Через ветхие страницы старых энциклопедистов.

Через призрачные лица мистиков и утопистов

Намечался облик Чарльза

Дарвина и Карла Маркса;

Шарль Фурье и князь Кропоткин,

Из противоречий соткан,—

Вот что книжникам под утро вдохновенно и премудро

серый петел кукарекал!

И таился за колонной, за колеблющейся шторой,

В пиджачок свой облаченный, удивительный ученый —

Федоров-библиотекарь, человек в лучистой форме,

В превеликом увлеченье говоря о возвращенье

К жизни тех, что в здравье добром жить с Грядущим 1

приспособлен,

Сделав плоть свою нетленной!

И глупцам не помешаем тем, что мудрых воскрешаем,—

Места хватит во Вселенной!

ПЛОЩАДЬ РЕВОЛЮЦИИ

Наискосок

От «Метрополя»,

Где шумен метрополитен,

Цветы цветут, как в чистом иоле,

Как будто нету старых стен.

Тут

Славный сквер

Образовался...

Большой театр из звезд ковался.

У Малого обосновался

В уютном кресле драматург.

У памятника

Карлу Марксу

Я видел Розу Люксембург

ЗА ИСКЛЮЧЕНЬЕМ ИСКЛЮЧЕНИИ

В чем смысл вечерних передач?

В угрюмом мире неудач

Всё состоит из злоключений

За исключеньем исключений.

Здесь каждый господин - палач

За исключеньем исключении.

И слуг своих он гнет в калач

За исключеньем исключений.

И черств почти любой калач

За исключеньем исключений,

И всюду стон стоит и плач

Эр исключеньем исключений.

Ты это все переиначь!

Пускай везде без исключенья

Людские кончатся мученья -

Нет у тебя иных задач!

ФРАНЦУЗСКИЕ МОГИЛЫ

В Горелой Сечи,

Там, где пни унылы

И горек дух обглоданной коры,

Я посетил французские могилы,

Преданьями обросшие бугры:

Садили, мол, французов тут на вилы,

Наполеона брали в топоры.

И на буграх

Краснели мухоморы,

Что здесь зимой на русском холоду

Французские валялись мародеры,

Замерзшие в двенадцатом году,

Но все истлело: ни сапожной шпоры.

Ни кивера в земле я не найду.

И желтых листьев

Бешеные танцы

Лишь помогали мне воображать,

Как всякие гасконцы, нерпиньянцы

Здесь не сумели смерти избежать —

Все заодно остались тут лежать.

О, армия,

Сброд пеший или конный,

Чей здравый смысл давным-давно потух,

Когда иссяк их революционный

Республиканский, вольтерьянский дух —

Полк за полком, колонна за колонной

Легли ничком, укрылись в снежный пух.

«Здесь

Революции иссякли силы,

Империю здесь взяли в топоры,

В Горелой Сечи, где, багрянокрылы

Померкших молний прыгали шары!

Так думал я, ступая на могилы,

Преданьями обросшие бугры.

ТУЧИ ПЕПЛА

Это было

При завоеванье —

Эти краски, стоны, завыванья...

Греки

Прибежали из библиотеки:

— О, калиф великий, не губите книги, пощадите книги!

- Что за книги?

Бели в этих книгах

Есть все то, что сказано в Коране,

То нельзя обречь их на сгоранье!

А коль можно

Прочитать в них

То, что не написано в Коране,

То сберечь их тем больше основанья

Потому, что это любопытно!

Любопытство наше ненасытно!

Словом, надо так или иначе для спасенья проявить

старанье!

И калиф великий

Сам ринулся в пламя

Спасать книги своими руками,

Нзвыло пламя - да и отступило!

Но наоборот все это было.

Д быть может, и вообще ничего такою и не было.

Кроме кучи пепла, кроме тучи пепла.

Жгучи тучи пепла!

Сколько от них слепло!

МИР ПОДРОВНОСТЕЙ

В твердых телах

Происходят незримые нам колебанья, смещенья,

Как и в наших весьма достославных и гордых делах...

Накануне

Безрадостного возвращенья

Из Египта, в котором старинный порядок хранил

бедуйнеко-фелляхский аллах,

Генерал Бонапарт любопытно беседовал с Монжем,

Жоффруа Сент-Илером и, кажется, с Бертоле.

Бонапарт толковал, что, увы, мы не можем

Заниматься чем хочется здесь, на Земле:

— Новым Ньютоном стать —

Вот что грезилось мне всего раньше!..

— Что Вы, мой генерал! — Монж воскликнул в ответ,—

Разве Вам не известны слова Лагранжа:

«Славы Ньютона вновь не достигнет никто,

Ибо нового мира, чтоб снова открыть его, нет!»

— Ба! - вскричал Бонапарт. — Ньютон мудро решил,

что касается неба

И движенья нланет, но понять бы законы движенья

в малых телах — вот когда

Гениального Ньютона мне бы

Удалось нревзойти, господа!

Мир подробностей — вот что еще остается открыть

в этом мире!

Мир подробностей, дробностей, мельчайших частиц,

неделимых частиц!

Вот о чем толковал Бонапарте в Каире

В очень тесном кругу хорошо образованных лиц.

Вот о чем генерал Бонапарт толковал, посматривая

с раздражекьем

На известных ученых, не прислушивающихся к его речам,

Что и дало повод историкам говорить с уважением,

Что Наполеон не относился с пренебрежением

и к мелочам!

РАСТОПЧИН

Еще

Неполная весна,

Но даль уже ясна.

Устав молчать, я повстречать хочу Растоичина...

Летит! Схвачу я под уздцы горячих лошадей:

Да не посмеют мертвецы топтать живых людей!

И вот сенатор отставной стоит передо мной

Между Китайскою стеной и майскою луной.

Седой как лунь торчит в ночи — треух на смутный глаз...

Давай поговорим про щи, а хочешь, так про квас! —

Так предлагает Растопчин, насквозь славяно-рус.

Ну, что ж! Не вижу я причин опровергать твой вкус! —

Ведь от людей былых эпох, конечно, и берешь

Не то, чем был покойник плох, а чем он был хорош.

А к заблужденьям, ко грехам вернуться не хочу,

Мне растопчинский кучер-хам не крикнет: — Растопчу!

ПОСЛУШНИК

В монастыре живу я белом.

Кругом церковные поля.

И редко-редко между делом

Напомнит ветер, шевеля

Листву над померанцем зрелым.

Что на соблазн умам несмелым

Давным-давно небесным телом

Выла объявлена Земля.

КНЯЗЬ

Вспоминаю знакомого:

Князь Трубецкой,—

Он пожарным в охране служил заводской

Или даже брандмейстером в двадцать втором,—

Если правильно помню, конечно,— году;

Даже в гости он в форме ходил с топором.

Всей душой своему отдаваясь труду.

Был высок, худощав он, брюнет. Римский нос

Он имел, и свой облик с достоинством нес.

И. конечно, себе я простить не могу,

Что, по юности лет, торопясь, на бегу,

Я его обо всем расспросить позабыл:

Декабриста потомком он, видимо, был.

ЖИЛИ-БЫЛИ

Жили-были

На одной планете

Гегель, Гоголь и Ван-Гог,

Но не встретились они на белом свете,

А ведь были как отцы и дети

Гегель, Гоголь и Ван-Гог.

Умер Гегель, но уже трудился

Гоголь, не иознав еще невзгод,

И смирением еще он не гордился.

Умер Гоголь, а Ван-Гог родился

Не поздней, чем через год.

Так и мы. Живем в соседних странах.

Может быть, в соседних городах

И совсем без разницы в годах,

И встречаемся в аэропланах,

На катамаранах, в поездах,

Ах, везде блуждая как в туманах!

И возможность выявить все то, что

Составляет близость наших дней,

Не сулят ни телеграф, ни почта,

Ни «Спидола», толку нет и в ней,—

Это выявится лишь поздней!

НЕЧТО ТРЕТЬЕ

Дела л и одно,

Л получалось

Неизменно что-нибудь другое,

Но и этим дело не кончалось...

Откровение благое

Отзвучать еще не успевало.

Но с отцами в спор вступали дети —

Волновало их уж нечто третье.

Новую ли веру порождали

Или вдохновенно возрождали

Невозвратные тысячелетья —

Вечно получалось

Нечто третье.

Думают об этом и чужие