— Нэй Дезовски, ну сколько можно! Ну поешьте хоть! Я посижу.
Голос Щица.
Пробуждение давалось мне нелегко: сознание будто увязло в болоте, и за этот голос я уцепилась, как за протянутую палку.
— Да ты кто вообще, парень? Не помню, чтобы я тебя нанимал.
Теплая рука погладила по голове, убрала прядь со лба. Папенька? Откуда в Академии взялся папенька?
— Нэй Дезовски, ну будет вам, будет. Хотите проверить конторские книги?
— А то я так не помню!
— Вы слишком устали, нэй Дезовски, вам правда стоит поесть… а лучше поспать, ну…
— Ну уж нет, сколько можно меня дурачить! Аката! А ну, прикажи принести мне бесовы книги!
— Аферий, мальчик дело говорит, — почему-то прошептала тетенька, — шел бы ты спать, на тебе же лица нет!
— Моя дочь в таком состоянии! Куда я должен идти, а?
Я услышала, как Щиц тяжело вздыхает. Захотелось открыть глаза, но пока не хватало сил.
— Я не хотел вам говорить, нэй Дезовски, но у вас… э-э-э… конюшни горят.
С грохотом упал стул.
— Которые?
— Те, что под управлением нэя Радимски, — слишком быстро ответил Щиц, — Бонни!
Знакомый топот, надо же, так легко поверил…
— А?
— Догони нэя Дезовски и отправь уже спать.
Мелкие девичьи шаги, шорох крыльев — ушла.
— Молодой человек, я же просила не злоупотреблять внушениями!
— Тайе Аката, если вы так волнуетесь за нэя Аферия, то идите и проследите, как управится Бонни, — буркнул Щиц, — не злоупотреблять! Да его лекарь мне весь мозг выклевал: «прободение язвы в анамнезе!», «не давайте переутомляться!», а он торчит на этом бесовом стуле круглые сутки, носом в документы… Как прижмет, так «молодой человек, повлияйте!», а как спасибо сказать… Будто на него вообще можно повлиять, не спал бы на ходу, поддался бы, как же!.. Ушла. Эль, можешь открывать глаза.
Я с трудом разлепила один.
Щиц поднял стул, сел. Нахмурился, взял меня за руку.
Сразу стало лучше. Сил хватило и на второй глаз.
— Привет.
— Привет, — прошептала я, с трудом ворочая распухшим языком, — не подашь воды?
— Тогда мне придется отпустить твою руку.
Сила, которой он так щедро делился, и удерживала меня в сознании, так что я как могла сжала пальцы.
— Потерплю, оставайся. Я… Аюват?
Щиц задумался.
— Дома. Если я правильно понял вопрос.
— А… Бонни?
— Отстранили от занятий за высшую некромантию. На месяц. Она только рада была с тобой поехать.
— Я…
— Две недели. Папенька твой отказался оставить тебя в Академии и раскошелился на телепорт. Не думал, что мне в жизни доведется, колдуна ему разыскали аж из Шеня… — Щиц чуть не увлекся, и я уже приготовилась было слушать длинные и пространные описания устройства телепортов, но сил сделать заинтересованное лицо не было; Щиц посмотрел на меня и осекся, кашлянул неловко, — В общем, ты не просыпалась… Он паниковал. Все две недели. Письма его, кстати, у тетки твоей лежали, она все надеялась, что ты за ними зайдешь, ну. Но ты не спрашивай, она теперь в жизни не признается. По секрету.
Он говорил слишком быстро, и я с трудом его понимала.
Горб его, кстати, никуда не делся. Но раз с бабушкой разобралась, то и с этим как-нибудь… если бы только так не хотелось спать…
— А ты?..
— Меня Онни вывела также, как и помогла к тебе прийти. Она специалист все-таки… Маркарет побежала звать на помощь, я так сразу не сообразил, а она… Ты бы видела, как Аката Онни к тебе тащила, пинками, за шкирку, и никакая магия той отбиться не помогла… Как узнала, что ты к Онни уже обращалась, а она ничего, так разъярилась… Так что меня Онни к тебе закинула, как хрустального, ну. Раз уж связь есть, то и направление смогла взять… И обратно. А ты, вот, своим ходом выбиралась… долго. Слишком сильная, чтобы Онни смогла тебя подцепить, она и не стала, сказала, тебе самой надо, — он повысил голос, явно передразнивая, — «пройти весь путь до пробуждения».
— Мне надо было… переварить… бабушку.
— Так вот оно что…
— Никому не говори. Наш… Намшиль… То есть секрет, да… Щиц?
— Да?
— Как тебя зовут?
Он приблизил губы к моему уху и сказал тихо-тихо:
— Шелдин.
Что-то такое… историческое. Вертелось в памяти, а я не могла вспомнить. Впрочем, какая разница.
— Признаю, у твоей матушки и правда есть вкус. И, наверное… неплохое образование?
Щиц рассмеялся.
— На самом деле это в честь трактира, в котором она познакомилась с отцом. Но тс-с-с! Это наш секрет, ну?
— Молчу… как рыба, — улыбнулась я, — кстати…
— Да?
— Не забудь отправить Маркарет… приглашение. На Летний… Обещала…
И я снова провалилась в сон.
На сей раз — в целительный.
Раньше я с торжеством смотрела на тех неудачниц и неудачников, которые вместо того, чтобы блистать на балу, сидели себе в дальних комнатках и играли со стариками в вист. И вот я на их месте, и совершенно не чувствую себя неудачницей.
Может, потому, что играть в вист с Салатонне и тетенькой — та еще задачка. Интересная.
Может, потому, что для танцев я все еще недостаточно окрепла, и вполне сопоставляла свои возможности. Раньше я могла бы протанцевать всю ночь напролет, а сейчас сомневалась, что меня на один танец хватит. Чем позориться, не лучше ли найти себе развлечение и по силам, и по душе? Благо, компания подобралась примечательная.
Салатонне мухлевал, как бес.
В паре со мной был Щиц, который с завидной регулярностью хлопал «дядю» по плечу и укоряюще кивал на рукава. Салатонне с обреченным видом вытряхивал очередную пару зажиленных тузов и возвращал их в колоду.
Интересно, узнал ли Щиц, что Салатонне бывал в Академии? Это тоже интересно. Но спрашивать я не стала, чтобы ничего случайно не испортить. Сейчас между ними не было неловкости, и Щиц ловил дядюшку на жульничестве так привычно, что я бы лично отнесла эту картинку к семейно-идиллическим.
Надо сказать, Щиц и Салатонне выглядели ровесниками. Я бы его вообще не узнала, если бы, подсев за стол, не услышала от тетеньки:
— Будь знакома, нэй Салатонне.
И ответное:
— Уже тысячу лет, как нэй Устин! Когда же ты запомнишь, Аката!
Щиц хмыкнул.
— Если ты, Эль, думаешь, что ему есть хоть какая-то разница, то не думай. Я с малых лет обучался у него премудростям, и за это время он столько раз менял имена, что мне лично легче просто звать его дядей. — он понизил голос и сказал, будто бы по секрету, — это он перед тайе Акатой рисуется.
— Не хочу я звать его дядей, — буркнула я, — а то как бы чего не вышло.
Салатонне аж виски поперхнулся.
— Да, лучше уж просто «Салатонне», девочка, — откашлявшись, согласился он.
Щиц взял карту, посмотрел на свет. Укоряюще покачал головой. Салатонне принял вид невинный и безмятежный, что с его мальчишечьим обликом, — хоть в этот раз он и выглядел на пару лет старше, чем в прошлый, — смотрелось вполне достоверно.
Тетенька фыркнула.
Щиц здесь был на правах вольнонаемного слуги. Папенька после Элия относился к Щицу с подозрением, и долгие мои объяснения, что это просто друг, который иногда стирает мне простыни, пропали бы втуне, если бы я вздумала упрашивать папеньку устроить ему через градоначальника приглашение. И без того было странно, что он уселся играть с господами, так что руку подняла я.
— Эй, парень, — подозвала я мальчишку, — принеси новую колоду.
И мы начали играть.
Как-то так вышло, что партнерами меняться никто не захотел, хоть это и было против правил; тетенька было подняла этот вопрос, но вскользь и тихонько, скорее для очистки совести.
Столик наш привлекал немало внимания, — еще бы, тетенька на балах появлялась редко, да и не бывало еще такого, чтобы садилась играть с кучкой детишек, бросив своих заклятых подруг из кружка церковных украшений, — но Щиц этого, кажется, и не замечал, Салатонне не придавал значения, а тетенька всячески показывала, насколько ей все равно.
Так что когда к нам подошла тайе Марински, дернулась только я. Хотя это была тетенькина подруга.
— Привет, Аката, рада тебя видеть! Мы играем во-о-он там, и нам не хватает человека…
— Прости, Лайлет, — тетенька с трудом выдавила из себя подобие улыбки, — я хочу побыть с племянницей. В Академии у нас не так много времени, которое можно было бы провести вместе.
— Елания, смотрю, похудела.
А ты поваляйся две недели без сознания в постели, питаясь только бульончиком с ложечки! Похудеешь тут!