Услышав этот голос, исходящий из тела, пророк несколько с большим жаром произносит: — Что же ты не рассказываешь народу все по порядку, отчего не объяснишь тайну твоей смерти? Разве ты не знаешь, что я могу заклинаньями моими призвать фурий и усталые члены твои предать мученью?

Тот слушает это с ложа, больше того, испустив вздох, так вещает народу: — Злыми чарами жены молодой изведенный и обреченный на гибельную чашу, брачное ложе не остывшим еще уступил я прелюбодею.

Тут почтенная эта женщина, явно обнаглев, задалась кощунственной мыслью упрямо опровергать доводы мужа. Народ разгорячился, и мнения разделились: эти требовали, чтобы негоднейшая эта женщина сейчас же погребена была с телом покойного мужа, другие говорили, что не следует верить лживому трупу.

30. Следивший за этими пререканиями юноша прерывает его речью, так как снова, испустив еще более глубокий вздох, говорит он: — Дам, дам вам свидетельства сущей правды: ясное дам доказательство, о котором никто, кроме меня, не может знать. — И тут, указывая на меня пальцем: — Ибо когда у тела моего сей бдительнейший караульщик твердо стоял на страже, старые колдуньи, охочие до бренной моей оболочки и для этого принимавшие разные образы, не будучи в состоянии обмануть его искусными хитростями и напущенным сонным дурманом погрузив его в глубокий покой, не раньше перестали вызывать меня по имени, как застывшие связки и похолодевшие члены начали стараться медленными движениями отвечать на приказания магического искусства. Тут этот человек, как по-настоящему живой, мертвый только с виду от действия снотворных чар, ничего не подозревая, встает на свое имя, так как мы с ним называемся одинаково, и машинально идет наподобие безжизненной тени; хотя двери в покой были тщательно закрыты, однако там нашлось отверстие, через которое ему сначала отрезали нос, потом оба уха, так что он оказался моим заместителем в этой операции. И, чтобы скрыть свою кражу, обманщицы приставляют ему сделанные из воска уши и нос, точь-в-точь похожие на его собственные. Вот он пред вами, этот несчастный, получивший плату не за труд свой, а за увечье.

Перепуганный такими словами, я пробую проверить свои члены: схватываюсь за нос — остается у меня в руке; провожу по ушам — отваливаются. Когда все присутствующие стали указывать на меня пальцами и кивать головою, когда поднялся смех, я, обливаясь холодным потом, нырнул между ног окружавших меня и спасаюсь. Но после того, как я был так изувечен и предан на посмеяние, я не мог уже вернуться к домашнему очагу, а, распустив волосы на обе стороны, скрыл шрамы от отрезанных ушей, а постыдный недостаток носа стараюсь из приличия маскировать этим полотняным платочком, который я все время плотно прижимаю к лицу.

31. Когда Телефрон окончил эту историю, собутыльники, разгоряченные вином, вновь разразились хохотом. Пока они требовали, чтобы совершено было обычное возлияние богу Смеха, Биррена обращается ко мне со следующими словами:

— Завтра наступает день, считающийся с самого основания нашего города торжественным, потому что в этот день единственные на всем свете мы чтим веселыми и радостными обрядами святейшее божество Смеха.204 Своим присутствием ты сделаешь нам этот праздник еще приятнее. И вот было бы мило с твоей стороны, если бы ты в честь бога придумал что-нибудь веселенькое, чтобы мы могли тем сильнее и полнее отпраздновать день, посвященный такому божеству.

— Отлично, — говорю, — как приказываешь, так и будет. И, клянусь Геркулесом, хотелось бы мне что-нибудь придумать, где бы видно было обильное дыхание бога. — После этого, так как слуга мой доложил мне, что наступает ночь, да и сам я уже досыта наелся и напился, я быстро подымаюсь с места и, пожелав Биррене всего хорошего, шатающейся походкой пускаюсь в обратный путь.

32. Но как только вышли мы на ближайшую площадь, внезапный ветер гасит факел, который освещал нам дорогу, и мы, обреченные на мрак неожиданно наступившей ночи, исколов о камни все ноги, еле-еле добрались до дому. Когда мы рядышком подходили уже к дому, вдруг видим: трое каких-то здоровых людей изо всех сил ломятся в нашу дверь, не только нисколько не смутившись нашим появлением, но еще сильнее один перед другим участив свои удары, так что нам, а мне в особенности, не без основания показались они разбойниками, притом самого злостного рода. Сейчас же вытаскиваю наружу меч, который я нес с собою под плащом на подобный случай. Без промедленья бросаюсь прямо на разбойников и по очереди, кто попадался под руку, всаживаю глубоко меч, покуда наконец, пронзенные множеством широких ран, у самых ног моих духа они не испускают. Окончив битву, меж тем как и Фотида от шума проснулась, едва переводя дыхание, вбегаю я в открытые двери и сейчас же, усталый, словно вместо боя с разбойниками совершил убийство Гериона,205 бросаюсь на кровать и сейчас же засыпаю.

1. Тут Аврора, розовою рукою потрясая алую сбрую на конях, пустилась по небу, и для меня, исторгнутого от сладкого покоя, ночь сменилась днем. При воспоминании о вчерашнем преступлении на душу мне пало беспокойство: скрестив ноги и обвив колени переплетенными пальцами рук, сел я, скорчившись, на кровати и горько плакал, рисуя в своем воображении и городскую площадь, и суд, и приговор, и самого палача. Неужели может мне попасться такой мягкий и благорасположенный судья, который меня, запятнанного жестокостью тройного убийства, забрызганного кровью стольких граждан, мог бы признать невиновным? Так это то славное странствование халдей Диофан так упорно мне предсказывал?

Обуреваемый такими и подобными им мыслями, я оплакивал свою судьбу. Вдруг раздались удары в двери, и перед входом в дом поднялся крик.

2. Тотчас же в дом вошли с большим треском чиновники, их прислужники, смешанная толпа все наполнила, и сейчас же двое ликторов по приказанию чиновников наложили на меня руки и повели без особенного с моей стороны сопротивления. И едва мы вступили в ближайший переулок, все жители, высыпав на улицу, необыкновенно тесной толпой идут за нами следом. И хотя шел я печально опустив голову, желая провалиться сквозь землю, однако, бросив украдкой взор по сторонам, замечаю нечто достойное величайшего удивления: ибо из стольких тысяч людей, что нас окружали, не было ни одного, который бы не покатывался со смеху. Тем временем, обойдя все площади, как обводят животных, предназначенных для искупительных жертв, когда грозит какая-либо опасность, проведенный по всем перекресткам,206 привожусь наконец я на городскую площадь и предстаю судилищу. Уже на возвышенном месте восседали судьи, уже глашатай взывал о молчаньи, как вдруг все в один голос требуют, чтобы, вследствие многочисленного скопища, при котором давка может угрожать опасностью, разбирательство столь важного дела было перенесено в театр. Не прошло и минуты, как народ, беспорядочно хлынувши, с удивительною быстротой наполнил все здание; все места внизу и галереи битком набиты, многие ухватились за колонны, другие на статуях повисли, некоторые по пояс высунулись из окон и всех отдушин, так что необыкновенное желание посмотреть заставляло пренебрегать опасностью для жизни. Тут меня стража, как жертву какую-нибудь, проводит через просцениум и ставит посреди орхестры.

3. Тут снова раздается оглушительный голос глашатая, и подымается обвинитель, некий старец, держа в руках для исчисления продолжительности речи какой-то сосудец,207 вроде веретена, искусно пробуравленный, из которого по капле вытекала влитая внутрь вода, и обращается к народу с такими словами:

— Почтеннейшие граждане, дело идет не о малой вещи, но о событии, непосредственно касающемся всего города и которое может послужить на будущее серьезным примером. Тем более надлежит вам, ради общественного достоинства, каждому в отдельности и всем вместе, озаботиться, чтобы совершение злостным убийцей такой бойни, которую с немалой жестокостью он устроил, не прошло безнаказанным. И не думайте, что я, побуждаемый частной враждой, по личной ненависти проявляю строгость. Я начальник ночной стражи и полагаю, что до сегодняшнего дня в любом карауле внимательности моей ничего нельзя было поставить в вину. Я в точности вам доложу, в чем суть дела и что произошло в эту ночь. Итак, когда, уже около третьей стражи, я с тщательнейшею бдительностью, осматривая каждый дом в отдельности, обхожу весь город, замечаю я этого жесточайшего юношу; обнажив меч, он сеет вокруг себя убийство, и уже три числом жертвы его ярости испускают дух у самых его ног, содрогаясь телом в лужах крови. Он же, справедливо взволнованный сознанием такого преступления, сейчас же пустился бежать и, воспользовавшись темнотою, скрылся в такой-то дом, где всю ночь и оставался спрятанным. Но благодаря божественному провидению, которое не оставляет ни одного злодейства ненаказанным, прождав его до утра, раньше чем он успел улизнуть тайными путями, я сделал все усилия, чтобы привести его пред почтеннейшее и святейшее ваше судилище. Итак, перед вами находится подсудимый, запятнанный столькими убийствами, подсудимый, захваченный на месте преступления, подсудимый, который для нас чужеземец. Вынесите же этому чужому человеку крепкий приговор о преступлении, за которое вы и своего согражданина строго покарали бы.