При Аббасидах и их наместниках мечети постепенно сделались зданиями, посвященными исключительно богослужению и религии. Вопрос о том, когда и как это произошло, еще не выяснен; мы не знаем даже, когда впервые возникли при мечетях, как раньше при церквах и монастырях, начальные школы. Учителем был в начале своей деятельности знаменитый Хаджжадж, но о нем говорится, что он «приходил к деревенским детям по вечерам и по утрам», т. е. учил их на дому. Предметом учения тогда были только азбука и Коран; знавший наизусть Коран считался закончившим свое образование. Школы упоминаются при Аббасидах, причем тогда употреблялось слово куттаб, мн. число кататиб, как еще теперь называются школы в Мекке. Школы, по-видимому, не были тогда исключительно духовными училищами; в них учились не только дети мусульман, но и дети иноверцев; запрещение учиться в мусульманских школах было одним из ограничений, наложенных халифом Мутеваккилем (847—861) на христиан и евреев. Употребляющееся теперь в восточной части мусульманского мира слово мектеб (букв, 'место, где пишут’) есть перевод персидского дабиристан; персидское слово теперь повсюду вытеснено арабским, но употреблялось еще в XIII в. Судя по названию (дабир 'чиновник’), дабиристан был светской начальной школой для приготовления чиновников; как из него образовался современный мектеб, совершенно неизвестно. Почти столь же темна история мусульманской высшей школы. Ученые первоначально занимались в мечетях или других помещениях с отдельными, обращавшимися к ним любознательными людьми; такова была преподавательская деятельность живших при первых Аббасидах основателей четырех главных толков (мазхаб), на которые теперь разделяется правоверный мусульманский мир, Абу Ханифы в Куфе, Малика ибн Анаса в Медине, Шафи'и в Мекке и йотом в Каире, Ахмеда ибн Ханбаля в Багдаде. Позднее приобретение права на чтение лекций в больших мечетях было обусловлено известными требованиями; при некоторых мечетях возникли своего рода богословские факультеты, из которых наибольшую известность получила школа при мечети Азхар, построенной в Каире в X в.; такая же школа существует при Ка'бе. Еще позже начали строить здания, специально предназначенные для науки, с кельями для студентов и аудиториями для чтения лекций. Эти школы получили название медресе .('место учения’, от глагола дараса 'изучать’) и раньше всего (в X в.) упоминаются на крайнем востоке мусульманского мира, в Туркестане, где возникли, по-видимому, под влиянием буддийского монастыря (вихары). В XI в. было построено первое медресе в Багдаде, в XII в. — в Каире, в XIV в. — в Марокко; но только в Туркестане и Персии медресе упрочили свое существование и сохранили свое первоначальное устройство. Древнейшие из существующих там медресе относятся к XV в.; надпись на бухарском медресе того времени содержит изречение: «Стремление к знанию — обязанность каждого мусульманина и мусульманки» — изречение, находящееся в полном противоречии с современной мусульманской жизнью, особенно в Бухаре.

В Аравии, Сирии и Египте местом научного преподавания по-прежнему остались главные мечети, и медресе постепенно утратили свое значение. В Алжире и Марокко медресе обнаружили несколько большую живучесть; в Фесе существует еще девять медресе, из которых некоторые построены в XIV в.; но и в Фесе чтение лекций в медресе уже не происходит, в них только живут студенты; лекции читаются главным образом в большой мечети Каравийин. В средние века медресе, несомненно, оказали влияние на европейскую высшую школу; из современных европейских университетов больше всего похожи на медресе английские колледжи; но вопрос о мусульманской высшей школе и ее влиянии на европейскую в науке еще не разработан.

В мусульманском богословии первое место всегда принадлежало фикху, имевшему до некоторой степени практическое значение. Основы (усуль 'корни’) фикха были выработаны учеными, авторитет которых основывался исключительно на их познаниях; правоверный ислам не знал ни единоличного непогрешимого главы церкви, пи вселенских соборов. Первым «корнем» законоведения была, конечно, книга божья, вторым — сунна пророка, изучавшаяся главным образом по хадисам; в случае противоречия между Кораном и сунной предпочтение не всегда отдавалось первому. Третьим корнем рано было признано иджма' — установленное практикой согласие верующих, хотя бы молчаливое; в Медине еще при Омейядах иногда предпочитали решать дела на основании практики, а не па основании хадисов. Наконец, четвертым корнем был признан кияс ('сравнение’) — заключение по аналогии, когда в Коране и сунне нельзя было найти относящегося к данному вопросу прямого предписания.

Различные школы и отдельные ученые расходятся между собой в вопросе о порядке применения каждого из четырех корней; но эти разногласия ничтожны, и в общем на всем пространстве мусульманского мира действует один и тот же религиозный закон — шариат, основанный на фикхе и теперь фактически везде ограниченный сферой семейного и наследственного права. Между четырьмя главными толками, на которые распадаются «люди сунны и общины», давно установился мир; все признаются одинаково правоверными, хотя еще в XIII в. в больших городах Персии происходили кровавые столкновения между шафиитами и ханафитами. При первых Аббасидах мы видим попытки богословов подчинить своему авторитету халифов и попытки халифов наложить свою руку на религию. С тех пор эти попытки уже не возобновлялись в таких размерах. Правители иногда подкрепляли свои действия авторитетом богословов, мятежники производили восстание под предлогом восстановления правды божьей, но в общем пути государства и религии к мусульманском мире давно разошлись; единственная связь между ними — должности духовных судей (казиев) и официальных представителей ислама (шейх ал-исламов), замещаемые по назначению правительства; но уже со времени халифов установился взгляд, что для ученого принятие должности казия есть сделка с совестью, на которую настоящий ученый не пойдет. Пророку приписывается изречение: «Кто назначен казием, тот зарезан без ножа».

5 МИСТИЦИЗМ В ИСЛАМЕ

Мухаммеду приписываются слова: «Нет монашества в исламе»; говорили также, что он противополагал свое учение как «мягкое ханифство» самоистязанию христианских отшельников. Коран не требовал и не поощрял отречения от мира; тем не менее отдельные моста Корана, где говорилось о тленности земных наслаждений и страшном последствии их для многих— вечных адских муках, вызывали в благочестивых мусульманах такое же настроение, как в благочестивых христианах слова Евангелия о недоступности рая для богатых. Идеал благочестивого мусульманина, халиф Омар, сделавшийся, подобно апостолу Павлу, из гонителя веры ее ревностным поборником, перед смертью испытывал такой же страх перед божьим судом, как страх христианских отшельников, искавших спасения в изнурении и истязании плоти. Есть предание, исторически, конечно, недостоверное, будто Али и даже сам Мухаммед мучили себя голодом и, чтобы легче переносить голод, привязывали себе к животу камень. Под влиянием заботливости Корана о бедных и нищих возникло предание, что сам Мухаммед окружил себя бедняками (факирами), для которых была поставлена особая скамья — суффа — рядом с мечетью; из «людей суффы» вышло несколько передатчиков преданий о пророке и его жизни. В завоеванных арабами странах, где до ислама были распространены христианство, манихейство и буддизм, бедность и подвижничество ставились еще выше и могилы прежних подвижников почитались наравне с могилами пророков и мучеников. Для благочестивых мусульман подвижничество и тесно связанный с ним культ святых были такими преимуществами, от которых ислам не мог отказаться в пользу неверных. Арабский князь XII в. рассказывает в своих воспоминаниях, как он присутствовал на богослужении в одной палестинской церкви и вышел оттуда с тяжелым сознанием, что христиане молятся богу усерднее, чем мусульмане; только когда он ознакомился с жизнью мусульманских подвижников — суфиев, он убедился, что среди мусульман есть такие же усердные и смиренные богомольцы, как среди христиан.