Несколько гостей, случайно оказавшихся возле приземлившегося звездолета, всячески пытались объяснить древнему человеку, что ему опасно подходить к ним близко. Юавы боялись, что содержащиеся в выдыхаемом ими воздухе безвредные для них самих вирусы, попав на него, могут вызвать какое-нибудь заболевание. Поэтому при его приближении они отлетали все дальше. Когда же стало ясно, что древний космонавт не понимает их предостережений и намеревается проникнуть в здание энергостанции, — его облучили лучами сна.

Сейчас древний человек находится в санатории на западном побережье Лемурии. Как только он почувствует себя достаточно хорошо, мы начнем знакомить его с нашей цивилизацией».

...Девушка подходит к окну, распахивает широкие створки. Гул голосов врывается в комнату. Где-то там, внизу, плещет огромное человеческое море. Люди!..

Незнакомка оборачивается к Орлову. Ласково звучит ее голос, сливаясь с голосом автопереводчика:

— Слышишь? Люди так рады, что ты жив... Тысячи примчались отовсюду. Они хотят приветствовать одного из древних героев покорения космоса.

Мы листаем записные книжки, которые привезли из экспедиции. У них мятые клеенчатые обложки, побитые картонные края, листки, истрепанные и сморщенные, сохранившие следы ночного костра, сырого ветра, дорожной пыли. Странички испещрены торопливыми записями и рисунками. Откроем первую страницу. На ней нарисована панорама Курска...

Зеленеющий город

Курск лежит среди неоглядных степей, чуть прикрытых от жаркого солнца редкими дубравами. Куряне знают цену зелени. Город неутомимо собирает вокруг себя зеленые отряды леса. Колоннами выстраиваются они вдоль улиц, широкими бастионами садов и парков встают в поймах Сейма и Тускоры, заслоняя дома от угарного дыхания заводов и фабрик.

Каждое вступившее в строй предприятие — это и сотни вновь посаженных деревьев. Таков закон быстро развивающегося города.

Другая, тоже новая достопримечательность города — завод синтетического волокна. На первый взгляд строительство такого завода в Курске может показаться неоправданным. Здесь нет нефти — сырья для производства волокна — и крупных текстильных предприятий для его использования. Однако, как мы увидим дальше, место для завода было выбрано не случайно. Мы открываем вторую страницу и попадаем в кабинет главного инженера завода Панкина. Иван Прокопьевич, хитро прищуриваясь, протягивает нам пучок серебристо-белых нитей. Он пушист, легок, почти невесом. Но в этих тончайших нитях скрываются такие замечательные качества, такая народно» хозяйственная весомость, что мы проникаемся к ним глубоким уважением.

Ткань из курского синтетического волокна лавсана в три раза прочнее шерсти. Она не выгорает на солнце, невосприимчива к воде, не боится кислот и щелочей. Даже «царская водка», которая растворяет золото, бессильна перед лавсаном. Это волокно не горит и не плавится.

Благодаря такому набору «благородных» качеств применение лавсана в народном хозяйстве универсально. Если в одном из залов промышленной выставки вы увидите рядом шелковые ткани и канализационные трубы, сверхчувствительные фильтры и пожарные рукава, каракулевые шубы и корды для автопокрышек, не удивляйтесь, что столь разные вещи собраны вместе, — все они сделаны из лавсана. Скоро трудно будет найти такую отрасль производства, в которой не применялось бы курское синтетическое волокно: ведь оно будет дешевле, чем капрон или шерсть.

И еще об одной особенности волокна рассказал нам Иван Прокопьевич. Чтобы проследить всю цепочку превращений лавсана — от сырья до конечного продукта, нужно совершить большое путешествие по стране. Будущий лавсан сначала в виде исходного продукта — паракселона покидает свою прародительницу нефть в Ново-Куйбышевском районе и отправляется на Сталиногорский химический комбинат. Там он превращается в желтоватые кусочки смолы диметилтелефталата — ДМТ. Эту смолу и везут в Курск на опытные химические установки. Здесь лавсан, наконец, становится самим собой — синтетическим волокном — и снова отправляется в путешествие. В его «проездных документах» чаще всего указываются Прибалтика, Грузия, центральные районы страны. Там он получает путевку в жизнь.

Сопряжение химии с географией экономически оправдано. Курск расположен на полпути между двумя крупнейшими химическими комбинатами — Сталиногорским и Лисичанским, которые могут поставлять сырье для производства лавсана. Кроме того Курск занимает срединное положение и между потребителями волокна. В будущем же Курск будет осваивать производство изделий из лавсана.

«Гром и молнии»

Третья страница нашей записной книжки привела нас на территорию завода. Обширная строительная площадка обращена «лицом» к открытому полю. Завод, по словам Ивана Прокопьевича, будет непрерывно расти и расширяться.

У края площадки уже построено шестиэтажное здание Малого лавсана. Здесь стоят опытные химические установки. Рядом расправляют плечи еще более крупные корпуса Большого лавсана.

Строительный материал непрерывно движется — здесь все время нужно быть начеку, чтобы не угодить под колеса самосвалов, груженных бетоном, кирпичом, лесом. В дальнем углу двора мы заметили холмы железобетонных плит довольно странного вида. Побитые, исковерканные, они вросли в землю и производили впечатление жертв землетрясения.

Наше недоумение рассеялось, когда вечером мы зашли в здание заводоуправления. Тот же железобетонный хлам был изображен на комсомольском сатирическом плакате «Молния». Виновниками чрезвычайного происшествия на стройке оказались руководители предприятия «Стальмонтаж». Выгрузку и хранение железобетона они вели из рук вон плохо.

Строительство Курского завода синтетического волокна объявлено ударной комсомольской стройкой, и если вы хотите узнать, чем живет завод, приходите в комсомольский штаб, в небольшую, всегда заполненную народом комнату. Здесь явственнее всего прощупывается напряженный пульс стройки, сюда, словно на экран, отбрасывают свет все события, происходящие на предприятии. Беспощадные грозовые удары комсомольских «молний» заставляют трепетать нерадивых хозяйственников. Однако и сам начальник штаба Георгий Мощинский не любит, когда над заводом «блещут молнии».

— Понимаете, — взволнованно говорит он, — мы стремимся к тому, чтобы каждый человек у нас работал по-коммунистически. Добьемся этого — не понадобятся «молнии», и так все видно будет.

Мы долго наблюдали за одним каменщиком. Четкие энергичные движения мастерком — и раствор на месте, затем артистический жест рукой — и кирпич намертво влипает в стену. Два-три приглаживающих шлепка, как будто мастер расписался, и снова тот же цикл жестов. Не каменщик, а прямо дирижер всей многоголосой симфонии стройки. Казалось, повинуясь его жестам, плавно движутся стрелы кранов, вспыхивают ослепительные солнца электросварки, поднимаются и опускаются тысячи рабочих рук.

— Художник, что и говорить, — сказал Иван Прокопьевич, заметив, что мы залюбовались работой каменщика, — но уж слишком рисуется. Вы лучше взгляните, как бригада Павла Титова работает.

Бригада Павла Титова бетонировала арочные своды корпуса Большого лавсана. Самому бригадиру не дашь больше тридцати лет, но он уже прошел трудную школу больших строек — «Казахстанской Магнитки» и Джезказгана. Наверно, поэтому он и его молодые товарищи одними из первых на заводе добились высокого звания бригады коммунистического труда.

Вначале ничего необыкновенного в их работе мы не увидели: одни ребята укрепляли опалубку, подгоняя доски одну к другой, другие, не торопясь, заливали в паз бетон, третьи утюжили его вибраторами. Все просто, обыденно.

И, лишь приглядевшись внимательнее, мы заметили, как ритмично и слаженно они работают. Ни одного лишнего движения, словно стояли они у поточной линии.