Глава 12. Шулер в удди-лронг

— Кажется, я понял суть той технологии, которую здесь пытались развивать, — вздыхает Кикко. — Они исходили из того, что у каждого объекта реальности есть свой темный двойник. В соответствии с идеалистическим подходом, темноту следует полностью и повсеместно искоренять. Однако в процессе уничтожения чего бы то ни было неизбежно выделяется энергия — и эту энергию хотели пустить на благие цели, на поддержание и укрепление жизни. Местные специалисты поставили перед собой амбициозную задачу создать безотходное производство.

— Только это неправильно, — бурчит Грабабайт. — Это все равно что отпиливать у стола ту ножку, которая остается в тени, и надеяться, что он устоит, опираясь только на те, на которые падает солнечный свет.

— Для пространства под протектным куполом требовалась энергия не только в виде тепла или света, но и базовая жизненная, биологическая, духовная, — продолжает ментор. — Отчасти сотрудникам лаборатории удалось добиться желаемого результата — отсюда и бурное размножение растительности, и своевольное поведение неживой природы. Но, видимо, приложенные усилия оказались недостаточными…

— Или сжигание темной материи дало обратный негативный результат. Породило деструкцию, — развивает мысль Грабабайт.

— Насколько я могу понять… — я вновь не узнаю Арчи. Со мной разговаривает не подросток, только что слезший с больничной койки, а серьезный молодой ученый, толковый и щепетильный, — эти ворота являются единственным на всю лабораторию устройством, предназначенным для производства объектов. Остальные больше похожи на приборы для учета, контроля и модификаций.

— И сбивания с толку, — хмыкает Кикко. — Еще два часа назад дядя Коарг считался пропавшим без вести. А сейчас у нас технически уже два Коарга: один в генерирующих темноту воротах, второй у себя дома. Дай-го-хосси и прочие подобные забавы выдают полностью независимых клонов реальных людей? Или клоны все-таки сохраняют контакт со своими владельцами-породителями?

— Зависит от тонкости настроек, — почти хором произносят Арчи и кот.

— Попробуем поискать документы? — предлагаю я.

— Без толку, — отмахивается Кикко. — Я до вас уже осмотрел стеллажи и ящики — никаких документов в распечатанном виде нигде нет. Просто вот ни единого листа бумаги на всю лабораторию! Надо полагать, информацию тут принято хранить только в электронном виде — и так, чтоб чужаки ни при каких обстоятельствах не смогли получить к ней доступ? — ментор выжидательно смотрит на Арчи.

— Я не знаю, — тот опускает глаза. — Те документы, что хранились у нас дома, всегда держались в двух видах, электронном и физическом. Но дело в том, что носители электронной информации тоже пропали из дома. А насчет лаборатории я не знаю ничего — совсем, правда, ничего!

Он вскидывает на нас беспомощный взгляд — уже не самоуверенного аспиранта, а грустного школьника.

— Ок. Ну хотя бы имена и количество сотрудников лаборатории ты знаешь? — спрашивает Кикко.

— Имена некоторых дядиных сослуживцев я, конечно, помню, — кивает Арчи. — Но мне кажется, что сейчас было бы выгоднее вернуться домой и поговорить с дядей лично. Возможно, я знаю, как вызвать его проекцию на откровенность…

Та Сторона не требует от личности тождества самой себе. Одно и то же живое существо может ментально раздвоиться, растроиться и вообще наплодить себе столько клонов, сколько сочтет нужным — дело только в наличии навыков и искренней мотивации.

Мы возвращаемся в дом Арчи — и я пытаюсь представить себя сейчас на его месте. Поставленный в безвыходное положение, изо всех сил пытающийся сохранить контроль над собой и происходящим, потерявший все сколько-нибудь надежные ориентиры в жизни… Его нарочитая деловитость не может обмануть меня. Я так же зачастую со стороны кажусь неколебимой и даже суровой — но нам самом деле меня изнутри разрывает отчаяние и страсть к деструктиву, которые приходится подавлять мощью всех своих душевных ресурсов.

Вернее, сейчас такое со мной почти никогда уже не случается. Но раньше, на Большой Земле, когда я была в возрасте Арчи — и даже потом, после исхода на Архипелаг, но до попадания в Ритрит — дела чаще всего обстояли именно так. Моя невозмутимая внешняя оболочка нисколько не соответствовала той панике, хаосу и вечной подавленности, что скрывались под ней. У "прекрасной" юности слишком много производственных издержек — а счастливой она начинает казаться только с дистанции прожитых лет. И я к покорению этой дистанции только-только приступаю.

Впрочем, состояние и мироощущение Арчи на самом деле может не совпадать с моим — ведь наши воспитание и окружение в раннем возрасте были слишком несопоставимы.

— Аркальдус! — тетя Венс ровно так же, как в прошлый раз, сбегает по лестнице, метя платьем ступени и воздух над ними. Сверху вновь доносится гремящая карусель звуков — а ветер со второго этажа стыло дует через пролом в стене.

— Дядя! — звонко восклицает Арчи, — здесь ли Мэйкур и Фогас? Они обещали сыграть со мной в удди-лронг!

— Сплошные игры на уме у этих карнавальных, — шепчет Кикко, так и не снявший с себя лабораторный халат.

— А разве ты уже умеешь? — удивляется Коарг. — Кто тебя научил?

— Диланек — незадолго до того, как пропал.

Я догадываюсь, в чем суть: Арчи бомбардирует дядю именами тех его сослуживцев, которых он знал и помнил — в надежде, что дядя что-нибудь сболтнет о них.

— Диланека ведь забрали в темноту через границу, я правильно помню? — Арчи следует за дядей наверх, и мы тоже. Оказавшись среди призраков, мы сами ощущаем себя призраками — невидимые, неслышимые и в буквальном смысле явившиеся из другого пласта реальности.

— Да, Диланек всегда играл в удди-лронг за темных, — поддакивает Коарг. — Ты готов сразиться со мной в показательную партию?

Они отходят в угол и садятся за круглый игровой стол, накрытый на троих. На расшитых розами салфетках стоят шкатулки с наборами необходимых предметов, по правую руку от них разместились кружки с минеральной водой, по левую — курительные трубки с неведомым содержимым.

Игра для карнавалетов являет собой нечто необозримое большее, чем способ скрасить скуку и скоротать тягучее приусадебное время. Это значимый светский ритуал, сопоставимый с ежденевной молитвой, утренним умыванием или воскресным семейным обедом. Игра выступает носителем культурно-исторического опыта карнавалентного народа, воплощением его этики и морали, его небуквенной летописью.

Коарг высматривает кого-то в толпе. Завидев, повелительно машет рукой — и к столу приближается человек с идеально квадратным лицом и демонстративно сплошь золотыми зубами на нижней челюсти.

— Сядь с нами, Стурк, — указывает на пустующий стул хозяин дома, и через минуту игра уже в разгаре.

— Пара миледи! — хлопает двумя картами о стол Арчи. — Та, что справа, была бы похожа на вашу сестру, если перекрасить ее в брюнетку, не так ли?

— Моя сестра и есть брюнетка, — жмет плечами Стурк и со вздохом лезет в карман за коробочкой с козырями — похожей на ту, в какой преподносят обручальные кольца. Открывает ее и долго выбирает, чем бы побить пару настырных дам. Бьет бусиной светло-голубого жемчуга. — Блондинкой она была совсем недолго, и перед свадьбой вернулась к натуральному цвету.

— Как ей удалось организовать переезд вне купола после свадьбы? И где она живет теперь? — заметно, что для Арчи искусство ведения светской беседы пока что в новинку. Он не может сообразить, в какую личину ему перевоплотиться, чтоб выглядеть и звучать более убедительно, и потому косится за подсказками по сторонам. Сам же пока остается в привычном хрупко-подростковом обличье, что немного контрастирует и с эпатажным и холеным обликом Стурка, и с барскими замашками Коарга.

— Аркальдус, но ты же и сам уроженец не нашего купола — тебе ли не знать, каким именно способом сообщаются протектные территории?

Ход переходит к Коаргу. Тот долго думает, прежде чем выложить на стол валета и шестерку.

— Ха, а этот джентльмен, по иронии карточной судьбы, похож на того оружейника, за которого моя сестра вышла замуж! — Стурк тычет толстым пальцем в лицо щекастому валету, словно клеймо на него ставит. — Организовать переезд для новобрачных было не сложно — он ведь уроженец именитой фамилии, и…