пренебрежительно-легкомысленного отношения к словам этих двоих может привести к тому, что меня воспримут как бестолкового подростка и вовсе не захотят делиться какой-либо информацией. Меня такой исход совершенно не устраивал. Тем более, что им, похоже, было что сказать. Пусть даже сделанные ими выводы и неверны, но были же какие-то факты, которые привели их к этим выводам? Ну что ж, послушаем...

— Да, начнем сначала. — Густав вздохнул. — Думаю, ты еще не забыл то происшествие в декабре, когда в мексиканском ресторанчике тебя едва не пристрелил снайпер?

— Не забыл. — Я по очереди посмотрел на Густава и герра Рихтера. — Но мне сказали, что целью был не я, а какой-то мелкий мафиози. Которого, собственно, и убили. А я лишь случайно оказался на линии огня.

— Да, я помню, — Густав устало протер глаза. — Такова была первоначальная версия. Убит Энрике Флечтон, когда-то — обычный сутенер, а ныне... или, точнее, перед смертью — владелец нескольких публичных домов в Центральной Европе. Что мы должны были подумать? Человек с кем-то не поделился, за что и был убран. Однако во время расследования...

— Стоп. — Сказал я. — А почему мне об этом рассказываешь ты, Густав? Насколько я помню, расследованием занялась ВЕСБ как раз по причине того, что в ходе этого преступления едва не был убит ученик школы «для особо одаренных», а вся информация, связанная с ШАД, считается засекреченной...

И я опять посмотрел на герра Рихтера.

— Мы вели расследование, — произнес мой наставник прежде, чем успел ответить тот, кому формально адресовался вопрос. — Но Густав решил проявить инициативу. — Усмешка. — Начав собственное расследование и, по сути, повторив путь моих людей.

— Вау!.. — Сказал я. А что я еще мог сказать? То, что казалось мне до сего дня досадной неприятностью, привлекло внимание мощнейших государственных организаций. Какие ресурсы, сколько десятков людей было задействовано в этих двух расследованиях, одно из которых, если верить Рихтеру, дублировало другое? Чрезмерно серьезное отношение к смерти сутенера вызывало недоумение. Что же они там накопали?..

Я опять посмотрел на Густава. Он казался смущенным. «Решил проявить инициативу...» Выходит, ему намекнули, чтобы он не лез в это дело, а он полез и начал копать сам. А может быть, поэтому мы сейчас вообще разговариваем? Если настоящей целью снайпера должен был стать не Энрике Флечтон, а я сам, мой наставник мог и умолчать об этом. Из самых лучших побуждений. Просто, чтобы обезопасить меня... и себя. Я ведь отреагирую остро, это и ежу понятно. А затем, оказавшись один против сильного и многочисленного противника, перестану выбирать средства борьбы. В результате мой «адекватный ответ» на угрозу может стать таким, что привлечет слишком много внимания, начнется шумиха, люди с паранормальными способностями перестанут быть достоянием одних фантастических фильмов и книг, засветится ШАД — в общем, произойдет много такого, чего герру Рихтеру совершенно не хотелось бы. Поэтому лучше мне ни о чем не сообщать, выдвинув успокаивающую, но насквозь фальшивую версию событий. Уверен, именно так он и мыслил. И этот план прекрасно работал до тех пор, пока в дело не влез Густав, с его нелепым чувством долга и еще более нелепым желанием во что бы то ни стало оказать мне услугу, способную уравновесить то, что когда-то сделал для него я. Слишком много людей оказалось вовлечено, чтобы скрывать все это и дальше... особенно теперь, после взрыва в поезде. Тут наметилась еще одна цепочка интересных размышлений, но додумать ее я не успел, потому что Густав, наконец, оборвал затянувшуюся паузу, откашлялся, и продолжил: