На свет подалась мать и тоже посмотрела тревожно.

– Гедымин Мрий я. Пришёл просить руки вашей дочери.

– Сам пришёл? А где ж твои сваты? Родители хотя бы? – смерил его отец недовольным взглядом.

– Нет у меня никого. Я сам себе отец и сват.

– А ремесло какое? Дом свой есть? Куда ты жену приведёшь? А когда детишки появятся? Под открытым небом растить будешь? Не пойдёт так! Пусть никчёмна наша дочь, а позор на душу не возьмём. Когда домом и хозяйством обзаведёшься, тогда и сватайся. Без этого нашего согласия вам не видать. А теперь вон пошли! – замахал руками отец.

Перепугалась Зофья. Только друга сердечного нашла, а его гонят. Ведь не нужна она им, так почему бы не отпустить?

– Будет вам и дом, и ремесло, – сверкнул глазами Гед и вышел на улицу.

Зофья побежала следом, а как увидела, что там творилось, так обомлела.

Вокруг их дома целый отряд в голубых плащах собрался. Лучезарные, или как их в народе величали – Голубые Капюшоны. Сумеречников они искали и судили. За кем вину видели, так путь один у него был – на костёр. Они подступили к Геду, обернулись на Зофью, а потом родителей у неё за спиной увидали.

– Вот они – колдуны. Целых два вместо одного, – указал на неё и Геда отец. – Это из-за них наследник Заградского захворал! Избавьте нас от этой мрази!

– Да как вы можете! – впервые отважилась возразить Зофья. – Его же тут и вовсе не было! – Она повернулась к Голубым Капюшонам: – Меня! Меня берите, я одна во всём виновата. А его оставьте!

– Девицы нынче впечатлительные пошли, сами не понимают, что говорят, – ответил Гед. – Никто из нас ни в чём, что запрещает ваш орден, не замешан. Проверяйте, будьте ласковы!

Предводитель отряда, усатый дядька с глубокими морщинами в углах глаз, внимательно посмотрел на Геда.

– Обвинения серьёзные, проследуйте за нами в храм для дознания.

Гед взял Зофью за руку. Над городом возвышалось строение из белого камня. Лучезарные повели к нему подозреваемых. Горожане следили за ними и шептали воззвания, чтобы колдуны треклятые сквозь землю провалились.

– Не трясись так, – зашептал Гед, когда они уже входили в распахнутые двери. – Лучше эта проверка, чем суеверные горожане. Голова поболит немного, и пройдёт всё.

Голубые Капюшоны провели их к алтарю. К ним выглянул жрец и, скрестив руки на груди, поприветствовал гостей кивком. Гед встал перед резными фигурами Крылатых посланников на колени. Лучезарные ощупали его с головы до ног и забрали все вещи, оставив только в рубахе и штанах.

– Кто ты и чем занимаешься? Где твой дом и твои родичи? – предводитель положил Геду на лоб ладонь.

– Из этих мест я, коренной белоземец. Охочусь в Дикой Пуще.

– А дозволение губернатора на охоту у тебя есть? – нахмурился предводитель.

– Мои предки тут испокон веков охотились, и никакого дозволения на то не требовалось.

– Так это при старой власти было. Она уже десять лет как сменилась. Сколько ты в этих лесах прозябал? И родители твои где?

– На войне погибли, – отвечал он бойко.

– А как звали их? Лицо у тебя знакомое, может, видел где.

– Вам кажется, – Гед слегка повысил голос. – Их имена вам ничего не скажут.

– И правда, – сдался предводитель. – Чист мальчишка, не из тех, и не из наших. Простолюдины опять друг с другом доносами счёты сводят, чтоб их. Мразь-то вся колдовская в Норикию сбежала. Небось, новое восстание готовят, пока мы здесь время теряем, – он махнул рукой остальным. – Девчонку живей смотрите и дальше поедем одарённых искать. Не выполним план – капитан три шкуры спустит!

Гед поднялся и отряхнулся, пропуская Зофью на своё место. Её Голубой Капюшон коснулся лишь слегка и тут же заключил:

– Едем. С охотником пускай губернатор разбирается. Не наше дело, чью дичь мальчишка стреляет.

Они ушли, чеканя шаг и оружием бряцая.

Зофья поднялась, вздрагивая от каждого шороха.

– Можно, я свечку в благодарность поставлю? – спросила она у Геда, хотя не была уверена, примет ли её Единый-милостивый даже несмотря на то, что Лучезарные её имя очистили.

– Если хочешь, – Гед пожал плечами и подождал, пока она разговаривала со жрецом.

Тот вежливый, жалостливый стал. На улице никто уже злобно не смотрел, наоборот, отворачивались. То ли стыдно было, то ли мести опасались. А ни Зофье, ни Геду до них дела не было.

– Давай в поле заночуем, тут нам явно не рады. А завтра к губернатору пойдём, покажешь дорогу? – вёл он её под руку к воротам.

Лес шептал макушками сосен: «Предупреждала я, что люди обидят! Возвращайтесь, а то хуже будет!»

– Как тебе удалось их провести? – спросила Зофья, когда город остался позади.

– Никак, – усмехнулся Гед. – У меня нет того, что они ищут. И у тебя отродясь не было.

– Но как же… Ты ведь колдун.

– Только им не колдуны нужны. Ты до сих пор не поняла? – он залился смехом пуще прежнего. – Себе подобных они ищут, чтобы их власть никто оспорить не смог, а все ваши суеверия и даже неистовая вера – лишь удобный предлог.

Она запуталась, ещё хуже, чем леший в Пуще путал. Оказывается, всё не так, весь мир в другие тона выкрашен, в глаза будто цветные стёкла храмовых витражей вставлены, и видится всё не таким, как на самом деле. Надо ли видеть мир таким? В истинно-страшном свете.

Они прогулялись по новому тракту, что вёл из Подгайска в соседний городок Волынцы, огибая Дикую Пущу. На середине этой дороги стояла усадьба губернатора. Как стемнело, они расположились на ночлег и с рассветом побрели дальше. К вечеру они оказались у резных ворот с красными петушками. Охранники покосились с подозрением: «Куда? Зачем?»

– Свояченица губернатора в гости пришла, захворавшего племянника проведать хочет, – заявил Гед. – А я охотник. Иду повиниться и попросить дозволения стрелять в лесах зверя и птицу.

Зофья вздрогнула, вспомнив Милку. Гед уверял, что со всем справится, а если не справится, то удача двух бед подсобит, но всё же… Заградский-то не Лучезарные, и наветам жены-злыдни скорее поверит.

Долго слуги испрашивали у хозяев, пускать в дом голодранцев или нет, но всё же открыли ворота. Раньше трехэтажная усадьба с широкими лестницами, террасами, балконами и верандой в окружении резных перил казалась сказочным замком, где всегда мир и достаток, а теперь поблёкла. Обычное дерево, из которых избы строили, только размерами побольше. Неуютно внутри, чувствуется злая сила, шепчутся тени по углам, душит спёртый воздух, першит пылью и копотью.

Слуга проводил гостей на второй этаж к кабинету губернатора. Из-за притворенной двери слышались голоса.

– Извините покорнейше, но ни за какие деньги не согласен я по этим лесам ходить. Хоть режьте меня живого, уж лучше костёр, чем нечисть! – говорил один.

– Чего ты причитаешь, как девка малахольная? Временно же, пока из Стольного человека не соберут, а то тут уже повадились зверей стрелять и деревья рубить. Того глядишь, всё хозяйство по кусочкам разнесут, – отвечал Заградский.

– Ни временно, ни даже на один день! Если кто и ходит туда, так сам сгинет, никого эти леса не выпустят.

– Что ж, ты на принцип, так и я на принцип. Сегодня же пришлю пристава, чтобы твоё имущество за долги описал. Всё! Шасть отсель, видеть тебя, труса эдакого, не желаю!

Из кабинета вылетел раскрасневшийся дядька Шамсень, подгайский егерь. Хороший мужик, только больно медовуху любил и все деньги в кабаках спускал. Прошёл мимо грозовой тучей и даже не глянул. Слуга поманил в кабинет новых посетителей. Гед смело ступил за порог, а Зофья шмыгнула в тёмный угол.

Пылились в шкафах толстые книги в кожаных обложках, на стенах висело оружие, цепи и гербы, в углу статуэтка по пояс – копия Крылатых посланников из храмов. Губернатор сидел за столом и пересчитывал сложенные горкой монеты. В стороне высилась стопка ценных бумаг. Хотя Заградский ещё был молод и подтянут, фигура всё равно выглядела грузной. С годами его сильно разнесёт. На тёмной макушке уже светилась лысина. Он поднял на гостей блёклые глаза:

– Вот кто у нас зверей-то стреляет без дозволения. Сам повиниться пришёл? Ух, какой я на тебя штраф наложу!

Заградский погрозил ему пальцем.

– Дело у меня к вам. Хочу жениться на вашей свояченице, – Гед кивнул в сторону оробевшей Зофьи. – Породнимся скоро. Вот я и решил почтение засвидетельствовать, а заодно сопроводить невесту к сестре и хворому племяннику. Времена-то сейчас неспокойные, сами знаете.