— Я превратилась в сторожевую собаку, — смеясь, рассказывала она поварихе, которая завидовала ей и жаловалась, что приходится помимо своей работы выполнять и обязанности Антонии.

Фрэнк думал, что Мелфи не вела бы себя так, если бы чего-то не подозревала, но Тесс не давала себя переубедить.

— Ни одна женщина, будь она на месте Мелфи, если бы она действительно знала, что ей следует чего-то опасаться, не осталась бы рядом со своими палачами. Она бы сначала убежала отсюда, а потом уже что-нибудь предпринимала бы.

— Ни одна женщина... но Мелфи-то другая! — ответил Фрэнк.

Поразительно, но как раз он больше всех нервничал. Он пользовался любой возможностью избежать присутствия обеих дам. Внезапно в разгар отпуска обнаружились дела, которые потребовали его безотлагательного вмешательства. Все послеобеденное время он посвящал тому, что рассылал телеграммы или встречался с партнерами, проводившими лето в Италии. Волею судеб Тесс вошла в роль супруги и непроизвольно начала высказывать иронические замечания по поводу частых отлучек своего возлюбленного. Мелфи, напротив, это совсем не беспокоило, и более или менее приемлемые объяснения мужа она выслушивала с равнодушным безразличием.

Из-за частых отлучек Фрэнка обеим соперницам приходилось часто проводить время вместе. Тесс старалась избегать оставаться с Мелфи наедине, а той, казалось, подобное времяпрепровождение с глазу на глаз доставляло удовольствие. Однажды Мелфи даже попыталась провести вечер в обществе Тесс, которая, возбужденная и беспокойная, пыталась скрыть свое любопытство и в то же время неприязнь к сопернице.

Точно две близкие подруги, сидели они в большом салоне, каждый раз прибегая к улыбкам, как светские дамы прежних времен прибегали в таких ситуациях к лорнетам...

— Я так рада, что вы мне составили компанию, Тесс, — начала Мелфи, — ночи кажутся такими длинными, когда Фрэнка нет дома.

— А почему он сегодня не вернется домой?

— День он проведет в Милане и, конечно, останется там и на ночь. Разве он вам не говорил об этом?

Тесс натянуто улыбнулась и покачала головой. Ее разозлило, что «открыть огонь» она уступила противнику.

— Но ведь Милан не так далеко отсюда.

— Может быть, Фрэнк просто не торопится...

Судя по ироническому тону Мелфи, Тесс была не единственной, кто вел счет очкам.

— Почему вы так говорите?

— Ах, вы же знаете, мы так давно женаты. Супруг обычно ценит в своей жене доверчивость и... плохую память.

— Мне это кажется разумным!

— Да, и для обеих сторон, — согласилась Мелфи.

— И для жены тоже? Мне так не кажется...

— Главное, что она держит удилище. Ну, а когда леска натянется... Она должна понимать, что в нужный момент следует уступить.

— А если леска случайно запутается? — не унималась Тесс.

— Признайтесь, что при подобных обстоятельствах женщина перестает вызывать интерес...

— Кажется, вы очень уверены в себе, Мелфи!

— Я не так наивна, как это может показаться со стороны. И у меня сильная воля, а это преимущество в наши времена, когда каждый стремится увлечься происшествиями.

— Почему вы мне об этом говорите? — удивилась Тесс.

— А вы предпочитаете говорить о детях, прислуге и женских болезнях?

Тесс принужденно засмеялась.

— Как вы посмотрите на то, если мы выпьем по глотку? — предложила Мелфи.

Тесс подошла к бару, наполнила бокалы и позвонила.

— Вы вызываете Антонию?

— Да, кончился лед, — пояснила Тесс.

— Будьте так добры и достаньте его сами из холодильника. Я отпустила Антонию.

— Да? — удивилась Тесс.

— Только на сегодняшний вечер... А то я замучила ее...

— Тогда я схожу за льдом.

Оставшись одна, Мелфи закурила сигарету и достала магнитофон из книжного шкафа, где она его теперь хранила. Ставя его на низкий столик за диваном, Мелфи нахмурилась, вспомнив, как, нажав не ту кнопку, она стерла драгоценную запись. С тех пор она не включала магнитофон и не собиралась этого делать впредь. Слишком поздно, теперь это уже не имело смысла.

Постепенно ночь вступала в свои права. Мелфи медленно подошла к балконной двери, чтобы закрыть ее, и, вернувшись, вновь села на диван. Через несколько секунд вернулась Тесс с ведерком для льда. Разложив лед в бокалы, она протянула один бокал Мелфи, пальцы их при этом соприкоснулись.

— Я пью за ваше здоровье, дорогая, за вашу долгую жизнь!

Это был традиционный тост, но поскольку он исходил от Тесс, то приобретал какое-то сомнительное значение.

— И ваше здоровье! — ответила Мелфи, даже тоном не выдавая своих мыслей. — Не поверите, — продолжила затем она игривым тоном, — каких трудов мне стоит не увлекаться алкоголем.

Тесс не могла удержаться от удовольствия слегка уколоть Мелфи:

— Но вы ведь, если захотите, можете подчинить себя железной дисциплине!

— Вы думаете?

В ожидании объяснения Тесс Мелфи, приподняв брови, слегка улыбнулась.

— Я имею в виду ту тщательность, с которой вы ухаживаете за своим телом и лицом.

Как бабушка, подшучивающая над ребяческими высказываниями своей внучки, Мелфи ответила:

— Если бы вы оказались в ситуации, подобной моей, то я не сомневаюсь, что вы прибегли бы к тем же средствам.

— Вряд ли я попала бы в подобное положение.

И слащавой улыбкой Тесс попыталась сгладить едкость своего замечания.

— Неужели вас могла бы удовлетворить столь грубо одержанная победа?

Тесс, покраснев, ничего не ответила.

Мелфи, достав зажигалку из одного кармана, а сигарету из другого, прикурила и сидела, небрежно поигрывая золотой вещицей.

— Я вот задаюсь вопросом, — вскользь произнесла Мелфи, — для чего вам понадобилось убеждать доктора Перетти, что я хочу покончить жизнь самоубийством?

У Тесс от неожиданности перехватило дыхание, ничего не понимая, она смотрела на Мелфи. Откуда она могла узнать? А Мелфи с любопытством и издевкой наблюдала за Тесс, давая ей время собраться с мыслями...

Фрэнк вел себя нелепо и недальновидно: между собой и обеими женщинами он воздвиг защитную стену. Но вскоре и сам отметил справедливость старой поговорки: «Отдаление сближает».

Дела, которые привели его в Милан, он завершил к полудню. Итак, он мог возвращаться в Портофино. Вместо этого он отправился обедать в один из ресторанов в новом квартале, напротив дворца Пирелли. Там Фрэнк встретил парижских приятелей, бывших в Милане проездом. Те справились с Мелфи, ее здоровье, планах и обещали через пару дней навестить ее в Портофино. Фрэнка раздражали докучливые расспросы, он старался избежать назойливого внимания и рад был избавиться от неприятных ему людей. Он шатался по улицам в поисках уютного бара. С удивлением Фрэнк обнаружил, что не может не думать о двух женщинах. Сейчас, когда он был один и никто не мог оказывать на него влияния, он вынужден был признать, что не может сделать выбор. Обе были ему необходимы, хотя и по разным причинам. Он ненавидел в Тесс то, что она заставляла его принять решение. Фрэнк находился в безвыходной ситуации и уже начинал злиться, что им распоряжались, как распоряжаются разведенные родители своими детьми-подростками.

Если бы случай в ванной комнате имел другую концовку, то он рассматривал бы новую ситуацию с философским спокойствием. Угрызения совести исчезли бы постепенно, и вскоре он сам бы уже верил, что его жена скончалась вследствие трагического несчастного случая. Тесс была достаточно дипломатична, чтобы не давать ему постоянно чувствовать груз совместной вины. Воспоминания о Мелфи могли возникнуть во время какого-нибудь разговора, и ей совсем не обязательно было появляться в роли привидения. А вот теперь на карту было поставлено все, в этом Тесс была права: когда Мелфи придет в себя, у нее появятся первые сомнения, и она окажется в состоянии распутать сложную интригу...

Теперь он не мог разговаривать ни с одной из этих двух женщин, чтобы не чувствовать участия в разговоре другой в качестве судьи, делающего выводы из поведения обвиняемого. Под их безжалостными взглядами он ощущал неловкость. В глазах Тесс он являлся трусом, для Мелфи был слабаком. Для них обеих Фрэнк стал яблоком раздора, а потому чувствовал себя скованным, достойным презрения, лишенным чувства собственного достоинства. Каждая из двух женщин претендовала на него, нимало не заботясь о его желаниях. Сам же он уже не знал, чего ему хочется. Единственное, о чем он мечтал, чтобы они больше не дрались за него! Он бы с удовольствием остался с одной из них, но был абсолютно не в состоянии выносить тогда взгляд другой, которой он должен был бы пожертвовать. Трепет охватывал его при мысли, что одну из них он мог бы покинуть.