В конце прошлого столетия, во времена Кристиана Вильхельмссона,[1] предпоследнего иноземного короля, правившего в Исландии, жил на хуторе Лид в округе Стейнлид крестьянин по имени Стейнар.[2] Отец окрестил его этим именем потому, что весной, когда мальчик появился на свет, с гор обрушились огромные глыбы камней. К началу этого повествования Стейнар был уже женатый человек, у него росли дети — сын и дочка; предки Стейнара владели этим хутором с давних пор, и ему он достался в наследство от отца.

В те времена исландцы считались самым бедным народом в Европе, такими, впрочем, были и отцы их, деды и прадеды от самых первых поселенцев. Но сами исландцы верили, что в далеком прошлом их страна переживала золотой век и они были вовсе не крестьянами и рыбаками, как сейчас, а героями и скальдами, вели свой род от королей, и владели оружием, золотом и кораблями. Как и все мальчишки в Исландии, сын крестьянина из Лида с малых лет возомнил себя викингом и любимым дружинником короля. Он выстругал себе из дерева секиру и меч и никогда не расставался с ними.

Хутор Лид был построен так, как с незапамятных времен строились крестьянские дворы в Исландии: основной жилой дом с островерхим чердаком, сени с кухней и домик поменьше с комнатами для гостей. Стены и полы в них были обшиты досками. Во дворе ряд подсобных помещений с остроконечными деревянными фронтонами теснились вплотную между домом и выгоном в последовательности, принятой в те времена в крестьянских усадьбах: сарай, навес для сушки рыбы, коровник, конюшня, овчарня и, наконец, маленькая кузница. Осенью за постройками возвышались стога сена, к весне они исчезали.

Такие торфяные строения, поросшие травой и ютящиеся у подножья гор, в ту пору часто можно было встретить в Исландии. Хутор, о котором идет речь, примечателен был тем, что владелец его хозяйствовал умно и умело. Здесь никогда ничто не приходило в упадок — в доме ли, во дворе ли. Все тотчас же чинилось и приводилось в порядок — так старателен был крестьянин, он трудился день и ночь. К тому же был мастером на все руки — в равной степени и по железу и по дереву. Давно уже повелось в округе показывать молодым крестьянским парням изгородь и стены в Лиде как наилучший образец для подражания. Каменная изгородь была так искусно и тщательно выложена, что равной ей не сыскать в округе. Усадьба в Стейнлиде располагалась у подножия отвесных гор, которые когда-то, тысячи лет назад, были морским берегом. Трава, растущая в расщелинах, корнями своими разрушала камни, и они выветривались, а в дождливую весну и осень от каменных уступов отваливались куски и с грохотом скатывались в долину. Эти камни причиняли немалый вред, уничтожали выгоны и пашни, а подчас повреждали и дома. Крестьянину из Лида весной приходилось основательно трудиться, чтоб очистить свой выгон и двор от тяжелых камней. Хозяин Лида работал больше остальных хуторян — ведь он любил во всем порядок. Сколько раз в день приходилось ему сгибать и разгибать спину с тяжелым камнем в руках, и единственной наградой для него была радость увидеть этот зловредный камень прочно вмонтированным в ограду.

Рассказывают, что у Стейнара из Лида был серый скакун, считавшийся лучшим в округе. Эта лошадь являла собой то самое чудо, которое положено иметь любому хутору. То, что конь — существо необыкновенное, не вызывало сомнений. Само появление его на свет было удивительным. Люди увидели вдруг, что за старой серой кобылой, которую не один год выгоняли в горы на пастбище с другими лошадьми, бежит жеребенок. Обычно старая кляча паслась у пруда, зимой же ее держали в конюшне. Никому и в голову не пришло, что она жеребая. И уж если когда-либо в этой стране и произошло непорочное зачатие, то именно в данном случае. Чудо совершилось в метель за девять ночей до первого дня весны. Ни цветка, ни проталинки у стен, не говоря уже о золотистой ржанке; разве только подчас буревестник взвивался ввысь, чтобы убедиться, на своем ли месте горы. И вот, в эту непогодь появилось на свет создание юное, юнее самой весны. Жеребенок бежал вприпрыжку за старой Граной легко и изящно, едва касаясь земли. Однако его крошечные копытца не были вывернуты назад. А это означало, что жеребенок все же не был сказочным конем из подводного царства, во всяком случае по материнской линии. Поскольку кобыла не готова была к его появлению, у нее не оказалось молока. Как же жить этому загадочному сказочному существу? Пришлось забрать старую Грану в дом и кормить сеном, а жеребенка пахтой. Это единственное, что могло заменить кобылье молоко. Так он и питался, пока не зазеленела трава.

А когда жеребенок вырос, он превратился в отличного коня с пушистой развевающейся холкой, с блестящей гривой, с маленьким изящным крупом, длинными стройными ногами, с красивой осанкой; глаза у него горели, и обладал он острым нюхом, легко находил путь; рысца мягкая, а в галопе ему не было равных. Назвали его Крапи, то есть Талый, из-за того что родился он в ту весну, когда бесконечно перемежался дождь со снегом. С тех пор время на хуторе исчислялось со дня рождения Крапи: год с той весны, когда родился Крапи, два года, три года и так далее.

На склонах гор отдельные ущелья заканчивались небольшими плато, поросшими травой. Сюда, наверх, забирались лошади из лежащих поблизости хуторов, образуя большой табун. Иногда они паслись у реки или на берегу моря. Только Крапи, любимец хутора, привыкший получать лакомые кусочки, мог один, когда ему вздумается, то рысью метнуться в горы, то не спеша спуститься в долины. После этих прогулок он любил остановиться у дома, просунуть голову в дверь и заржать на весь дом. Ждать ему приходилось недолго — он сейчас же получал масло, если только оно было в доме. Как приятно прижаться к его морде — она куда мягче девичьей щеки. Впрочем, Крапи не любил долго нежиться — получал то, что ему требовалось, и убегал прочь галопом, словно испугавшись чего-то. Останавливался лишь тогда, когда находил табун.

В те времена лето длилось в Исландии долго. По утрам и вечерам зеленые выгоны становились почти красными, а днем голубой простор казался зеленым. Вот среди этой необычной игры красок, на которую никто внимания не обращал, которая никого не волновала, и стоял хутор Лид в Стейнлиде, один из множества хуторов на юге, где ничего не происходило значительного — разве что высоко в горах парил буревестник, как и в те незапамятные времена, когда здесь жили предки нашего хуторянина. На уступах гор, в их расщелинах росли папоротник, дягиль, пузырник. Камни все так же падали с гор, подобно слезам бессердечного тролля, обитателя горных ущелий. На одном хуторе, если он под счастливой звездой, хорошая лошадь рождается только раз в человеческую жизнь, на другом этого не случается даже раз в тысячу лет. С моря — через пески и болота — доносится все тот же шум, что и тысячи лет назад. К концу сенокоса появляется кулик-сорока в красных сапожках, в черной шелковой накидке поверх белой рубашки; он важно разгуливает по скошенной траве, посвистывает и удаляется. Все эти тысячелетия пес — неизменный друг крестьянского двора — чувствует себя самой главной фигурой, когда по утрам, сытый, с высунутым языком, он бежит рядом с пастушонком, сопровождая его к дойным овцам. В такие летние дни с соседних хуторов доносится тоненький звон: это точат косы. К дождливой погоде обычно коровы на выгоне укладываются на землю, и, уж если все ложатся на один бок, дождя не миновать; и другая примета — к засухе: коровы одиннадцать раз подряд мычат на закате. Извечно одна и та же история.

Когда Крапи исполнилось три года, Стейнар надел на него уздечку — так легче было его ловить. Конь теперь пасся у дома на траве, вместе с прочими лошадьми, нужными в хозяйстве. Этим же летом его объездили и научили идти рядом с лошадью, несущей всадника. А в следующую весну хозяин стал приучать его к седлу. В длинные светлые ночи он угонял скакуна далеко за пределы своих полей и пускал в галоп. И когда в предрассветной тиши раздавался приближающийся стук копыт, оказывалось, что не все на хуторе одинаково крепко спят. Иногда на пороге появлялась девочка в нижней юбке с только что надоенным молоком в ведре. Из-за ее спины выглядывал босоногий викинг, спящий всегда с Топором Риммугигуром — Великаншей Битвы — под подушкой.