Грасхи был переведен на другую работу, его преемником стал генерал–лейтенант Фербер. Скандал повлек за собой и ряд других кадровых перестановок в министерстве обороны. Штабной офицер при заместителе инспектора сухопутных сил тоже, очевидно, попал в немилость и был вынужден освободить свой пост. «Хотите на его место, Комосса?» — спросил меня генерал Фербер. А почему бы и нет, спросил я себя и повторил это вслух. «Когда приступать, господин генерал?» — спросил я и получил по–военному четкий ответ: «Завтра!»

Сообщив об этом решении генерала своему непосредственному начальнику Ульриху Хантелю, я стал свидетелем взрыва эмоций с его стороны.

Однако буря быстро улеглась и не имела последствий, ведь приказ есть приказ. Этот принцип неукоснительно соблюдался в бундесвере, как когда–то в рейхсвере и вермахте. Я очистил рабочий стол и подготовил документы своему преемнику, который был мне тогда еще неизвестен. Уже на следующее утро я предстал перед заместителем инспектора сухопутных сил.

Работать на генерала Фербера было приятно во всех отношениях. Он был очень образованным офицером. К его роду принадлежал один из известных немецких художников. В своих выступлениях он был всегда корректен, настоящий джентльмен в погонах. В то же время, его явное стремление приспособиться к новому политическому стилю было мне не всегда по вкусу.

Вообще процесс адаптации к политической воле был характерен для бундесвера образца 1968–1969 гг. Формула генерала фон Клаузевица о примате политики не ставилась под сомнение. Она — пусть и не всегда с охотой — соблюдалась генералитетом в качестве базового принципа. На этом фоне вызывал особое раздражение тот факт, что некоторые высокопоставленные чиновники, как, например, министериаль–директор Эрнст Вирмер, трактовали этот принцип как «примат гражданского над военным». Считалось, что статс–секретарь должен быть рангом выше военнослужащего в самом высоком звании. На высшем командном уровне в министерстве с момента создания бундесвера постоянно шла борьба за влияние на министра или за репутацию, что на самом деле, надо признать, было борьбой за власть.

Генералитет то и дело пытался ограничить чрезмерное влияние статс–секретарей на политическую верхушку, но эти попытки терпели неудачу, наталкиваясь на сопротивление тех, за кем на тот момент было последнее слово в вопросах военного руководства, будь то Шрёдер, фон Хассель, Шмидт, Лебер или Апель.

Эрнст Вирмер в годы становления бундесвера был серым кардиналом. Он стоял у самых истоков его создания и, будучи начальником 3–го отдела, который занимался вопросами управления, имел большое влияние на формирование вооруженных сил новой Германии. Вирмер родился в семье вестфальского чиновника и был воспитан в католической вере. В годы Третьего рейха он некоторое время провел за решеткой, поскольку его брат, будучи одной из ключевых фигур в составе антигитлеровского Сопротивления, привлек его на сторону оппозиции.

Вирмер стал одним из самых молодых членов Парламентского совета и принимал участие в разработке Основного закона. Аденауэр сделал его своим личным референтом и доверенным лицом в окружении будущего министра обороны Тео Бланка. Вирмер оказал решающее влияние на концепцию оборонного сектора. Его еще называли «отцом системы управления бундесвера». Несомненно, он имеет особые заслуги в области взаимодействия армии и церкви. Ему, правоверному христианину, эта работа была особенно близка.

Тот факт, что в бундесвере была налажена пастырская служба, можно считать его заслугой. Он оказал существенное атияние и на разработку военного законодательства. Он помог интегрировать бундесвер в общественную структуру нашего государства. В целом заслуги Вирмера в деле становления бундесвера неоспоримы — несмотря на постоянные трения между генералитетом и олицетворявшейся им административной верхушкой министерства.

Каждый, кто занимал пост министра обороны, знал об этих трениях и принимал их к сведению. Указ Хельмута Шмидта о распределении полномочий, который после вступления в силу действовал еще в течение 35 лет, внес некоторую ясность в отношения по принципу «военные здесь, администрация там», но до конца проблемы не решил. В 2004  г. министр Штрук внес в текст указа некоторые изменения, которые можно назвать косметическими. Преодолеть напряженность с их помощью так и не удалось.

Как бы то ни было, генеральный инспектор получил наконец возможность отдавать приказы инспекторам рангом ниже. Но у германской армии по–прежнему не было главнокомандующего из числа кадровых военных. Да, в 2005  г. генеральный инспектор был уже не просто политическим советником руководства, но позиции начальников генштабов в других странах НАТО были значительно прочнее. И в обозримом будущем вряд ли что–то изменится.

Генералитет в период правления социал–демократов повиновался политическому руководству — иногда это делалось с явной неохотой, но ни один генеральный инспектор не позволял себе переступить четко обозначенную черту и выступить с публичными возражениями на заседаниях кабинета министров, даже если терпение было уже на пределе. Одно из правительственных решений было для генерала Фербера, тогдашнего заместителя инспектора сухопутных сил, не просто непонятным — поистине неприемлемым. Вернувшись с заседания кабинета, он поначалу с трудом сдерживал эмоции, но потом выплеснул весь гнев и разочарование: «Это просто невозможно, это уже просто предел! Министр не может так поступать!» Резким движением руки он смел мне под ноги все папки со своего письменного стола: «Нет, ну это вообще ни в какие ворота не лезет!» Я был с ним согласен. Тогда я еще не совсем понимал, о чем шла речь на совещании, но министр явно требовал от своих генералов слишком многого.

После многих лет службы в качестве адъютанта я досконально знал свои обязанности, но теперь почувствовал неуверенность. Что мне следовало делать?

Быть может, наклониться и собрать разбросанные бумаги? Но входит ли это в обязанности адъютанта? Или в обязанности офицера? Я в нерешительности смотрел на генерала и колебался. Возможно, мое ожидание длилось слишком долго, потому что генерал теперь сам смотрел на меня. Едва заметная улыбка скользнула по его лицу. Не дождавшись моей реакции, он нагнулся, собрал документы и разложил их на своем столе. «Какое свинство!» — воскликнул генерал. Что конкретно он имел в виду, я так и не понял. Также я не был уверен в том, что в этой нештатной ситуации повел себя правильно, как и подобает вести себя адъютанту.

Здесь будет уместно сказать несколько слов о служебных обязанностях военного адъютанта, работающего на высшем уровне. Как–то во время парадного построения по случаю визита Главнокомандующего силами НАТО в разговоре с глубокоуважаемым мною генеральным инспектором адмиралом Армином Циммерманом я сообщил, что собираюсь занять место за ним во второй шеренге. «Я за вами во второй шеренге, господин адмирал. Сразу за вами», — сказал я. «Что за вздор, Комосса. Ваше место в первой шеренге», — ответил мне генеральный инспектор. С тех пор так и повелось. Не каждому высокопоставленному генералу такое пришлось бы по душе. Но приказ есть приказ.

За свою военную карьеру мне всегда нравились начальники, которые не принуждали меня к выражению собственных политических взглядов. В Бонне я смог испытать на себе, какие неприятности могут принести военному его политические убеждения. Особенно если он занимает руководящую должность. Будучи командиром на различных уровнях, я всегда стремился к тому, чтобы никто не мог уличить меня в каких- либо политических симпатиях. Таким образом, по крайней мере один из двух собеседников, задававших мне вопрос о моей политической ориентации, в итоге не становился моим врагом. И это меня устраивало.

Именно так все и было, пока я занимал должность штабного офицера при заместителе инспектора сухопутных войск. Однако это продолжалось не слишком долго, а именно до тех пор, пока однажды не стало вакантным место адъютанта генерального инспектора. Готфрида Грайнера, который до сих пор занимал этот пост, переводили в войска, и он срочно искал себе преемника. Делал он это, разумеется, не в одиночку. На вакантную должность претендовали даже кандидаты- самовыдвиженцы. Однажды мне по секрету сообщили, что генеральный инспектор рассматривает возможности моего назначения. Вскоре после этого генеральный инспектор вызвал меня к себе и лично сообщил о желании назначить меня новым адъютантом. При этом он заверил, что мое пребывание на этом посту продлится не больше года, так как затем он сам уйдет в отставку, что уже согласовано с министром обороны. И тогда мне наконец откроется перспектива назначения на должность командира бригады, которой я, насколько ему известно, так страстно жду. Что касается моего ожидания, то здесь он был прав. Но что значит год в жизни военного? И что я еще мог сказать? Генеральному инспектору не откажешь. Это было делом чести, и я позволил событиям идти своим чередом.