Арчи прыскает. Солнце наконец опомнилось и зарумянилось, цветы и деревья радостно зашевелились навстречу его лучам. Чтоб Байт не сопрел под теплым пледом, я раскутываю его и перекладываю в тенек. Кот сладко причмокивает во сне.

— Я не думаю, чтоб под термином "террорист" подразумевали моего дядю или его коллег, — сомневается Арчи. — Мне кажется, речь шла о ком-то из приспешников Фаревда. То, что они присутствовали тогда на балу, я могу подтвердить со стопроцентной уверенностью.

Солнце на небесной простыне превращается в наведенное на нас пушечное жерло. Я готова оплавиться от осознания одного весьма неудобного факта.

— Арчи. Был ли там тогда сам Фаревд?

— Не знаю. Я же тогда не знал никого из гостей ни в лицо, ни по имени. Даже если он там был, я не обратил на это внимание и не запомнил.

Черт возьми. Но Фаревд, если уж он там присутствовал, не мог не запомнить меня.

— Арчи, я очень хорошо знаю образ мыслей таких людей, как Фаревд. Если он там был, он наверняка положил на меня глаз. Я ведь хорошо справилась со своей задачей?

— Восхитительно! — подтверждает Арчи. — Но сначала ты не хотела ее выполнять, и этим привлекла к себе слишком много избыточного внимания.

Да, помню как тогда металась по особняку и тонула в едкой смеси отчаяния и ненависти ко всем подряд — но в первую очередь к менторам и к самой себе.

Так. Стоп. Не надо паниковать. Если бы Фаревд тогда там был, Арчи не смог бы не запомнить его уникальных косых глаз — дети особенно падки на такие вещи. С другой стороны, Фаревд тогда мог еще не косить — я же не знаю, врожденный это у него дефект, возрастной или приобретенный в ходе несчастного случая. Да он, в конце концов, мог быть и в темных очках… Ай, как же мне неприятно об этом думать!

Я попробовала проснуться. Не получилось. Я во второй раз пошла к лифту, теперь уже помня дорогу и четко ориентируясь по этажу. И снова смеющаяся толпа подхватила меня и увела назад в гущу разгорающегося веселья. Хватка, как тиски. Ухмылки, как оскалы. Первый на моей памяти сон, который я никак не могу разорвать.

Арчи отворачивается от солнца и опять всматривается в Грабабайта. Ему вспоминается свой аналогичный сон, где от горизонта к берегу шло цунами, а потом эксцентричный владелец виллы насильно заставил его смотреть гротескный иммерсивный мюзикл. Из того сна тоже невозможно было выйти. Он был тягучим и липким, и клеймо его осталось на жизни и сознании Арчи навсегда.

А что, если я в реальности впаду в кому, так и не найдя выхода из этого особняка? Или просплю двадцать лет? Или тихо умру во сне? Злая, как некормленый ротвейлер, в третий раз бреду я по этажу в своем легкомысленном белом платье. Надо бы перехватить еще канапе.

— Мне казалось уже просто неприличным бродить за тобой, — смеется Арчи, — но в тебе что-то назревало так явственно и пронзительно, что я не мог просто так развернуться и уйти. Из тебя была готова вырваться сила, которой я еще никогда не встречал. Эта сила притягивала меня, как магнит — и в то же время я понимал, что мне она не принадлежит, что я никогда не почувствую в себе такой же внутренний шторм.

Конечно, юный карнавалет, быть профессиональными убийцами дано не всем. И это хорошо. Но дар убивать действительно обладает магнетическими свойствами, это правда. Зло довольно часто бывает неотразимо и неоправданно заразительным.

И тут навстречу мне появляется высокий кудрявый брюнет в красной футболке с портретом человека мне незнакомого, но по всем признакам похожего на политика. Он возник из ниоткуда, сразу пошел мне на лобовое столкновение и протянул руку — пытаясь, несомненно, схватить за плечо. В моей правой руке материализовался нож. Крошечный, не больше пилки для ногтей. Я даже не знала, как его правильно держать.

— В эту секунду у меня захватило дух! И возникло предчувствие, что когда- то мне понадобится, чтоб ты была со мной рядом и повторила те же движения с ножом, защищая меня, — казалось бы, эти слова должны были звучать несколько нелепо от невыспавшегося растрепанного мальчика в пижаме, но они звучат удивительно пламенно и мужественно. — То есть, я не имею в виду то, что я хотел поставить себя и тебя в такую ситуацию, где тебе пришлось из-за меня идти на риск и совершать неприятные вещи. Но я каким-то образом знал, что такая ситуация сложится, и… — Арчи долго не может подобрать слова и теребит пуговицу на пижаме, — и что ты справишься с делом блестяще, и что я буду гордиться тобой. Но про менторов, Ритрит и Грабабайта я тогда ничего не подозревал.

Такое предощущение будущего — одна из самых первых тем на занятиях с новичками в Ритрите. Новичкам объясняют, что переход из настоящего в будущее представляет собой улицу с двухстронним движением. По одной полосе идут события, логическим образом проистекающие из того, что происходит в данный момент и произошло в прошлом. Силой, которая тянет эту полосу в будущее, являются мысли, стремления, желания, мечты и намерения человека. Он забрасывает их в грядущее, как ковбой бросает лассо, и подготавливает тем самым почву для материализации пока еще нематериального. По встречной же полосе движутся сигналы, приманки, предчувствия и предвестники из будущего. Это будущее уже готово, оно существует — но его парадигма существования предполагает обязательную многовариантность. Точкой перехода настоящего в будущее становится тот вариант будущего, где стремления сливаются с предчувствиями в единый энергетический вектор.

Но пока — мы с Арчи движемся по вектору наших общих воспоминаний той значимой ночи. И мы уже дошли до ее самого волнительного, кульминационного момента…

Не сомневаясь ни секунды, я вонзила нож, практически в упор, в портрет политика. Кровь ровно того же цвета, что и ткань футболки, брызнула мне на белое платье. Нож исчез, растворился в воздухе над раной, не оставляя никаких улик совершенного преступления. Брюнет молча раскрыл рот и рухнул на спину, как срубленное дерево.

— Надо полагать, он имел какое-то отношение к бизнесу Фаревда? — спрашиваю я и чувствую, как голосовые связки скручивает от напряжения.

— Судя по всему, да, — соглашается Арчи. — Мне почему-то представляется, что он был причастен одновременно и к политической, и к экономической стороне оружейного бизнеса. На это косвенно указывает портрет политика на его футболке.

Солнце перестает греть меня и становится ледяным. Великий Фаревд, легенда Черной Зоны, своими раскосыми бесчеловечными глазами смотрел на то, как неопытная девчонка расправлялась с человеком, который на него работал — и не вмешался, и позволил мне это сделать. Более того, он не пытался отомстить мне потом и не подал виду, что узнал меня в своем подземном дворце. Кстати, узнал ли? Может, его все-таки там не было в мою дебютную киллерскую ночь? А Арчи он видел — на том балу или любом другом, где мог присутствовать в качестве почетного гостя и бизнес-партнера Коарга и Стурка? Мурашки носятся по моей спине во всех направлениях сразу, как спугнутые обитатели разворошенного муравейника.

— Арчи, почему меня никто не попытался остановить? Неужели все оказались настолько ошеломлены, что не осмелились предпринять никаких действий против меня? Да в жизни не поверю! Куда смотрела охрана? Ее ведь не могло там вообще не быть, правильно?

— Возможно, все было согласовано заранее и со всех сторон, — чешет затылок карнавалет. — Возможно, менторы заранее договорились с Фаревдом о том, что неверный ему человек будет убит, и что выполнит задание перспективный молодой кадр с их стороны. Мне кажется, именно поэтому к тебе не применили никаких санкций.

— Вот черт! — вскрикиваю я и подпрыгиваю на лежаке. Я никогда не смотрела на произошедшее с такого ракурса. Что же, выходит, менторы отчасти продали меня? Устроили перед своим бывшим боссом демонстрацию своего нового живого оружия? А я ведь даже не подозреваю, как, когда, почему и на каких условиях Эмма и Вильгельм расстались с Фаревдом, и какова была история их взаимоотношений за пределами тех сцен. что я видела.

Я сомневалась: убила ли я свою жертву? По-хорошему, с одной неглубокой раной есть все шансы выжить. Но я точно знала, что второй раз бить не надо. Я пошла к лифту — яростная и понимая, что теперь никто не посмеет меня остановить. Кровь пропитала платье и липла к ноге. В лифт меня пропустили без очереди.