— Вечеринка? — спрашиваю я Ника вечером, пока мы моем посуду.
Я смущена, ведь никогда не говорила, что хочу устроить вечеринку. Провожу щеткой по сковородке, смываю пену и ставлю в сушилку, чтобы Ник её протер. Мы моем посуду вручную, ведь посудомоечная машина не работает. Ник пытался её починить, но вышел из себя и выдернул проводку из стены, ругаясь по-русски. Поэтому мы моем посуду вручную. Но я не против, ведь мы делаем это вместе.
И пока мы делаем что-то вместе, мне не важно, что именно.
— Да, вечеринка, — отвечает Ник. — Открытая. Открытая еда, открытый бар. Должно быть, так.
Я подозрительно смотрю на него:
— Правда? Разве это не очень дорого?
Я мало знаю о барах, но мои впечатления основаны на рассказах Рейган. И судя по ним, в клубах, как правило, напитки дороже, чем в магазине.
Он пожимает плечами:
— Так и должно быть. Много народу придет. Мы будем впечатлять людей, и заводить друзей.
Я немного оттаиваю:
— Эта вечеринка имеет какое-то отношение к нашему разговору прошлой ночью?
— У нас было много разговоров, — сдержанно говорит он, но в уголке его рта появляется слабый намек на улыбку, по которому я понимаю, что в данный момент парень гордится собой, и это, не смотря на его притворство, подтверждает мои подозрения о том, что эта вечеринка из-за нашего вчерашнего разговора.
Я щелкаю его по носу мыльными пузырьками:
— Ты знаешь, что я имею в виду. О невозможности завести друзей. Поэтому у нас вечеринка?
Ник по-мальчишески ухмыляется, довольный собой.
Я – самая счастливая девушка в мире, потому что у меня есть такой парень, как Ник.
— Знаешь, что ты замечательный?
— Я сделаю всё, чтобы ты улыбалась, котенок, — говорит он, наклоняясь и целуя меня в губы. — Это стоит любого удовольствия и любой боли.
Звучит так драматично. Я хихикаю над его словами:
— А эта вечеринка будет удовольствием или болью?
— Я думаю и то, и другое. Удовольствие видеть, как ты заведешь друзей. И боль от того, что мне придется притворяться, как меня волнует чужое мнение.
Я снова смеюсь. Мой Ник был бы счастлив, если бы в мире не существовало никого, кроме него и меня. Хотелось бы, чтобы и для меня всё было так же легко, и я не нуждалась в друзьях.
— Итак, — говорит Ник, возвращаясь к мытью посуды. — Как мы позвоним в бар и скажем, что у них будет наша вечеринка?
Покачав головой, я смеюсь и обмываю тарелку.
— Я могу позвонить им и договориться. На какой день?
— На эту субботу.
— Так скоро?
Уже среда. У меня в голове пролетает план приготовлений.
Воспитание Ника было странным, но у меня с этим был полный бардак. Полагаю, поэтому мы так хорошо друг другу подходим. Моя жизнь была прекрасна, пока мою мать не убили. Это послужило переключателем для отца. Он стал страдать от агорафобии, замкнулся в доме, превратив его в крепость. Днем он учил меня школьной программе. Ночью мы практиковались в стрельбе в подвале. С тех пор отец контролировал каждый аспект моей жизни: от того, что я ношу и читаю, до того, что я смотрю по телевизору и в интернете. Мое единственное взаимодействие с внешним миром проходило, когда я выходила, чтобы выполнить поручения, с которыми отец не мог справиться. Поэтому мое мировосприятие искажено. Я невероятно метко стреляю, но никогда не видела ни одного шоу по «MTV».
Из телевизионных шоу я смотрела только разрешенные мне «Счастливые дни», «Шоу Энди Гриффита», «Я люблю Люси» и «Донна Рид». Из них мои представления о вечеринках заключались в увлекательных мероприятиях с воздушными шарами, скатертями и платьями с пышными юбками. Но из своих походов вместе с Рейган я знаю, что в клубах всё не так. Как такое может быть? Рейган бы рассказала, но сейчас она не очень быстро отвечает на мои сообщения, потому что на ранчо сезон отеля, и у них много дел. Ник точно не знает, так что мне придется позвонить в бар и узнать всё, что мне нужно.
— Думаю, мне понадобится наряд для вечеринки, — говорю я Нику. — Что-то с милой юбочкой.
— Не ограничивай себя, — отвечает мне он.
— Хорошо, что не ты отвечаешь за финансы, — поддразниваю я его. — А то надел бы на меня платье из чистого золота.
— Твоей красоте не нужны украшения, — говорит Ник.
Я споласкиваю последнюю тарелку и протягиваю ему. Он вытирает её, а я вытираю руки и смотрю на него:
— Ты наденешь костюм на вечеринку?
По телевизору мужчины всегда были в костюмах на вечеринке. Хотя, наверное, стоит посмотреть какое-нибудь современное шоу, типа «Настоящих домохозяек», но у меня так много дел по дому, запланированных до субботы. Может быть, мне удастся быстро просмотреть один выпуск.
— Ты хочешь увидеть меня в костюме? — спрашивает он.
Пока я представляю, что он одет в черную, строгую, красивую и благородную одежду, я скольжу руками по его обычной футболке и глажу пальцами по его груди.
— Мне бы очень хотелось посмотреть на это.
На следующее утро перед занятиями мы заглядываем в квартиру моего отца. Его было трудно заставить переехать к нам, но ему нравится быть ближе. Так мы можем навещать его каждый раз перед занятиями. Запланировано. Ожидаемо. Иначе отец паникует. Хотела бы я сказать, что ему стало лучше после переезда, но он делает все возможное. Внутри его маленькой квартиры окна плотно закрыты и запечатаны. Он заклеил их мешками для мусора. И я знаю, что под его любимым креслом и кроватью, лежит пистолет. Это в характере моего отца. И хоть он больше не живет в большом доме на ферме, но не может справиться со своей агорафобией. Надеюсь, когда-нибудь он сможет открыть окна и наслаждаться солнечным светом. Сейчас я считаю большим шагом то, что он живет в одном здании со мной.
Мы с Ником подходим к двери отца, и я равномерно стучу четыре раза. Это наш сигнал, чтобы он знал, что это я, а не незнакомец. Теперь я терпеливо жду, пока он посмотрит в глазок, повернет все шесть замков и откроет дверь, чтобы впустить нас.
— Дейзи, — говорит отец, целуя меня в щеку. — Входи, девочка моя.
У нас есть система, когда мы навещаем отца. Ник входит со мной, но стоит у двери, пока я внутри. Он говорит, что так мой отец может расслабиться, и кажется, это работает. Когда я навещаю отца, вижу, что он почти состарился.
Почти.
Когда я оказываюсь внутри, то чувствую запах собачьей мочи и фекалий. Я морщусь от запаха и стараюсь не демонстративно закрыть ноздри. У отца есть человек, который выгуливает Арахиса, но если он приходит не по графику, то отец не открывает дверь. А значит, Арахис гадит внутри.
— Папа, — спрашиваю я, — выгульщик собак опоздал?
— Сегодня был незнакомый, — говорит отец. — Ты знаешь, я не пускаю незнакомцев.
Он возвращается в свое кресло и берет газету. Как только он усаживается, Арахис прибегает и счастливо устраивается у него на коленях.
Я вздыхаю от разочарования.
— Пап, у тебя есть собака. Ей нужно выходить на улицу, чтобы справлять свою нужду. Если тебе незнаком выгульщик, то можешь позвонить мне, и я обо всем позабочусь.
— Не хочу, чтобы ты тоже шаталась по улице. Это небезопасно, — он недоверчиво смотрит на меня. — На улице много преступников.
Отец гладит длинное тело пса, и тот пригибает уши. Так папа выглядит более расслабленным, чем когда-либо. Что ж, если мой отец доволен своей квартирой, которая иногда пахнет собачьими фекалиями, пусть будет так. Я кидаю несчастный взгляд на Ника, и он слегка кивает.
— Я приду в эти выходные и вычищу твои ковры, папа. Просто скажи, когда мне можно придти.
— Я проверю свое расписание, — серьезно говорит отец, хотя мы оба знаем, что у него нет расписания.
— Только не в субботу, — говорит Ник от двери. — В субботу Дейзи занята.
Я загораюсь при этом напоминании.
— Да! Папа, мы с Ником устраиваем вечеринку в пабе в эту субботу.
Мне пришлось предложить пабу большие деньги, чтобы они согласились на нашу незапланированную вечеринку, но сейчас все улажено, и я радуюсь.
— Там будет много студентов и бесплатное пиво. Хочешь прийти?
Вспышка ужаса озаряет лицо моего отца, и он сжимает руку, которой гладит Арахиса. Собака вздрагивает, но не уходит. Хорошая собака.
— Никаких вечеринок для меня, доченька.
Я понимающе киваю, хотя мое сердце болит от того, что он не может покинуть свою квартиру. Не смотря на все достигнутые нами успехи, отец, как и раньше, живет отшельником. И что еще хуже, он даже не пытается измениться.