— Удивительно, правда, — сказала Нэнси. — Эти искры носят нас по рельсам. Вы бы не хотели водить трамвай?

— Нет. Лучше поезд. А так скука смертная — все время одни и те же улицы, и толпы народу, и каждую минуту остановка, входят, выходят. То ли дело скорый поезд. Мчишься мимо деревень, пугаешь коров.

— Вот и видно, что деревню вы не знаете, коровы поезда ни капельки не пугаются. Даже и внимания не обращают.

— Ну, просто — мчаться через поля и леса, свистеть напропалую, и пускай все на свете остается позади.

Трамвай, отдохнув, снова пустился враскачку по узкой улице.

— Наверно, мы больше никогда не увидимся, — вдруг вполголоса сказал Джо.

— Почем знать.

Он снял кепку и с минуту разглядывал подкладку, будто на ней написаны слова, которые хочется сказать.

— Вот и это худо в нашей жизни. Людей так и швыряет. То туда, то сюда, невесть куда. Очень бы я хотел еще с вами повидаться. — Он опять надел кепку и посмотрел на Нэнси. — Я не про завтрашний день. Не теперь, а после, когда…

— Когда что?

— Когда мы будем знать больше. Когда… — Он повел руками.

— Да. Я бы тоже хотела.

— Правда?

— Правда.

Он улыбнулся.

— Тогда так оно и будет, непременно. Не забудьте.

Он опять снял кепку и вдруг отбросил ее прочь. Она упала наземь и отлетела в канаву, чудом не попав под колеса какого-то велосипедиста.

— Я ее терпеть не мог, — сказал Джо. — Просто ненавидел. — Он взял руку Нэнси и задержал в своей.

— Что-то скажет ваша мама? — сквозь смех проговорила Нэнси.

— Наверняка стукнет меня кулаком, а потом пойдет и купит другую. Она думает, если я стану ходить с непокрытой головой, так непременно помру от простуды либо от чахотки.

— Видно, она похожа на мою тетю Мэри. И наверно, с вами никакого сладу.

— Ага, пожалуй, что и так. Ей тошно думать — вдруг я кончу, как отец. Но она хорошая.

— А я и не сомневалась.

— Стало быть, если когда-нибудь я заявлюсь к вам и скажу — привет, Нэнси, — вы меня вспомните, а?

— Тот самый, как бишь его, который выкинул из трамвая свою кепку. А как его зовут?

— Неважно. Вы просто меня не забывайте.

— Нет. Не забуду. — Нэнси указательным пальцем перекрестила себе сердце. — Слово верное, клянусь, коль вру, сквозь землю провалюсь.

— И вы тоже так говорите? — удивился Джо.

— Все так говорят, — убежденно заявила Нэнси.

— Я часто думал, хорошо бы поступить в колледж. Получить какое-никакое образование. Выучусь разным умным словам, стану потом людям пыль в глаза пускать.

— Для этого довольно купить словарь.

— Знаете что… Нэнси… — Он стиснул ее пальцы. — Я бы хотел сочинять книжки… вот чего мне по-настоящему хочется… только боязно, вдруг окажусь дурак дураком.

— Мне тоже хочется писать книги… только я боюсь, вдруг будет не о чем.

— Первый раз вижу человека, кто хочет писать.

— И я. Таких людей, кто может стать писателем, на каждом углу не встретишь. Да еще в моих краях.

Они изумленно смотрели друг на друга.

— У меня есть тетрадка, я в нее записываю разное. Дневник. То есть не совсем. Записываю, чтобы не забыть. Все так легко забывается.

— А про меня запишете?

Нэнси покраснела.

— Ну, я записываю больше мысли, а не случаи. И мне уже немножко надоело.

— Вы только запишите мое имя. Мне приятно будет, что я попал в вашу книжку.

Нэнси улыбнулась.

— Помню, лет в десять я думала про одного мальчика, что он замечательный, и писала его имя на кусочках бумаги, сто раз писала, а потом рвала и кидала в огонь. Вы когда-нибудь делали такие глупости?

— А как его звали?

Она призадумалась.

— Представляете, не помню, честное слово. Я только раз его видела, в гостях у подружки. — Она расхохоталась. — Вот глупо, а? И ведь я правда думала, что он самый необыкновенный мальчик на свете. Сколько месяцев про него думала. Прекрасные были мечты.

— Нет, вы только запишите мое имя и уж не кидайте этот листок в огонь.

— Мы почти приехали, — перебила Нэнси.

— Да.

Они надолго замолчали. Джо рассеянно смотрел на пробегающие мимо дома и все сжимал и сжимал ее пальцы.

— А как ваша мама относится к тому, что вы… ну… понимаете… замешаны…

Он явно поразился:

— Господи, да неужели я ей такое скажу! Ее хватил бы удар! — Он усмехнулся. — Я ей тогда скажу, когда все кончится. Когда мы победим. У меня брат в армии. Всю войну воевал. Теперь он сержант. Месяца два назад приезжал домой, в отпуск, и все уговаривал меня тоже пойти в британскую армию. Мне, мол, такая жизнь придется по вкусу. Сам-то он парень неплохой.

— А вы что ему сказали?

— Я сказал, нипочем не пойду на жалованье к английскому королю, а мать говорит, лучше солдатское жалованье, чем никакого. Вот вам братец Диклен. Мою сестру зовут Мэдж, она служит в магазине Клири. Я младший. Непутевый.

— Теперь я все знаю.

— Да. Теперь вы знаете.

Трамвай остановился, кондуктор зазвонил в колокол, давая всем знак выходить.

— Долки, — закричал он. — Долки! — Соскочил наземь и стал перетягивать дугу на другой конец вагона.

Нэнси и Джо были единственными пассажирами, кто еще оставался на верхотуре. Они спустились по лесенке. Вожатый стоял на площадке и читал газету.

— Как пройти на станцию знаете? — спросил Джо, когда они вышли на дорогу.

Нэнси кивнула.

— Я поеду обратно этим же трамваем, так что… если вы не в обиде.

— Конечно, не в обиде. Было очень… Я очень довольна.

Джо взял ее за руку чуть выше локтя. Он вполне мог обхватить пальцами всю руку, точно браслетом. Притянул Нэнси к себе совсем близко.

— Вы его увидите?

Она кивнула.

— Так скажите ему… не сегодня, сегодня не ходите…

— Что сказать?

— Что Брой говорит, ему надо сниматься с места. Он думает, так лучше.

— Бр…

Он стиснул ее руку, не давая договорить имя.

— Ой!

— Только это и скажите.

Отпустил ее, шагнул к трамваю. Обернулся, посмотрел на Нэнси. Она потирала руку.

— Больно?

— Ничего.

— Нэнси — славное имя. Мы еще увидимся, Нэнси. Берегите себя.

— И вы.

— Постараюсь. Не забудьте, я еще объявлюсь.

— Как снег на голову.

— Угу. Так как меня зовут?

— Джо Малхейр.

— Скажите еще раз.

— Джо Малхейр.

— Мы еще увидимся, Нэнси.

Он поднялся на площадку. Они стояли и смотрели друг на друга; какая досада, что ей нечего дать ему на память. Она подняла руку в прощальном приветствии.

— Au revoir[59].

— Нэнси, — только и сказал он и взбежал по лесенке на верхотуру.

В поезде оказался Гарри. Она была к этому готова и осторожно высматривала его с перрона, пока вагоны катились мимо, замедляя ход. Со стуком распахнулись двери, пар прозрачными пальцами цеплялся за ноги выходящих пассажиров. Вот он, Гарри, в вагоне первого класса, сидит в углу, чуть наклонив непокрытую голову над аккуратно сложенным номером «Айриш таймс». Котелок торжественно покоится на колене. Нэнси поскорей вскочила в соседний вагон третьего класса — повезло, он ее не видал! Когда приехали, она переждала, пока он вышел, уже, как полагается, в котелке, и зашагал прочь, и тогда лишь соскочила на платформу. Вот он начал подниматься по крутой лестнице железнодорожного моста, перекинутого над рельсами. Длинные ноги так и мелькают, раз-раз, со ступеньки на ступеньку. Позади него, пыхтя, поднимается с плетеной корзинкой через руку миссис Брэдли из здешней гостиницы. Машинист выпустил большущий клуб паровозного пара, тот поднялся и угодил как раз в середину моста. Гарри скрылся в белом облаке. Захлопали двери. Проводник пошел по платформе, проверял ручки — все ли закрыты. Кондуктор свистнул в свисток. Махнул зеленый флаг; толчок, неизменный лязг, поезд тронулся. Нэнси взбежала по ступенькам на мост. Он дрожал под ногами. Вагоны уже мерно бежали прочь. Дым отплывал назад, к станции, и вверх, в вечернее небо. Гарри ждал у выхода на дорогу.