Часть 4

Глава 8

Элен не удержалась, чтобы не рассказать Стефану (по секрету, разумеется, и взяв с него обещание никому ни-ни!) о своих злоключениях на рыночной площади. Умственно отсталый юноша выслушал её очень внимательно, не перебивая, преданно глядя по-щенячьи добрыми и наивными глазами. Глазами, в которых не отражалось ни малейших проблесков того, что многие называют разумом. Хотя, по мнению Элен, в этом несчастном пареньке было больше внутреннего мира и доброты чем во многих так называемых разумных существах. Она до сих пор с содроганием вспоминала о том, что случилось на Яблочной улице, свидетелем чего её угораздило быть. Ей виделись сражённые пулями люди, которые, захлёбываясь кровью, падали на изувеченную ядрами мостовую. В ушах надсадно звучали, проникая под кору головного мозга пронзительные крики боли и ярости.

Девушка неоднократно спрашивала себя — неужели человек способен на подобное? Как можно убивать кого-то? Чьего-то мужа, отца, сына? Спрашивала и не находила ответов. Вот вам и здравые трезвомыслящие люди. На взгляд девушки, те, кто отдал приказ открыть огонь по беззащитным горнякам, во сто крат соображали хуже Стефана. Этот витающий в незримом вымышленном мире тихий, вечно взъерошенный парнишка, обряженный в затасканную пижаму, был намного умнее этих незримых убийц. Стефан никому в жизни не причинил ни малейшего вреда. Элен не знала, каким был юный Гиллрой до того, как его разум помутился. Но рассказывая ему свои истории и всматриваясь в его безмятежное умиротворённое лицо, ловя на себе его чистый, блуждающий где-то в запредельных далях взгляд, ей хотелось верить, что он был на редкость хорошим человеком. Он не мог быть чёрствым высокомерным сухарём наподобие своей матери, от которой унаследовал изящные тонкие черты лица и густые светлые волосы.

Элен не знала, доходит ли до него сказанное ею. Но она так же истово верила, что Стефан понимает её. Просто никак не может этого выразить. Словно некое волшебство заморозило все его чувства, превратило лицо в не выражающую эмоции маску, украло понимающую улыбку, поселило в голубых глазах вечное пустое выражение малолетнего ребёнка. Стефан тянулся к ней, Элен видела это. Так что же за волшебство изменило его?.. Нет, не так, не волшебство. Колдовство. Злое чёрное колдовство превратило этого паренька в практически бессловесный манекен. Иногда Элен казалось, что он как заколдованный злой колдуньей прекрасный принц из сказки. И что всего лишь надо, чтобы его поцеловала та, кто полюбит его таким, какой он есть. И тогда чары спадут, и они заживут вместе долго и счастливо. Но кто была та злая колдунья? И подходит ли сама Элен на роль возлюбленной принца?

Иногда от собственных вольных мыслей девушке становилось смешно. Пожалуй, она всё-таки немного из другой сказки, про дурнушку и Королеву. Вот только в этой сказке не было и близко прекрасного заколдованного принца, и всепобеждающей силы любви.

Стефан слушал её очень внимательно. Он не спускал с неё голубых глаз, и казался настолько увлечённым захватывающим, в лицах (у Элен был богатый опыт рассказывать истории своему братишке Тони), рассказом, что девушке хотелось верить, что он понимает каждое её слово. Элен хотелось думать, что Стефан сочувствует ей, переживает за неё. Что он действительно всё-всё понимает, просто не знает, как это выразить.

Они уединились на кухне, где Элен, следуя своему обещанию помочь подготовиться к званому ужину, шинковала острозаточенным ножом овощи. День в особняке Гиллроев проистекал по своему обычному расписанию. Близнецы поднимали крышу гимназии, Джеймс с утра пораньше укатил на работу, Катрин перед обедом вспомнила, что давно не была в гостях у одной приятельницы, а дворецкий, надавав Элен кучу указаний, отправился в гараж, копаться в двигателе паромобиля. Как снисходительно пояснил девушке старик, у этой проклятущей колымаги опять застучали подшипники в ступицах. При этом он смотрел на неё с такой высокомерной миной на вытянутой постной физиономии, что Элен едва ли не почувствовала себя глупой курицей, не способной отличить карету от паромобиля.

Острый нож без проблем резал морковку и лук, стуча лезвием по истерзанной деревянной доске, когда на кухне объявился Стефан. Он вошёл совершенно бесшумно, ступая одетыми в одни лишь грязные носки ногами по выложенному плиткой полу. Элен заметила его только когда он со скрипом подтянул тяжёлый резной стул к столу и уселся напротив неё.

Элен не могла и предположить, что настолько обрадуется, увидев светловолосого паренька. И как-то само собой получилось, что торжественно вручив ему самую оранжевую, большую и вкусную на вид морковку, не переставая орудовать ножом, девушка начала свой неспешный рассказ. Стефан, с благодарностью приняв угощение, аппетитно захрустел, уставившись на Элен, как маленький щенок на любимого хозяина. Стефан был великолепным слушателем. Он не перебивал, не прерывал рассказ ненужными восклицаниями, не переспрашивал. Он просто слушал, грызя морковку и болтая ногами под столом.

— … Вот так вот, Стефан, теперь можешь представить, каково мне было? — девушка поставила тазик с нарезанными овощами в мойку и повернула кран. Стефан тут же переключился на бьющую струйку воды, с шипением поливающую порезанные морковь, лук, петрушку и сельдерей. — И знаешь, что для меня самое чудное во всём этом?

Стефан, завороженный напором воды, никак не отреагировал. Впрочем, Элен уже выбрала для себя единственно верную тактику общения с младшим Гиллроем. Ей и не нужно было, чтобы он отвечал. Она сама придумывала за него ответы. Закрыв кран, девушка повторно промыла овощное крошево и вернулась к разделочному столу.

— Самое чудное — это реакция твоей мамы. Думаю, ты и сам понимаешь, что её отношение к приключившемуся со мной несколько выбивается из её обычного поведения! Не думай, я не ругаю твою маму, и мне кажется, что в глубине души она замечательная женщина, просто никогда не показывает этого. А тут на те — едва ли не вытирала мне слёзы! Представляешь?

— Мама! — важно кивнул Стефан. — Представляешь.

— Вот-вот, и я о том же! — Элен не удержалась от тёплой улыбки. Причём улыбка затронула не только её полные губы, но и карие большие глаза. — В общем, так всё и было…

Девушка направилась к буфету и достала с полки банку со специями. Кухня у Гиллроев была само загляденье. Большая, просторная, ярко совещённая электричеством и двумя огромными окнами. Вся мебель из резного дерева, начиная от стола и закачивая последним из развешанных по стенам шкафчиков. Из кухни можно было сразу попасть в кладовую и в подвал. Так же здесь имелся выложенный из дикого камня большущий камин, жаровня и одно из последних достижений науки — газовая плита. Элен даже боялась предположить, сколько фунтов отвалили за это чудо, оснащённое четырьмя конфорками. Никак не меньше, чем за новенький паромобиль, не иначе! Ну а из кухонной утвари навроде бесчисленных тарелок из дорогущего фарфора и разномастных сковородок можно было выстроить целую башню, превосходящую по высоте любую из причальных мачт для дирижаблей. Мама Элен дорого бы отдала, чтобы взглянуть на всё это убранство хоть одним глазком.

— Интересно, часто ли бывают в вашем доме званые вечера? — вслух размышляла Элен, ставя банку на стол. — Не пойми меня неправильно, но мне почему-то показалось, что твои родители настолько поглощены своими делами и сами собой, что у них больше ни на что не остаётся времени! Упс, кажется, я много болтаю о хозяевах… Вряд ли бы им понравились досужие рассуждения какой-то там няни!

Стефан опустил голову, упёршись подбородком в столешницу. Его определённо заинтриговала почти до самых краёв наполненная специями банка. Элен машинально вытерла и без того чистые руки о наброшенный поверх платья накрахмаленный передник и с улыбкой сказала:

— Но я-то знаю, что ты ни при каких обстоятельствах не выдашь меня, правда? Знаешь, чем больше я с тобой общаюсь, тем больше ты мне нравишься. Пожалуй, я бы даже смогла назвать тебя своим братом. Или другом. Ты же не против, нет?

— Нет, — Стефан оторвался от разглядывания специй и энергично замотал лохматой головой. Давно не мытые волосы делали его похожим на смешного дикобраза.