И проснулась на Той Стороне в огромном доме, одетая в белое летнее платье. Меня провели по длинному коридору, обшитому деревянными панелями, и он тут же растворился за спиной, превратившись в скользкую мраморную лестницу.

— Да, там такие входы. Мероприятия элиты охраняются с максимальной строгостью и серьезностью — особенно если на приемах присутствуют политики, — комментирует Арчи. — Войти туда непросто, а выйти еще тяжелее — ведь первыми будут стараться сбежать как раз-таки воры и убийцы.

Меня впервые посещает мысль о том, насколько же нелегко воспитываться в семье, которая ведет активный светский образ жизни. Мои родители, наоборот, были полностью замкнуты на самих себе и мало с кем поддерживали отношения. Я вообще не помню, чтобы они посещали хоть какие-то мероприятия. А Арчи — судя по тому, как он держался во время игры в удди-лронг и по тому, как привольно и со знанием дела рассказывает мне о светских порядках сейчас — провел немало часов на событиях такого калибра. Должно быть, это заставляет преждевременно повзрослеть и научиться проявлять свою карнавалентную сущность как можно раньше и как можно ярче — проще говоря, приспосабливаться, актерствовать и врать без зазрения совести, изо всех сил.

Вечеринка была в разгаре, но меня все раздражало. Я не знала никого из присутствовавших и не могла понять, в честь кого или чего все это сборище.

— Его организовали сразу по нескольким поводам, — растолковывает Арчи. — Во-первых, у карнавалетов принято проводить балы регулярно. Если особого повода нет, мероприятие привязывают ко времени года или особенностям поведения природы — например, Весенний бал, Июльский бал или Бал осеннего равноденствия. Уже после объявления даты того бала Ягуареты, представители миноритарного ответвления клана Ягуаров, вспомнили, что отделение их ветви произошло много веков назад примерно в этот же день, и задали вечеру дополнительную тематику. А потом, примерно за неделю до бала, энергетикам удалось закрыть какую-то невероятно сложную сделку — ну, то есть, как мы теперь понимаем, не только энергетикам, но еще и оружейникам. Ее подробности я, честное слово, никогда не знал — но без сомнений помню, что процесс принятия решения по этой сделке тянулся больше полугода, и многие давно перестали верить в возможность ее благополучного исхода. Поэтому ее успех все восприняли как чудо, и в особняк нагрянуло много важных лиц.

— Почему ты настолько хорошо помнишь все детали? — спрашиваю я. — У тебя в целом настолько превосходная память на события, или конкретно та ночь была для тебя чем-то особенной?

— Особенной, — кивает Арчи и приглаживает назад волосы, — это был первый раз, когда меня пригласили поучаствовать на взрослом балу. Для карнавалетов это очень особенная дата, что-то вроде первого причастия среди истово религиозных людей. Я помню все до последней крупинки — вплоть до того, каким мылом мылся перед балом и какие серьги были надеты на той официантке, что угостила меня моим первым бальным пирожным со взбитыми сливками и карамелизированной грушей.

Меня постоянно пытались схватить за плечо — знак приветствия здесь, что ли, такой? — но я отдергивалась, морщилась и отскакивала. В первой комнате из колонок неслась музыка, и люди начинали танцевать — пока что немного вяло. Во второй снимали порно — и того, кто схватил меня за плечо там, я хлестнула по локтю особенно жестко. В третьей был накрыт стол, и я не удержалась, чтобы не слямзить парочку канапе, бокал шампанского и тирамису. В четвертой назревало нечто вроде художественной выставки.

— Упорядоченность не в почете среди карнавалетов. Мы любим, чтобы все было разнообразно и непредсказуемо. Я не помню ни одного мероприятия, которое проводилось бы по заранее утвержденному и единому для всех плану, — Арчи ведет меня по галерее воспоминаний с галантностью утонченного кавалера. — Для меня в ту ночь это был невероятный карнавал впечатлений и не всегда понятных происшествий.

Для меня тоже.

Я бродила и бродила кругами по всему этому безобразию, раздражаясь все больше с каждой минутой. Ладно бы меня послали в окоп, с пулеметом, с прицелом, с боеприпасами. Но расхаживать бесцельно по дурацкому дому с дурацкими гостями? Не зная точно, что мне делать, кого я ищу, что жду и куда иду?

— Тебе уже заранее назначили задание, и ты понимала, какова будет твоя функция на мероприятии? — сочувственно спрашивает Арчи. — Ты знала, что послана туда не веселиться?

— Да. И я вообще-то не люблю веселиться. Ты, по-моему, тоже.

Арчи по-отечески улыбается мне:

— Люблю, конечно же люблю. Только по настроению. И с теми людьми, которые мне приятны. И с животными тоже… — его взволнованный взгляд вновь падает на мерно дышащего Грабабайта. — Надеюсь, мы с ним еще спляшем кадриль!

Повернув налево, я обнаружила новый коридор, а в его конце — лифтовую шахту, забранную кованой решеткой. На лифт стояла внушительная очередь, причем было непонятно, какой это этаж, и кто едет вверх, а кто вниз. И зачем вообще едет.

— Я давно высмотрел тебя в толпе и следовал за тобой на отдалении через все комнаты, — Арчи слегка краснеет, когда признается в этом. — За мной никто особо не присматривал, так что я мог делать, что хотел. Дамы целовали меня, мужчины гладили по голове, слуги пичкали мороженым и фруктами. Я не хотел прибиваться ни к какой компании, потому что все они занимались своими делам, стоя или сидя на одном месте — а я хотел движения, хотел рассмотреть и прочувствовать все и сразу. Разглядывая тебя, стоящую в очереди на лифт, я пожалел, что мы не знакомы — с тобой, наверное, было бы интересно поговорить! Но я тогда и был ребенком, и ощущал себя ребенком, и поэтому боялся подходить знакомиться первым к людям старше меня.

Едва я пристроилась в конец очереди, ко мне подошел целый табор гостей и, широко улыбаясь и громко смеясь, потащил меня обратно. Я бы и рада была вырваться, только их было слишком много. Неравный бой, бесполезное сопротивление.

— Люди, которые живут тем, что продают насилие, редко склонны в открытую и без надобности демонстрировать это насилие, — задумчиво вздыхает Арчи. — На публике они всегда самые обаятельные, самые обходительные, никому злого слова не скажут и косо не посмотрят. Но это только внешне. Это не значит, что под глянцевой оболочкой они утратили свою стальную хватку…

Да кому ты это рассказываешь, малыш. Я сама на эту тему лекции читать могу. Впрочем, я понимаю, для чего Арчи делает это лирическое отступление: он хочет недвусмысленно намекнуть мне, что знает и понимает слишком многое, и успел побывать свидетелем самых отчаянных событий и происшествий. Они давно унесли его на уровень зрелости, в разы превышающий уровень среднестатистического подростка. Но почему его манера выражаться так завуалирована? Он боится, что нас кто-то может подслушать? Он и с самого начала этого боялся на каждом шагу? Потому и предоставлял мне и менторам самостоятельно догадываться о значимых фактах, деталях и поворотах судьбы? А если бы рассказал сам, за этим последовали бы грозные и неотвратимые санкции из незвестного мне источника? Весьма похоже на то, весьма…

Мы плывем дальше по моим воспоминаниям.

Ок, вот она снова комната, в которой расставляют завешенные мольберты. Тут разливают коктейли. Тут фотографы и видеооператоры чистят объективы. Тут переодеваются танцовщицы. Где моя цель, черт возьми, и при чем тут терроризм? И точно ли я уверена, что попала в нужное место и в нужное время? Надо выбираться.

— Терроризм? — оживляется Арчи. — Тебе сообщили, что твоя будущая мишень имела прямое отношение к терроризму?

— Ну да, — подтверждаю я. — Ты не знал, что развлекался в одном особняке с террористами?

— Мы никогда не использовали этот термин, — качает головой мой собеседник. — Я знаю это слово, периодически слышу и вижу его в новостях — но в моем кругу его никто никогда не произносил. Ни в первом куполе, под котором я жил, ни во втором.

— Ха. По-моему, это свидетельствует о том, что окружавших тебя взрослых как раз-таки обвиняли в терроризме. Вероятнее всего, в энергетическом, — усмехаюсь я. — Насчет обитателей твоего первого купола не знаю — но твой дядя с подельниками занимались, судя по всему, очень обширным спектром… эээ… скажем так, авантюрных начинаний. Часть из которых вполне можно было классифицировать как, прости за прямолиненость, терроризм.