- Я одет неуместно. Мне кажется.

- Тебе не кажется! - возрадовался мой подопытн… подопечный, и выдал мне, ну… в общем, выдал мне куртку. Я страстно воззвал к комсомольским богам и влез в это отрепье.

Как я блуждал по подвортням и потерялся, рассказывать не буду, честно. В итоге моей отважной вылазки удалось приобрести конфет “Белочка”, батон белого хлеба и какое-то вино с фольгой на горлышке. Был еще портвейн, но мне показалось, что это плохая идея. Продавщица увернула кулек из сероватой бумаги, щедро сыпанула туда “Белочки” и выдала мне эту шаткую конструкцию. Вообще я не очень люблю сладкое, но магазин разнообразием ассортимента не радовал, это вам не “Елисеевский”.

В приступе революционного пафоса я сунул бутылку в один карман балахонистой брезентухи, в которой точно выглядел, как бродяга с Сахалина, а батон – в другой. Бумажный кулек с конфетами меня потряс, так я его и нес, прижав к груди. Я даже засвистел, но сфальшивил и прервался. Тогда я нашел пустую консервную банку и мстительно пнул ее. Короче, видела бы меня Ниночка. Надо бы еще сплюнуть на тротуар, но, будем честны, я не очень это умею.

4а

Благослови, боже, прекрасного комиссара Славко! Он тонкостью душевной поразил мое сердце: сам поперся в лабаз, оставив меня обниматься с моей милой. Я понимаю Вианыча, как никто! Я бережно подключил ее к комбику, и она запела в моих руках - басовую партию из “Take Five”. На радостях я даже забыл закрыть дверь в комнату, и насыщенным, глубоким звуком моей красотки насладилась вся квартира. Тут же я понял, как назову ее. Анитра. Моя антрацитовая Анитра. И мне плевать, что в стену уже колотит Галина Петровна, пошла она - сейчас день. Но тут вернулся гранд из своего пешего эротического хождения в народ. В моей штормовочке он выглядел совершенным графом-беспризорником, сыном гражданской войны. Впрочем, разница невелика - сын или внук. Он принес с собой джентльменский набор, да такой, что я почти познал всю глубину разницы классового подхода к бытовым проблемам. Он притащил килограммовый кулек “Белочки”, бутылку “Алазанской долины” и… батон. И извинился, что не было ветчины. Нет, ну реально, откуда такие берутся? Где их делают? Чем потом кормят? Анитра томно вибрировала под пальцами. Я сказал ему: “Познакомься, комиссар, это моя любимая, она бас-гитара и ее зовут Анитра”. Он взглянул на меня ошалело, видимо, решив, что я то ли над ним издеваюсь, то ли чутка перегрелся. А я вдруг вспомнил, что с утра как-то забыл позавтракать, и спросил комиссара, не побрезгует ли он нашей босяцкой хлеб-солью. “Спасибо, я не голоден, - церемонно ответил гранд, - но кто-то кофе обещал!”  Я оставил его одного и свалил на кухню. О, наша коммунальная кухня! Лучшее место в мире, чтоб ставить “Божественную комедию”, понятно какие ее страницы. Самые безотрадные углы на свете - это углы потолка нашей кухонки на 5 семей. Там веками таится ржавая паутина, на которую осели чад и копоть прошлых поколений. А сегодня Денисовы кипятят на плите простыни, так что душный пар добавляет радости и антуража. Я наскоро нажарил горячих бутербродов с яйцом и сыром, наш домашний фирменный рецепт, и сварил кофе, натолкав в него для понта дела весь комплект пряностей “Гранада”, вплоть до перца и апельсиновой корки. С тарелкой бутербродов и джезвой я вломился в комнату… ясное дело, комсорг оказался там, где и должен был быть. Он прилип к книжным полкам и шарил по ним глазами… ну совсем как человек. “Эй, - сказал я ему, - ты не хочешь какую-нибудь… гм… менее парадную одежку? Чтоб не заляпаться?” “Я не захватил, - растерянно отозвался он. - Ну если у тебя есть… То буду благодарен”. - “И скажешь мне грамерси?” - “И скажу грамерси”. Я вытащил из шкафа первую попавшуюся стираную футболку - она оказалась Максовой. Вот черт… Ну ладно. Комиссар медленно, миллиметр за миллиметром, обследовал мою комнату, как Миклухо-Маклай Новую Гвинею. Я прямо чувствовал, насколько ему неловко, дико и одновременно любопытно. Ну что ж, народники тоже весьма удивлялись, входя в курные избы. Но графеночку еще предстояло по-братски разделить со мной трапезу. Без этого инициация была бы неполной. Уж не знаю, чем они там питаются по утрам, может, им подают осетрину в хрустальных лотках, а тут мои фирменные бутерброды - то еще испытание на храбрость. Победителю - награда. Они хоть и выглядят не ахти, но все же вкусные. Гранд поискал глазами нож и вилку, а потом плюнул и сожрал все как миленький. Не врут народные сказки! Вкусив пищи по ту сторону своего мира, он освоился гораздо быстрее, даже прекратил жалко улыбаться, что твоя девственница перед ротой ландскнехтов. Я открыл вино, но гранд был не готов прямо так бухать. И мы всего лишь выпили за обретение Анитры. Кофе явно был куда более в тему.

“А твоя мама, она не будет против, что я тут… сижу?” - спохватился комсорг. Я честно ему ответил, что мать до воскресенья не появится, да и после воскресенья - ей не пофиг ли, что творится на вверенной мне территории? Все же нормальные ребята, вежливые, воспитанные. У меня тоже никаких особых планов нет, так что живи на здоровье… знакомься с подопечным. Ты же мне теперь вроде няньки, непосредственного надзирателя на общественных началах, вот и проверь условия содержания, облико морале там… Тимур устало посмотрел на меня и поблагодарил за кофе. И не отказался бы от добавки, если это возможно. И опять прилип к книжкам, а я собирал со стола все грязные чашки и ложки - надо же хоть когда-то… Он реально на меня неплохо влияет, этот попечитель по комсомольской линии. А потом я посмотрел на него повнимательней.

Ситуация выходила из-под контроля и оборачивалась прямым абсурдом. В моей комнате у заветной горы Максовых и Инкиных книг, в святая святых моего сердца, возился наш комсомольский секретарь. С секретаря свисала огромная растянутая Максова футболка с Микки-маусом. А самого секретаря, золотого номенклатурного мальчика, кажется, вчера после собрания всю ночь пытали гады-фашисты - или он проходит усиленную подготовку в юношеском спартанском лагере от ВЛКСМ. Иначе как объяснить, что наш утонченный гишпанец, по ходу, в синяках и очень характерных ссадинах?  Когда в четвертом классе Савелыч схлопотал пару за годовой диктант по русскому… но это было в четвертом, мать его, классе! И Славко, насколько я знаю, двоек вообще не получает.

Он ожесточенно рылся в книгах, какие-то поглаживал, какие-то с интересом откладывал в сторону. А я стоял и молчал, и что-то в моей голове не состыковывалось. А потом сказал, что не мое, конечно, дело… но если что, у меня есть гепарин, хороший, болгарский. “Гепарин? Это для чего?” - не понял гранд. Вполне искренне, кстати, не понял. “От синяков помогает. И от гематом”, - ответил я и отправился к матери в комнату, рыться в аптечке. Когда я вернулся с тюбиком, гранд застегивал свою джинсовую рубашку с видом человека, который крайне занят и не имеет минуты свободной, а машина уже гудит под окнами. “Слушай, иди в пень, - разозлился я. - Ты в мою жизнь лезешь не спросясь, а тебе, значит, слова не скажи! Кончай выпендриваться… я тебе не Ниночка!” Правду сказать, я был почти уверен, что он сейчас встанет и уйдет. Но он не встал и не ушел. Он снял свою дурацкую рубашку - и с комсомольской прямотой рассказал, что упал на лестнице. Очень скользко у вас тут, в Питере этом… вашем. Когда гепаринка впиталась, гранд нырнул обратно в футболку и вернулся к книгам. А я пошел на кухню, варить кофе.

5т

Он увидел следы отеческих ласк, и глаза стали какие-то совсем сумасшедшие. Не лупили его никогда, что ли? Приволок лекарство, начал мазать синяки - прям медицинская сестрица над раненым героем-комсомольцем. Молчал, сжав губы, и зыркал на меня, как на жертву гестапо. Я подумал, не застонать ли для пущей красоты и не потерять ли сознание, но потом решил не пугать беднягу еще сильнее. К тому же я поел, выпил кофе и достиг состояния полной благости. Книги у него тут... хорошие книги, я половины и не видел раньше. Просить почитать, конечно, не стал, а то опять что-нибудь ляпнет про съезды КПСС, а мне не хотелось ругаться. Нашел в куче книжек “Смерть Артура”,  ту самую, зеленую, толстенную, с картинками, взглядом испросил разрешения и воткнулся. Потом обмолвился, что у меня есть французский альбом Бердслея, но Гонтарев, по-моему, не очень впечатлился.