...Под нами разворачивается светло-стальная чаша Курильского озера, одного из самых больших на Камчатке. Вертолет делает один за другим плавные виражи над береговой линией. Летчик-наблюдатель Остроумов допускает меня до своего открытого иллюминатора и просит пилота снизиться. Его рабочая высота сто метров — самая лучшая видимость. Внезапно взгляд проникает в прозрачную глубину и охватывает сразу тысячи темных силуэтов — вода кипит рыбой...

Только что солнце слепило в иллюминаторы, четко высвечивая под крылом Ан-2 кратеры камчатских вулканов, как вдруг рванул ветер и по склонам ближайшей вершины угрожающе поползли пухлые клочья облаков. Воздушный поток подхватил нашу «аннушку» и понес на скалы. Крылья самолетика, казалось, испуганно напряглись, сопротивляясь напору ветра. Секунду-другую Ан-2 как бы завис в воздухе, потом свернул в сторону от скальных выступов и заскользил вниз, уходя от этой клубящейся серой мглы.

— Все, приехали!

Петропавловск теперь закрыт для посадки. Полетим в Козыревск,— бросил из кабины пилот сквозь открытую дверь в салон, где мы смирно сидели, пристегнув ремни.

Низкое, облачное небо все больше прижимало Ан-2 к земле, и вскоре самолет шел над долиной, по которой толстым удавом пробивалась сквозь заросли река, делая частые петли в низких берегах.

— Камчатка, по-старому Уйкоаль, богатая лососем река,— протянул сидевший рядом Владимир Иванович Семенов, известный в здешних местах краевед. Несмотря на свой почтенный возраст (Владимиру Ивановичу уже за 70), он бодро пришел к самолету с тяжелым рюкзаком и ледорубом довоенной поры.

— Смотрите вниз — прямо по курсу — видите вертолет?

Впереди, среди неподвижного, диковатого простора маленькой зеленой стрекозой плыл вертолет.

— Не иначе Остроумов. Вон как завис над рекой, чуть воду не черпает. Видно, рыбу считает...— добавил Семенов, поглаживая седую щеточку усов.

За недолгое время пребывания в Петропавловске-Камчатском я уже убедился, что Анатолия Георгиевича Остроумова знает немало старожилов: многие годы он делает облеты камчатских нерестилищ лосося; сотрудничает в местном отделении Географического общества СССР; вместе с такими защитниками рыбных богатств, как И. И. Лагунов и И. И. Куренков, тоже ихтиологами, выступает в печати; публикует рассказы о необычных встречах с животными Камчатки.

Убедился я, к сожалению, и в том, что Остроумов — неуловим. Летом в КОТИНРО (Камчатское отделение Тихоокеанского института морского рыбного хозяйства и океанографии) рабочее место его пустует. «Он летает!» — говорили каждый раз, когда я заходил в институт. Я поднимался на второй этаж в лабораторию Куренкова, и мы долго беседовали с Игорем Ивановичем о жизни, о будущем лосося на Камчатке. Мне довелось слушать выступление Куренкова и доклады других ученых-ихтиологов о комплексно-целевой программе «Лосось» на V Всесоюзном совещании «Пути реализации Продовольственной программы на Крайнем Севере», впервые уделившем столько внимания продовольственным ресурсам рек, озер и морей.

...Теперь я смотрю из иллюминатора самолета (говорят, из космоса полуостров похож на горбушу) и вспоминаю недавние беседы в Петропавловске.

Вкус хлеба камчадалы узнали лишь в начале XIX века. Первый исследователь земли камчатской С. П. Крашенинников писал: «Главная их пища, которую должно почесть за ржаной хлеб, есть юкола, которую делают они из рыбы лосося роду». Они и сегодня богаты рыбой, камчатские реки и озера. Опытные ихтиологи говорили, что полуостров — единственный регион в мире, где обитают все шесть видов тихоокеанских лососей. Ученые особо подчеркивали, что Камчатка — уникальный природный район, в водах которого, как в гигантском естественном инкубаторе, молодь лосося проводит первый период своей жизни. Благодаря счастливому сочетанию ряда особенностей рек и озер полуострова промысловая продуктивность их во много раз выше, чем в других естественных водоемах Евразии. Но чтобы увеличивать вылов этой рыбы, нужно оберегать неповторимость полуострова, сохранять в чистоте его воды. На совещании, о котором я упоминал, был поддержан проект о введении для большей части территории области особого природоохранительного статуса.

...Мы летим над рекой Камчаткой, где воспроизводятся стада наиболее ценных видов лососей. По берегам виднеются поселки, стоят у причалов ряды моторных лодок. Здесь живут лесозаготовители и рыбаки. Но по реке Камчатке, ее притокам давно уже пора уменьшить вырубку лесов, прекратить сброс неочищенных вод, заменить сплав леса перевозкой его баржами, чтобы не плыли потерянные бревна, не попадала в воду кора, которой захламлены берега около поселков. Даже сейчас на реке нет-нет да и мелькнет моторка, хотя с июня по октябрь, во время нереста, езда на них запрещена. Проблемы, проблемы...

Тем временем наш Ан-2 делает заход на посадку в Козыревске. Вслед за нами вскоре приземляется и Ми-8. Еще винты его гонят ветер, а из салона уже спрыгивает невысокий плотный человек с чемоданчиком, следом за ним — черноволосый парень с рюкзаком.

— Что я вам говорил? Все те же и долгожданный Остроумов с помощником,— шутливо представляет вновь прибывших Семенов.

Сразу бросилось в глаза, что Остроумов подтянут и аккуратен; пиджак застегнут на все пуговицы, галстук — такая форма одежды не всегда выдерживается при работе в камчатских краях. Чувствуется, что Остроумова совсем не радует перспектива иметь журналиста в попутчиках. Так что из Козыревска я возвращаюсь несолоно хлебавши в Петропавловск, где все же ухитряюсь попасть в облет с Остроумовым. Помог мне в этом его начальник — директор КОТИНРО Михаил Михайлович Селифонов, собравшийся на Курильское озеро.

Когда ранним утром мы прибыли в аэропорт, погода была летная, вовсю светило солнце, но встретивший нас Остроумов был сдержан и немногословен. Пробежав глазами список пассажиров, он обронил единственную фразу: «Один из прибывших, кажется, лишний. Придется поговорить с командиром...»

Вертолет скользит над «Курильской землицей», так именовали в прежние времена казаки южную часть Камчатки. Это название отметил А. С. Пушкин при чтении «Описания земли Камчатки» С. П. Крашенинникова. Поэт сразу почувствовал образ суровой Камчатки, записав: «Страна печальная, гористая, влажная. Ветры почти беспрерывно обвевают ее. Снега не тают на высоких горах».

Этой характеристике точно соответствовала разворачивающаяся под нами картина, запечатлевшая в переплетении хребтов, озер и зеленых долин с горячими источниками бурную геологическую жизнь полуострова на протяжении миллионов лет. Мы уходим от скалистого побережья, на которое набегают белые барашки тихоокеанской волны. Впереди появляется вытянутая черная впадина, окруженная невысоким хребтом. В центре ее виден массив вулкана Горелый, на склонах которого застыли лавовые потоки, из кратеров к вертолету тянутся белые щупальца фумарольных струй. Вертолет огибает южнее Горелого крупный вулкан Асачу с голубым озером, пересекает реку Асачу и летит над рекой Ходуткой, на берегах которой выбиваются струйки горячих источников.

Сколько же рек и ручьев извивается, прячется в долинах Камчатки, впадает в моря и отдает лоно своих плесов для нерестилищ лососей...

Как только вертолет пошел над рекой, Остроумов, облачившийся уже в рабочую одежду, поспешно снял берет и натянул тесноватый старенький кожаный шлем с ларингофоном. Затем шагнул ко второму иллюминатору с левой стороны салона, вынул стекло и, обернувшись, произнес с достоинством:

— Вот это и есть мое рабочее место.

Переодевание преобразило Остроумова. Он уверенно двигался по салону, стремительно переходил от пилотской кабины к своему иллюминатору, время от времени бросая отрывистые фразы в ларингофон — давал указания пилоту. Чувствовалось, что здесь его стихия, что к вертолету он привык как к дому родному. Он даже стал разговорчивее, хотя из-за гула мотора приходилось кричать прямо в ухо собеседника.