Глава 7. Вальсируя полуправдой

Грабабайт — не ездовое, не тягловое и не вьючное животное. Но по утрам он рьяно и без опозданий впрягается в сервировочную тележку, чтобы привезти Арчи завтрак.

— Спасибо, — улыбается пациент, уже совсем не похожий на человека с недомоганием, — может, завтра мне разрешат встать и поесть за столом? Мне, честно говоря, надоедает есть лежа. Это не слишком удобно и не совсем соответствует этикету.

Есть одному — тоже не по этикету. Поэтому Байт гордо пристраивается рядом на коврике и почти синхронно с Арчи хрустит тостами, лакает йогурт, потягивает общеукрепляющий чай.

После того как Арчи принимает душ, а Байт помогает горничной прибраться, они вместе идут гулять по саду. Пациенту впервые разрешили гулять столько, сколько он захочет — при условии обязательно вернуться к обеду.

— Что это за цветок? А этот? А этот? Надо же, какие странные названия… Я никогда таких не слышал. И не видел. Они очень красивые!

На глазах у кота — который готов бы был удивиться, но уж чересчур ко всему привык — подросток полнеет, чуть сбавляет в росте и расстается с той корректной сдержанностью, которой неизменно придерживается в своей спальне.

— Ты никогда не был у моря? Это же очень типичная растительность для побережий.

— Нет, — с досадой вздыхает Арчи. — Поэтому вдвойне жаль, что я не помню, как меня везли на корабле. Я вырос под протектным куполом, выбираться наружу было запрещено. Все купола возводили на равнинах, в сейсмически нейтральных зонах, вдалеке от моря и большой речной воды

— Батюшки! — дергает ушами Байт. — Купола еще сохранились? Это ж вроде самое первое поколение протектных построек. Их придумали и спроектировали еще до того, как техногенные катастрофы по-настоящему начались.

По саду прогуливаются и другие обитатели Ритрита. Кто-то болтает, кто-то читает книгу под деревом, кто-то занимается йогой. Перехватив взгляд Арчи, они улыбаются ему, кивают, машут рукой. Но не заговаривают и не подходят, если только сам не позовет — так велели менторы в целях скорейшей стабилизации ментально-эмоционального состояния пациента.

— Я не знаю, сохранились ли, — Арчи темнеет лицом, — наш разрушился, когда мне было семь лет.

Кот сочувственно пищит и утыкается мордочкой в антрацитовую ромашку.

— Мне повезло, что я был в школе. Под школой находилось убежище-буфер — единственное место, где оборудовали выход во внекупольную территорию. Когда зазвучала сирена, учителя увели нас в подвал, заблокировали возвратный коридор в купол и запустили энергогенераторы. Первым делом они стали звонить по тем контактным номерам, которые родители школьников оставили в буфере для экстренной связи с родственниками, живущими вне купола. Мне снова повезло: дядя Коарг и тетя Венс ответили.

Грабабайт оптимист. Но сейчас его до самых косточек пробирает озноб — невзирая на уже высоко вставшее солнце и на густую кошачью шерстку. Мягкая травка под подушечками лап превращается в твердые плиты пола, покрытого антискользящим напылением. В бункере все обустроено так, чтобы максимально исключить любой риск: упасть, ушибиться, отравиться, заблудиться, запутаться, обжечься…

Здешние энергогенераторы — вдвойне более мощные собратья тех, что подпитывали жизнь десятков поколений там, над поверхностью. Воздух ежесуточно проходит такую качественную очистку, что доступ к добавочному кислороду извне просто не требуется. Пищевые и водные генераторы способны обеспечивать провизией примерно в пять раз больше человек, чем здесь сейчас собралось.

Здесь есть спортивный инвентарь, наборы для медитации, комплекты игр и нескончаемые коллекции книг, фильмов и музыки. Есть фармагенераторы, которые не только распечатывают все необходимые лекарства, но и насыщают воздух молекулами веществ, снижающих чувствительность нервной системы — исключая таким образом риск депрессий и панических атак.

Здесь нет только двух вещей: часов и календаря. Линейное время на пространстве буферного бункера мутировало в цикличное. Людям не видимо его течение — время не отражается ни в буквах, ни в цифрах. Часы как таковые ликвидированы даже в компьютерах: определить продолжительность фильма перед просмотром, например, можно только ориентируясь на объем файла.

Здесь создана идеальная искусственная вечность — покинуть которую удастся только тем ребятам, до чьих родственников вне купола смогли дозвониться педагоги. "Сохраняем спокойствие. Очередной сеанс связи будет сделан завтра. Канал надежен, вызываемые абоненты рано или поздно выйдут на связь," — успокаивают детей преподаватели. В глубине души понимая, что в начало своей вечности они уже вступили и что они сами этот бункер не покинут никогда.

— Родственники ждали нас на подземной площадке сбора в двадцати километрах от бункера, — продолжает Арчи. — Нас усадили в герметичные вагоны и отправили туда по подземному монорельсу. После дезинфекции и проверки документов провели к пункту встречи, а пустой состав монорельса поехал обратно.

Грабабайт не спрашивает, довелось ли составу еще хоть раз совершить тот же маршрут. И не спрашивает, многих ли он в тот перво-единственный раз отвез.

— В куполе были другие аналогичные бункеры?

— Нет. Но даже если бы и были, мои родители остались бы без шансов: авария началась именно на том предприятии, где они работали.

Чертовы протектные купола. Они были рассчитаны на бесперебойное функционирование на протяжение столетий — но потом их оборудование в силу износа все равно давало сбой.

— Дядя Коарг и тетя Венс жили под таким же куполом, но на значительном отдалении — и с несколько иной экосистемой.

Совершенно неудивительно, ведт за века автономного существования все купола стали существенно отличаться друг от друга.

Арчи и Байт подходят к шезлонгам, установленным возле обрыва с видом на море. Мальчик любуется волнами с такой непосредственностью, словно вдруг стал вдвое моложе и попал на берег прямо после сигнала тревоги, так ни разу и не спустившись в буферный бункер.

— Это здесь для того, чтобы смотреть? — и протягивает руку к шезлонгу.

— Именно! Чтоб смотреть, что у тебя в голове, — отвечает ему Тильда, которая сейчас сидит в менторской и в очередной раз пытается прочитать мысли карнавалета. Он не слышит ее ответ — зато слышит Эмма.

— Ага, значит надо его почаще в детство возвращать, — берет на заметку узкоглазая ментор. — Для них это естественно: оборонная стенка притворства плотнеет только со временем. В детстве она еще мягкая, как панцирь у черепашки, и в мысли залезть иногда можно.

— А в прошлое? — Тильда смотрит на нее в упор, упрекая Эмму за то, что та до сих пор не использовала свой дар узнавать прошлое людей.

Эмма непривычно мягко качает головой:

— Я, конечно, попробую сейчас, раз уж он так размягчился… Но память о прошлом — слой куда более глубокий, чем сиюминутные поверхностные мысли. Это как грецкий орех с плотной кожурой, его придется раскалывать… Я сейчас попробую, да.

Грабабайт свернулся на соседнем от Арчи лежаке и щурится от солнца:

— У тети и дяди были дети? Или домашние питомцы?

— Нет, — Арчи не отрываясь, смотрит на сияние моря, и первоначальное восхищение никак не покидает его. — Тетя вела образ светской дамы, дети ей бы только помешали. А еще у нее была аллергия на…

Мальчик конфузится, сообразив, что ляпает бестактность.

— Ничего-ничего, — бодро отмахивается хвостом Грабабайт, — это нормально. Я тоже некоторых людей на дух не переношу.

— Дядя же занимался исследованиями, — Арчи торопится перевести разговор на менее чувствительную тему. Засекреченными.

— Никакой подозрительной активности памяти не чувствую, — жмет плечами Эмма у себя в менторской. — Либо он действительно не знал подробности о работе дяди, либо искренне не помнит.

— Угу, у меня такие же впечатления, — соглашается Тильда. — Но рискну предположить что дела дяди были связаны с Той Стороной.

— А у вас тут тоже что-то вроде засекреченного объекта? — спрашивает Арчи неестественно беспечно.

— У нас? — Грабабайт от хохота прижимает ушки. — Да, наш комплекс закрытый и попасть сюда могут не все. Но и Архипелаг же тоже закрытый — получается, он тоже секретный объект?