* * *

Дорогу Пружаны—Ружаны без всяких происшествий пересекли ночью. И Поднятую Трибу, находившуюся под неусыпным контролем немцев, переходить не стали: Земе- лин нашел путь в обход через болото. Выбравшись на сушу из топи, Петерсон не удержался от вопроса:

   — Земелин! И как вы находите дорогу? Вы тут уже бывали?

   — Нет, никогда не был, — признался Земелин. — А дорогу я просто чую… ну, как зверь лесной. Просто чувствую, куда можно идти, а куда нет. Такой у меня сызмальства дар. А вы не верите?

   — Почему же… Верю! — немедленно отозвался Петерсон. Он явно хотел что–то добавить в тему, но замолк и вместо этого сказал:

   — Если дальше этим путем пойдем, то будет последняя перед Беловежской пущей дорога на Волковыск. От нее и отходит ответвление, где по обе стороны мины стоят.

   — Вы сможете найти? — живо спросил Федорцов.

   — Найти просто: там стоял указатель с надписью «Stupunkt 500», — ответил Петерсон. — Надеюсь, что его не убрали.

Все оказалось до неправдоподобия ожидаемо: пустынная дорога на Волковыск и обнаруженный через час поиска в северо–западном направлении указатель.

   — Странно, почему нет немцев? — пробормотал Петерсон.

   — Мы вышли за пределы зоны карательной операции, потому их и не видно, — пояснил Федорцов. — Вообще ближе к вечеру они по проселочным дорогам предпочитают не ездить. Боятся!

   — Что будем делать дальше? — спросил Петерсон. — Если вы хотите идти по этой дороге, то это чистое самоубийство: обе стороны заминированы, — если судить по немецким табличкам «Ahtung! Minen!» Возможно, что это дезинформация, но мне не хотелось бы убедиться в обратном, — предпочту поверить на слово. Но нарваться на моторизованный патруль на дороге, с которой невозможно свернуть, — это верная смерть. Или у вас иное мнение?

   — Предпочту оставить свое мнение при себе, — ответил Федорцов. — Лучше скажите: вот там действительно подъем в горку или это мне кажется?

   — Да, там есть небольшая горка и дуб на ее вершине, — ответил Петерсон. — Мы имели неосторожность задневать возле этого дуба, и я его хорошо запомнил. Но если вы думаете обозреть окрестности с верхушки этого дуба, то должен вас разочаровать: вы увидите лишь зелень пущи.

   — Дуб высотой метров пятнадцать? — вместо ответа осведомился Федорцов. — Небось еще со времен Ягайлы стоит. Это то, что нужно.

Он быстро направился к дубу.

   — Земелин, подсади!

Земелин помог ему добраться до нижних ветвей, и Федорцов быстро скрылся в густой кроне лесного ветерана. Минут через десять он спустился и удовлетворенно сообщил:

   — Все! Больше нам здесь делать нечего. Уходим!

От первого лица: Генрих Герлиак, Вайсрутекия

Честно говоря, я был несколько огорошен столь стремительным решением Федорцова. Разумеется, я не рассчитывал, что он примет решение атаковать базу силами нашего крошечного отряда; но он вполне мог задержаться для более тщательного исследования подходов к объекту, выяснению его режима охраны и прочих важных для подготовки нападения на объект деталей. Но он предпочел немедленно уходить, и я терялся в догадках о причинах его решения. Впрочем, в любом случае я был вынужден сопровождать его: ведь Федорцов и его трое людей не были самостоятельной силой, а всего лишь представляли загадочный отряд «дяди Вовы».

Против ожиданий, Федорцов не пошел с нами.

   — Старшим теперь Земелин, — сказал он. — Идите на резервную базу. Земелина слушаться беспрекословно: немцы по всей Белоруссии карательные операции начали, так что наткнуться на них легче легкого, а Земелин их чует лучше любой собаки. На базе ждите связных из отряда. Все!

Земелин повел нас не в сторону Поднятой Трибы, а взял значительно южнее. Я уже подумал было, что он идет к Бресту, но мы внезапно изменили маршрут и пошли точно на восток. Похоже, что Земелин просто обходил местности, непосредственно затронутые карательной операцией. И тут я всерьез задумался о той фразе, что шепнул мне на ухо Рудаков: «Павличенко уверен, что у этого самого дяди Вовы есть свой человек в гестапо».

Разумеется, на первый взгляд — полная чушь! В этих местах нет никакого гестапо: есть охранная полиция, тайная полевая полиция ГФП, СД наконец но гестапо — нет! Что же имел в виду Павличенко в разговоре с Пронягиным? Осведомителя русских партизан в штабе Йеккельна? В штабе фон Готтберга? В штабе Штрауха? Или в штабе фон дем Баха?

Я начал анализировать информацию методом исключения. Штаб Йеккельна? Вряд ли находящийся в Риге человек может держать оперативную связь с партизанами Вайсрутении, — ему со всех сторон удобней дислоцироваться в Минске. Тогда какой именно минский штаб? Фон Готтберга, фон дем Баха или Штрауха?

Если бы дело касалось тыла группы армий «Центр», — то есть территории восточнее Минска, то тут, безусловно, только штаб Баха, полицайфюрера «Руссланд—Митте». Однако мы находимся в землях Остланда, штаб полицайфюрера Остланда я исключил сразу, — значит, остаются Готтберг и Штраух. Готтберг выше уровнем, но есть нюанс: Штраух — человек Йеккельна. Штраух до начала 1942 года занимал должность начальника СД и полиции Латвии, его перевод в Минск означал лишь одно: Йеккельн недоволен Готтбергом, но снять его, разумеется, не может и прислал энергичного человека для налаживания работы.

Да, всю работу по ликвидации евреев и организации борьбы с партизанами в Вайсрутении реально тащит Штраух, и со стороны большевиков было бы логично внедрить своего человека именно в аппарат Штрауха. Хотя это не факт: в любом случае Штраух отчитывается не только перед Йеккельном, но и перед Готтбергом, поэтому партизаны могут быть в курсе оперативной обстановки, держа своего человека в аппарате Готтберга. Кстати, Готтберг обо всех мероприятиях СД и полиции обязан информировать генерального комиссара Вайсрутении Кубе, — тоже хорошее местечко для шпиона. А ведь и начальник охранной полиции Клепш тоже должен быть в курсе происходящего, поскольку его подчиненные участвуют в антипартизанской операции, — почему бы шпиону не осесть в штабе Клепша?

Я понял, что вычислить русского агента будет очень сложно. Впрочем, на данный момент такая задача и не стояла. Стояла задача: мне и моим людям выжить под личиной партизан в условиях широкомасштабной антипартизанской операции. Задача вроде бы почти невозможная, — но после успешного марша от Волчьих нор к Беловежской пуще я поверил в легендарный нюх Земелина и в то, что отряд «Дядя Вова» и есть та десантная группа, ради которой я со своими людьми третью неделю таскаюсь по проклятым белорусским лесам.

Пусть Федорцов ведет нас на одну из баз своего отряда и, — с учетом феноменального нюха Земелина, — у нас есть хорошие шансы добраться туда живыми и невредимыми.

30 августа 1942 года, Вайсрутения, хутор Береза,

пять километров юго–западнее Волковыска

На хуторе Береза Федорцов появился перед рассветом. Он постучал в освещенное окошко дома условным стуком. Немедленно отворилась дверь.

   — К Богдану, — негромко сказал Федорцов.

   — Нет Богдана, зато Петр дома, — ответили из–за двери. Федорцов сунул пистолет в карман галифе и вошел в дом.

Хутор был явочной квартирой отряда «Дядя Вова» под Волковыском. Он использовался для встреч с агентом «Кола» в том случае, когда связной не мог добраться в условленное время до явочной квартиры в пригороде Минска.

Агент Кола не был просто агентом: он возглавлял агентурную сеть отряда «Дядя Вова» вдоль железной дороги Волковыск—Слоним—Барановичи—Минск. Работал агент Кола в гебитскомиссариате Волковыска и в силу служебных полномочий имел возможность свободного передвижения по маршруту Волковыск—Барановичи—Минск и прилегающим к дороге районам. Сейчас Кола сидел у стола, скупо освещенного лучиной, и нервно тушил сигарету в глиняной миске, полной окурков.

   — Слава богу! — радостно выдохнул он вместе с дымом. — Я здесь уже третьи сутки, места не нахожу. Думал, что все! Связной ваш на прошлой неделе в Минске не появился, да и здесь уж, почитай, все сроки прошли. Нельзя же так! Я и без того весь на нервах.