Ни господин Наами, ни его друзья не имеют по-настоящему представления о том, какова площадь испарения бассейнов. Некоторое время они толкуют об этом между собой, и становится очевидным, что их точки зрения расходятся. Тогда Наами берет информацию профсоюза солеваров и, к своему удивлению, узнает из нее, что площадь бассейнов больше, чем он предполагал, примерно втрое: 336 тысяч квадратных метров. Но пусть эта цифра никого не вводит в заблуждение: большая часть бассейна — это крошечные заплатки, разбросанные по скалистому побережью. В каждом из них не более восьми-десяти квадратных метров. Дно покрывает слой цемента, цементом же обмазаны сложенные из камня стенки высотой около четверти метра. Лишь самые большие бассейны для подогрева воды, в которые ее нагнетают ветряные двигатели, достигают в длину десяти-пятнадцати метров.

Еще совсем недавно местные жители, владельцы мелких солеварен, вели ожесточенные бои с жандармами и даже с солдатами, пришедшими с оружием в руках, чтобы разрушить стенки бассейнов. Никогда не скажешь, что на протяжении истории вокруг солеварен было столько недоброжелательства! Турки уничтожали их потому, что они угрожали турецкой соляной монополии на Кипре. Во времена французской оккупации ливанские солеварни разъедали души французских экспортеров соли до того, что те добились от своего правительства посылки в Каламун, Энфе и Батрун, главные районы добычи соли, солдат, вооруженных кирками. И только в период, когда оккупированной оказалась сама Франция и в Ливане стал ощущаться недостаток соли, владельцам солеварен было разрешено восстановить разрушенные стенки бассейнов и запустить ветряные двигатели.

После всего этого может показаться, что соляной промысел очень выгодное дело и что именно поэтому турки и французы стремились удушить его в Ливане. Вроде бы чистый доход и почти никакого труда: в кубометре морской воды содержится сорок килограммов соли; морской ветер даром наполняет бассейны сырьем, а солнце даром же завершает производственный процесс. Достаточно приставить к делу несколько человек, которые соль сгребут и ссыплют в мешки — и... все! Некоторые расходы потребуются лишь для поддержания в порядке испарительных бассейнов.

Господин Наами глубоко вздыхает. Вовсе не потому, что собирается доказывать обратное, нет! Только для внесения ясности стоит привести всего лишь несколько цифр. Так вот, сезон солеварения длится пять месяцев: с начала мая до конца сентября. За это время соль собирают от семи до восьми раз. В мелких бассейнах с шестисантиметровым слоем раствора соль оседает в течение двенадцати-пятнадцати дней. Из среднего бассейна четыре на четыре метра за эти три недели удается собрать два мешка соли — сто пятьдесят килограммов. Как видите, соль добывается нерационально, в малых количествах.

Это святая правда. Скажем, в Южно-Африканском Союзе, в бухте Салданья, экскаваторами сровняют сотни тысяч квадратных метров прибрежной равнины, между испарительными бассейнами проложат надлежащие коммуникации, потом включат сильные насосные агрегаты... и производство запускают в ход. Или, например, в Калифорнии: одна только фирма «Лесли Сальт компани оф Нью-Арк» добывает из вод Тихого океана от миллиона до полутора миллионов тонн соли в год.

— А теперь посмотрите, как обстоят дела у нас, — перебивает своего компаньона господин Наами.— Во всем Ливане добывается из морской воды едва пятнадцать тысяч тонн соли за год. При этом соль наша самая дорогая в мире. Мировая ее цена пять долларов, включая фрахт до порта назначения. Соль девяностовосьмипроцентной чистоты. Пять долларов — это пятнадцать с половиной ливанских фунтов. Нам она обходится втрое дороже — пятьдесят фунтов. А соль-то ведь нерафинированная.

И он стал подсчитывать, какой только дряни в морской воде нет: в ней не только хлористый натрий, необходимый людям в суп, но также сернистокислый магний, хлористый магний, сернокислый кальций, хлористый калий, йодистый натрий, бромистый натрий, и еще бог знает чего там только нет. Хотя все это можно из морской соли устранить, но обходится такое устранение страшно дорого.

В соответствии с пресловутым четвертым пунктом плана Трумэна американцы предложили Ливану солеочистительный завод всего за пустяк — 1 800 000 фунтов. Они тут же скостили эту сумму наполовину после того, как Германская Демократическая Республика предложила такой же завод за 120 тысяч фунтов. Но и на него не хватило средств.

Таким образом, соль пока что идет на мыловаренные заводы и в дубильное производство. Часть ее сушится и чистится простейшим образом. Хотите посмотреть, как это делается?

Мы стоим перед старым зданием, под бетонным полом которого жгут мазут. Соль высыхает, и тут же ее мелют и ссыпают в мешки. Вот и все. Таким образом, за день высушивается от четырех до пяти тонн соли.

— Разуваться? Ну, что вы — успокоили нас рабочие, увидев, что мы намереваемся снять забрызганные грязью туфли и ищем глазами чистые, хотя бы деревянные, башмаки.

— Немного грязи в соли не так уж страшно!

Часть солеварен в окрестностях Энфе разбросана по берегам залива, и это наиболее рациональная часть, с бассейнами правильной формы и непрерывным стоком. Другая же часть расположена на вытянувшемся мысе и напоминает гнезда ласточек, кое-как прилепившиеся на скалах. Обрамляющие их стены возведены вкривь и вкось. Кое-где они идут над самым обрывом, и, чтобы повернуться и не свалиться в дождевую воду, которая временно заполнила бассейны вместо морской, приходится выделывать акробатические номера.

Некоторые же из бассейнов прилепились к краю странного рва, перерезающего мыс. Глубина его добрых двадцать метров, стены отвесные, гладкие, словно обрезанные бритвой. Одни предполагают, что его соорудили франки, другие приписывают его сооружение финикийцам.

После осмотра Энфе мы сидим у господина Наами за приготовленным на скорую руку ужином. За столом шумно, как в улье. Семья Наами немалая: пять девочек и младший — мальчик. Девочки явились к ужину в светлосерой школьной форме.

Самая старшая, Мария, восемнадцатилетняя ученица лицея, охотно взяла на себя роль французско-арабской переводчицы. Потом идет пятнадцатилетняя Нина. Она исполняет обязанности хозяйки дома, взглядами отдавая распоряжения по сервировке. Тане — двенадцать, а Кате — одиннадцать. Эти заботятся о самой младшей поросли семьи — четырехлетней Лоне и трехлетнем Селиме.

Разговор, разумеется, все еще вращается вокруг соли.

— Знаете, конкуренция для нас — это старая песенка, — жалуется господин Наами, владелец сушильни. — Сперва конкурировали турки, потом французы. Сегодня нас прижимают голландцы. Нашей продукции хватает на покрытие лишь половины потребности Ливана в соли. Другую половину к нам экспортируют голландцы, и соль их в розничной продаже стоит половину того, во что нам обходится соль-сырец. А голландская соль чистая, мелкого помола, прекрасно упакованная. Вот и конкурируй после этого? Тяжелая конкуренция…

Он взял солонку и посолил суп... голландской солью.

Иржи Ганзелка и Мирослав Зикмунд

Фото авторов

В период Международного геофизического года экспедиционное судно Института океанологии «Витязь» проводило исследования в западной части Тихого океана. В августе 1957 года «Витязь» посетил город Рабаул на острове Новая Британия (архипелаг Бисмарка), а в мае 1958 года — Порт-Морсби на Новой Гвинее. В эти места еще ни разу не заходило ни одно советское судно. Порт-Морсби и Рабаул — наиболее крупные населенные пункты административного союза, включающего область Папуа, северо-восточную часть Новой Гвинеи, архипелаг Бисмарка, северную группу Соломоновых островов и ряд более мелких островков. Область Папуа — владение Австралийского Союза. Остальные территории, имеющие общее название Новая Гвинея, находятся под опекой Австралии. О Рабауле и Порт-Морсби, о жителях этих городов, встречах и беседах с ними и рассказывается в этой статье.