День, начавшийся с присутствия на месте расследования ночного преступления Попрыгунчика, продолжился близ овощного рынка в самом эпицентре разыгрывающейся драмы. Одни жители города шли убивать других жителей этого же самого города. Брат шёл на брата. Это было даже похлеще, чем происки неуловимого маньяка. Пожалуй, для Джека Спунера, славящегося своей безбашенностью и мальчишеской храбростью, всё это было уже чересчур.

И в довершение ко всему… Джек в отчаянии закусил нижнюю губу. Вот же напасть, а! Какая-то ДУРА (а иначе назвать её Спунер ну никак не мог) с самого начала столкновения констеблей и забастовщиков стала на обочине дороги как вкопанная и просто тупо глазела то на одних, то на других. У Джека всё внутри оборвалось, когда он понял, что она не собирается никуда бежать даже тогда, когда и самому последнему кретину стало понятно, что сейчас запахнет жаренным. Ну не дура ли, а?

А теперь она лежит на тротуаре, закрыв глаза, зажимая уши, хотя дирижабль больше не стрелял, и захлёбывалась в слезах и соплях! Почему-то Джек не сомневался, что в случае крутой заварушки её просто на просто затопчут и спишут в расход, как одну из жертв народного несанкционированного (тьфу ты, дьявол, язык можно сломать) выступления.

И тогда Джек Спунер принял единственно правильное из всех возможных решение. Он, не дожидаясь, пока грохочущий сапогами взвод гвардейцев дойдёт до столпившихся, будто стадо баранов шахтёров (те ещё дураки, всё никак не поймут, что надо хватать ноги в руки и бежать), покинул свой наблюдательный пункт и рванулся к беспомощной девушке.

Ещё никогда Джек не бегал так быстро. Даже улепётывая от нерасторопных констеблей, он демонстрировал меньшую прыть. Далеко не все коллеги Джейсона Джентри поддерживали отличную физическую форму, не говоря уже о том, что окромя как в отделе по расследованию убийств Спунера никто и знать не знал. Для остальных полисменов, особенно патрулирующих улицы, он был всего-навсего юрким четырнадцатилетним мальчишкой, уличным вором-карманником. Отсюда и все вытекающие последствия.

Так вот, Джек побил все рекорды по скоростным забегам. Он сам не мог потом вспомнить, как успел за два-три удара сердца оказаться возле скорчившейся на тротуаре девушки. Спунер упал на колени и насильно развёл в стороны руки зарёванной дурёхи, чтобы со всей мочи рявкнуть ей на ухо:

— Вставай!!! Бежим отсюда!!!

Девушка дёрнулась, словно ей в зад всадили острое шило. Она распахнула зажмуренные глаза и как полоумная уставилась на Спунера. В её большущих тёмно-карих глаза отразилось глубочайшее недоумение, словно она только проснулась и никак не могла сообразить, что с ней происходит: кошмар на яву или дурной сон.

— Бежим! — Джек едва не взвился в воздух, не отпуская её рук. Боковым зрением он видел, как растянувшиеся на всю ширину улицы, от края до края, гвардейцы планомерно наступают на них. Попасть на штыки гвардейских карабинов Джеку совсем не улыбалось. — Хорош реветь, как потерпевшая! Бежим, если не хочешь, чтобы эти парни затоптали тебя, как букашку!

Большие влажные глаза девушки, наконец, блеснули пониманием. Она, всхлипнув, закусила полную нижнюю губку и, держась за руки Джека, поднялась с земли. Молодец. И прехорошенькая. Джек поневоле залюбовался ею. Правильные мягкие черты лица, полные губы, большие глазищи, испуганно и одновременно решительно смотревшие на него, густые ресницы, изящные изгибы чёрных бровей, тёмно-русые, почти чёрные, заплетённые в толстую косу волосы, падающая на высокий лоб чёлка. Джек почувствовал, что ещё немножко, и он безнадёжно влюбится в эту прелестную незнакомку, несмотря на то, что она старше его лет на пять, и, судя по всему, глупа как пробка.

Топот гвардейских сапог грубо разбил затуманившиеся мысли Джека, вернув его к суровой реальности. Крепко сжав вспотевшую ладошку девушки, он рванул в обратном направлении. Они ещё успеют добежать до спасительного угла, за которым можно будет спрятаться, а затем уйти задними дворами на соседнюю улицу. Успеют, если его спутница будет быстрее шевелить своими длинными, стройными ногами. И она шевелила. Так шевелила, что в этой бешеной гонке едва не оттоптала Джеку пятки. Несмотря на туфельки, бьющую по боку сумочку и стесняющую движения юбку, бегала она очень прилично. Видно, что не из избалованных неженок. Корзину она оставила на мостовой. Спустя считанные секунда солдатские сапоги оставили от неё лишь россыпь раздавленной лозы. Примерно та же незавидная участь постигла и обронённую шляпку.

Они пронеслись буквально перед носом затянутых в малиновые мундиры высоченных, как на подбор, дюжих молодцев и, едва не задевая отточенные штыки, тяжело дыша, остановились на углу цветочной лавки. Джек опёрся о стену и переводил сбившееся дыхание. Спасённая им девчонка вытащила из сумочки платочек и дрожащей рукой утирала глаза.

Но Спунер не смотрел на неё. Взгляд Джека был прикован к улице. Гвардейцы приближались к сбившимся в плотную толпу рабочим. Шахтёры смотрели на надвигающиеся штыки со злостью и ненавистью. Гаснущие искорки надежды, что тлела в них, надежды, что власти прислушаются к их протесту, потухли как залитый дождём костёр. И уж конечно они до последнего не верили, что против них выйдут гвардейцы.

Силы были определённо не равны. Кирасы, карабины и штыки против испачканных сажей роб и голых кулаков. Но доведённые до отчаяния люди не собирались отступать. Не сейчас и не сегодня. Спунер неверяще смотрел, как горняки ломают древки стягов и шесты транспарантов, как, срывая с ладоней кожу, выдирают из вспученной взрывами мостовой булыжники, как готовятся грудью встретить надвигающийся на них шквал смертельной стали.

— Пошли отсюда, — насилу сглотнув, прохрипел Джек. — Не думаю, что ты захочешь увидеть то, что сейчас тут начнётся. Да я и не хочу…

— С-спасибо, — большеглазая девчонка с благодарностью посмотрела на него. — Ты спас меня…

— Это неоспоримый факт, — хмыкнув, проворчал Спунер. Но ему стало очень приятно. Правда… Чёрт. Он с негодованием понял, что его щёки запекло горячечным жаром. Ещё не хватало покраснеть перед ней, как перезревший арбуз. — Сочтёмся, подруга.

Девушка была белее мела. Но хоть перестала всхлипывать и трястись мелкой дрожью.

— Меня зовут Элен. И наверно, меня сегодня уволят.

Джек не стал спрашивать, на каком основании, и кто собирается увольнять её. Вместо этого он вновь взял её за руку и сказал:

— Поверь, это наименьшее из зол, что могло сегодня с тобой произойти. Идём. Я отведу тебя, куда скажешь.

— Ещё не вечер, — тяжело вздохнув, Элен послушно пошла за Джеком.

Ни он, ни она так и не увидели, во что вылилось столкновение гвардейцев и горняков. Зато ещё долго слышали крики, ругань, глухие удары, проклятья, звон металла о камень, звуки падающих точно мешки с песком тел…

А на соседней улице царила всё та же безмятежная послеобеденная размеренность. Никто из спешащих по своим делам горожан, праздно прогуливающихся зевак, никто из мчавшихся по дороге в дилижансах и паромобилях людей и не догадывался о том, что буквально у них под носом, скрытая от глаз, происходит страшная по своей сути трагедия. Да, только глухой не услышал громыхнувшего орудия зависшего над домами дирижабля. Многие недоумённо переглянулись и пожали плечами, некоторые останавливались, вытягивая головы и напрягая слух, пытаясь понять, что за гром среди ясного неба. Может, кому-то взбрело запустить праздничные петарды? Фейерверк? А может, где-то взорвался газ? Такое уже бывало. Город большой и в нём каждый день происходят самые разные казусы. Но по большому счёту многие почтенные жители центральных, самых благополучных и процветающих кварталов столицы жили по принципу — меньше знаешь, крепче спишь. Возможно, именно в нежелании подавляющего большинства людей знать больше и крылась основная беда этого мира… Иногда незнание способствовало цветению смерти.

Они торопливо шагали, стремясь как можно быстрее уйти подальше от запаха гари и криков боли, что ещё звучали в их ушах. Восточный выход с Яблочной оказался перекрыт полицейским патрулём. И Джеку с Элен таки пришлось уходить через задние дворы, а затем перелезать через огораживающую чей-то небольшой садик изгородь, красться по шелестящему под ногами ковру опавших листьев. Протиснувшись между двумя частными домами, беглецы выбрались на тротуар Весенней улицы. Оказавшись в тени раскидистого ясеня, они, не обращая внимания на подозрительные взгляды проходящих мимо людей, замерли, отрешённо глядя друг на дружку.