Известную роль играют суеверия; например, широко распространено убеждение, что благополучие семьи зависит от состояния ее домашних животных или что можно таким способом завоевать благоволение духов, обитающих в зверях. Но, конечно, в большинстве случаев животных содержат как запасный источник пищи.

Любопытно, что в неволе почти все эти птицы и животные не способны к продолжению рода. Их никак, следовательно, нельзя считать одомашненными. Быть может, наши собственные домашние животные — собаки, скот, гуси, лошади, утки, куры — тоже первоначально содержались лишь как источник пищи, а потом уж, когда выяснилось, что они размножаются в неволе, были отобраны для разведения. Многие виды животных на первый взгляд подходят для этого ничуть не меньше, чем уже известные нам. Гокко, например, дают гораздо более вкусное мясо, чем индейки, а ухаживать за ними ничуть не сложнее. Тем не менее их не разводят широко именно потому, что они не смогли перешагнуть через некий физиологический барьер.

Но чем объяснить поразительное умение индейцев приручать диких зверей и птиц? То ли дело в самой природе животных, обитающих в джунглях Южной Америки, то ли индейцы знают какой-то секрет? Так или иначе, только самые тупые звери и птицы (ленивцы, опоссумы, тинаму (Тинаму — птицы из подотряда килевых) не поддаются здесь приручению.

Что касается детенышей, тут важную роль играют, конечно, забота, внимание, хороший уход. Индейцы приносят в деревню совсем крохотных животных, только что родившихся или вылупившихся из яйца: попугайчиков длиной меньше пальца, колибри чуть больше горошины — и успешно выращивают их. Птенцам дают разжеванную маниоковую лепешку иногда прямо изо рта; если речь идет об особо робком или диком животном, за ним ухаживают несколько человек, чтобы оно скорее привыкло.

Приручаемых взрослых птиц и животных на день-два помещают в темный ящик или сосуд и не дают им здесь ни пить, ни есть. После этого узник, если он выжил, обычно становится послушнее; затем его приучают к запаху хозяина и освобождают. В конце концов животное привыкает к хозяину и его семье, приходит на зов, позволяет брать себя на руки и возвращается домой даже после долгих прогулок по лесу. С ним обращаются как с равным, оно поселяется вместе с людьми, ест ту же пищу. Такая ненарочитая обстановка в сочетании с присущим индейцам ощущением близости между человеком и животным, а также среда, сходная с естественной, бесспорно, способствуют тому, что животные легко свыкаются с новым существованием.

На следующий день после нашего прибытия Кваквэ, лучший рыболов деревни, пошел на реку, а выкрашенный с ног до головы в красный цвет Ка"и, высокий серьезный мужчина лет двадцати пяти, с приятным лицом, вызвался показать участки саванн, о которых нам говорили.

За деревней почва, к моему удивлению, стала меняться. Казалось, мы вернулись на равнины Британской Гвианы: под ногами у нас был характерный для них чудесный сыпучий снежно-белый или светло-коричневый окатанный песок. В последний раз я видел такие пески много месяцев тому назад, в 550 километрах севернее Серра-Акари; и вот они опять — 50 километрами южнее хребта. Если происхождение их одинаково, это может служить важным подтверждением моей гипотезы о том, что горы Серра-Акари в ледниковый период были со всех сторон изолированы морем и что леса их очень древние.

Затем мы вышли в саванны: впереди метров на сто простирался неровный луг, окаймленный со всех сторон кустарником с желтыми и пурпурными цветами; за кустами высились пальмы.

— Это большие саванны, — перевел Безил.

— Но они совсем маленькие, — возразил я. — И, кроме того, я понял так, что они должны быть на вершине горы.

— А мы и стоим на вершине! Это Шиуру-дикта — «Гора пальм шиуру», а деревня называется Шиуру-тирир — «Место, где растут пальмы шиуру».

Почва была покрыта осокой, вместе с ней росли травы, крохотные бледно-желтые флажки ксирид, Polygala timoutou с зелеными и пурпурными цветами, плотные стебли Utricularia, цветы которых словно малюсенькие розовые орхидеи, меластомы с ворсистыми листьями и лиловыми лепестками. Стоя под величественной пальмой Mauritia и слушая шорох листьев, я после леса всей душой наслаждался привольем открытого пространства.

Распорядок дня, как я заметил, оставлял индейцам много свободного времени. Женщины были заняты более постоянно; мужчины же, на долю которых выпадала работа, требующая большой физической силы, заканчивали свой трудовой день раньше. Сегодня они еще на рассвете сходили на охоту и наловили рыбы. Через несколько дней, когда пойдут дожди, им предстоит засаживать новое поле — тогда дел будет по горло; а пока они изготовляли луки и стрелы, занимались починкой, ткали или просто лежали в гамаках.

Женщины тоже завершили с утра наиболее трудную часть своей работы — сбор овощей на поле; но им приходилось еще присматривать за детьми и животными, готовить пищу, лепить посуду, подметать полы. Впрочем, и у них оставалось время поболтать и отдохнуть. Женщины явно пользовались уважением и были довольны своей жизнью, они считали существующее разделение труда целесообразным и даже приятным. Оно не влечет за собой интеллектуального неравенства и не опирается на какие-либо твердые, жесткие правила: мужчины и женщины часто помогают друг другу в работе.

Я наблюдал иногда в обращении индейцев ваи-ваи с их женами известную суровость, но мавайяны были ласковыми, заботливыми мужьями.

Как раз в это утро я обратил внимание на то, как относятся друг к другу Ка"и и Кабапбёйё — старшая из его двух жен. Когда он пришел за мной, она пришла тоже с маниоковыми лепешками для нас. Обычно женщине причитается отдельная плата за работу, но в данном случае они сочли, что вложили одинаковый труд: она вырыла клубни и испекла лепешки, а он расчистил и засадил поле. Посоветовавшись, они сделали общий выбор. Трогательно было видеть, как радовалась Кабапбёйё, когда я вручил Ка"и самый желанный для него предмет — стальной топор.

Позднее, когда мы закусывали после прогулки, Ка"и отвел меня в сторону и протянул маленькую очень красивую терракотовую миску, расписанную черными полосками.

— Это вам, — объяснил Безил. — Он считает, что вы утром слишком много ему заплатили.

Пока мы беседовали, я смотрел, как деревенские ребятишки играют, возятся со щенятами, помогают родителям. Они были очень славные — девочки в крохотных бисерных передничках, мальчики голые, лишь в бусах и серьгах, полные озорства и в то же время исполненные сознания ответственности. Крохотные девочки лет трех-четырех, на которых у нас смотрели бы как на существа очень милые, но беспомощные, здесь носили на руках еще меньших детишек, умывали и кормили их. Мальчуганы того же возраста бегали с большими острыми ножами, и никто не боялся, что они порежутся.

Здесь детям чуть не от рождения предоставляется самостоятельно исследовать мир. Он прост, и ребенок быстро постигает его и может принимать посильное участие в делах родителей. Пищу дают животные, птицы, пресмыкающиеся и рыбы, которых нужно выследить и убить, или овощи, которые надо выращивать. Дома строят из деревьев и листьев, и мальчуган довольно рано начинает помогать в строительстве. Даже игры с прирученными животными полезны для его дальнейшей жизни — знание их повадок поможет ему успешнее охотиться.

Вскоре по достижении зрелости юноши и девушки проходят посвящение. И те и другие испытываются на выносливость и выдержку; кроме того, юноши должны показать свое умение стрелять из лука и тем самым продемонстрировать способность обеспечить мясом будущую семью. После этого девушки остаются жить с родителями, а юноши поступают в подчинение вождю, что обеспечивает им сравнительно большую свободу. Впрочем, ни юноши, ни девушки вообще не подвергаются особым ограничениям, если не считать действующих для всего племени правил.