3. Измученный такой неудачей, отказавшись от всякой надежды, я добровольно стараюсь дотянуться до этих ядовитых роз. Но покуда я не спеша приступаю к этому, какой-то юноша, как мне казалось, садовник, чьи овощи я только что все изничтожил, узнав о такой потраве, прибежал в ярости с большой палкой и, набросившись на меня, начал дубасить так, что, наверно, заколотил бы до смерти, если бы я не нашелся сам себе оказать помощь. Подняв круп наверх и начав лягаться, так что тот от сильных ударов свалился на косогор, я спасаюсь бегством. Но тут какая-то женщина, по-видимому жена его, как только увидела с горы, что он повержен на землю и еле жив, сейчас же бросилась к нему с жалобными причитаниями, очевидно желая возбудить к себе сострадание для того, чтобы погубить меня. Наконец все деревенские жители, сбежавшись на ее вопли, сзывают собак и всячески науськивают их, чтобы они, разъярившись, бросились на меня и разорвали меня в клочья. Тут уж я был уверен, что смерть недалека, как увидел выпущенных на меня псов, таких огромных и в таком количестве, что с ними можно было бы на медведей и львов выходить; ввиду таких обстоятельств я, решивши отбросить мысль о бегстве, скорей рысью иду обратно и направляюсь к конюшне, где мы были поставлены. Тут они, с трудом удерживая собак, поймали меня и, привязав крепким ремнем к какому-то кольцу, снова до смерти заколотили бы, если бы желудок мой, переполненный сырыми овощами и испытывающий боль от неровного прохождения по кишкам липкого кала, на время от ударов съежившийся, вдруг из приведенного в движение крупа не выпустил содержимого, одних с самого же начала жидкостью обрызгав, остальных зловонным запахом обдав.

4. Немного погодя, когда солнце после полудня снова уже стало склоняться к закату, наши разбойники, навьючив на нас, особенно на меня, гораздо более тяжелую поклажу, выводят нас из конюшни. Когда была уже пройдена добрая часть пути, утомленный продолжительностью перехода, изнемогая под тяжестью груза, усталый от палочных ударов, сбив себе все копыта, хромая, шатаясь, дошел я до какой-то медленно змеившейся речки, как вдруг в голову мне пришла счастливая мысль воспользоваться удобным случаем, осторожно подогнуть колени и опуститься на землю с упорным намерением не вставать и не идти дальше, несмотря ни на какие удары, хотя бы вместо палок мне пришлось подвергнуться ударам ножа. Конечно, я, полуживой и слабый, получу отставку как инвалид, и разбойники, отчасти чтобы не задерживаться, отчасти чтобы ускорить свое бегство, распределят мою поклажу на двух других вьючников, а меня, в виде высшего наказания, оставят в добычу волкам и коршунам.

5. Но столь прекрасному плану моему противустала злосчастная судьба. Другой осел, угадав и предвосхитив мою мысль, вдруг от притворной усталости со всеми пожитками рухается наземь и лежит там как мертвый, так что чем его ни толкали, палками, погонялками, как ни таскали во все стороны за хвост, за уши, за ноги, поднять его никак не могли; тогда, потеряв последнюю надежду, они поговаривали между собою, что не стоит, возясь с мертвым, вроде как с окаменелым, ослом, терять время, необходимое для бегства, распределили мешки его на меня и на другую лошадь, а его, надрезав ему поджилки обнаженным мечом, с высокого обрыва в соседнюю долину, еще не потерявшего дыхания, низвергают. Пораздумав над участью несчастного моего товарища, решил я, отбросив всякие хитрости и обманы, служить хозяевам как добронравный осел. Тем более что из их разговоров между собою я понял, что скоро будет нам стоянка и всему пути спокойный конец, так как там находится их постоянное местопребывание. Переехав через некрутой подъем, наконец мы и прибыли к месту назначения; там сняли с нас всю поклажу и спрятали внутрь, я же, освобожденный от тяжести, вместо купанья принялся кататься по пыли, чтобы отдохнуть от усталости.

6. Подходящее место и обстоятельства побуждают сделать описание мест и пещеры, где обитали разбойники. Одновременно подвергну испытанию свое уменье и вас заставлю ясно почувствовать, по всем ли статьям я был осел. Перед нами находилась ужасная гора, одна из самых высоких, поросшая тенистыми лесными чащами. Ее извилистые склоны, окруженные острыми и неприступными к тому же скалами, обвивают со всех сторон в виде естественного укрепления глубокие ущелья с провалами, заросшие сплошь кустарником. Берущий свое начало на самой вершине, бурливый и пенистый источник, стекая вниз, нес серебристые волны, уже разделенные на множество ручейков, и, орошая ущелья эти, снова соединял свои воды в стоячие водяные пространства, вроде ограниченного берегами моря или медленной реки. Против пещеры, там, где был пролет между горами, высилась огромная башня; окружал ее палисад из крепкого плетня, удобный для загона скота, с заходами в обе стороны; против входа стены тесно примыкали одна к другой, образуя узкий проход. Вот, скажешь, бьюсь об заклад, настоящее разбойничье преддверье. И кругом никакого жилья, кроме маленькой хижины, грубо покрытой тростником, где, как потом я узнал, дозорные из числа разбойников, выбираемые по жребию, караулили по ночам.

7. Пролезши через эту лазейку, сжавшись всем телом и привязав нас у самых дверей на крепкий ремень, разбойники с бранью набросились на какую-то скрюченную от лет старуху, на обязанности которой лежали, по-видимому, заботы и попеченье о такой ораве парней. — Ну ты, покойник непогребенный, которого земля и не носит, и в себя не берет, так-то ты нас ублажаешь, сидя дома без дела? После таких трудов и опасностей не все еще готово нам для отдыха? Только ей и занятия, что денно и нощно ненасытную свою утробу неразбавленным вином наливать! — Дрожа от страха, пронзительным голосишком старуха отвечает: — Да для вас, молодчики мои верные, кормильцы мои молоденькие, все вареное и жареное в пору доспело, готово, хлеба вволю, лучшее вино до краев в перетертые чаши налито и сейчас же, как всегда, и горячая вода для мытья будет приготовлена.

После таких слов они сейчас же раздеваются и, пропотев голыми перед большим огнем, обмывшись горячей водой и натеревшись маслом, садятся за столы, поспешно приготовленные для пиршества.

8. Только что они расположились, как вдруг приходит другая партия, еще более многочисленная, парней, в которых, ни минуты не сомневаясь, можно было узнать таких же разбойников. И эти тоже приволокли добычу из золотых и серебряных монет и шелковых одежд, затканных золотом. И эти, освежившись теплым купаньем, занимают места на ложах среди товарищей, а прислуживанье за столом распределяется по жребию. Естся и пьется без всякого толка, кушанье целыми кусками, хлеба краюхами, вино ведрами. Не забава — крик, не пение — оранье, не шутки — сквернословье, и вообще все похожи на фиванских лапифов полузверских и кентавров.218 Подымается тут один из них, превосходящий остальных крепким телосложеньем, и говорит: — Здорово мы разнесли дом Милона Гипатского. Не только множество добра доблестью нашей добыли, но и из строя у нас никто не выбыл, а лучше того даже четырьмя парами ног больше нас стало, как мы домой пришли. А вы, что в беотийские города на промысел ходили, вернулись пощипанными, потеряв храбрейшего атамана самого вашего Ламаха,219 за жизнь которого смело я отдал бы те тюки, что вы приволокли. Как-никак, собственная отвага его погубила: прославляться должна память о таких знаменитых бойцах и вояках. А вам, мелким воришкам на ничтожные домашние кражи, только бы трусливо по баням да старушечьим каморкам шарить, как тряпичникам.

9. Один из тех, что пришли позднее, возражает: — Что ж, ты один не знаешь, что чем богаче дом, тем легче его разграбить? Хотя там и много челяди находится в просторных покоях, но каждый больше о своем спасеньи, чем о хозяйском добре думает. Экономные же и одинокие люди маленькое, а иногда и вовсе не маленькое свое имущество запрятывают далеко, стерегут крепко и с опасностью для жизни защищают. Слова мои могу подтвердить примером. Как только пришли мы в семивратные Фивы, сейчас же, как по нашему ремеслу полагается, стали наводить справки, кто есть среди жителей богатые люди; не укрылся от нас некий меняла Хрисерос, обладатель большого богатства, который во избежание налогов и повинностей общественных всякими хитростями имущество свое скрывал. Одним словом, запершись один-одинешенек в маленьком, но с крепкими запорами домишке, оборванный, грязный, сидел он на своих мешках. Привлекло нас на него первого и сделать налет, так как, ни во что считая сопротивление одного человека, полагали мы, что без всяких хлопот, просто, завладеем всем его богатством.