На остановках возле чайных ребятишки мнут «Лебедю» алюминиевые бока. Взрослые осторожно осведомляются: «Это куда ж экспедиция?» Мы, в свою очередь, наводим о волках справки. Дорога все дальше ведет в Зауралье.

Белая степь с белыми островами берез. Острова называются колки.

Первый след волка. Кого-то, видно, перепугался. Кажется, не волк, а лошадь сиганула через дорогу и пошла оставлять в снегу глубокие ямы.

Проехав деревню Бродокалмак, речку Теча, деревню Русская Теча, в деревне Кирды узнали: есть волки. Лесник, у которого волки задрали телушку, сразу бросил вязать веники из березы и повел нас к приваде.

— Шесть волков. Летом в совхозе сорок овец порешили, корову… Неделю назад разрыли крышу в овчарне, уволокли трех собак из села. Теперь на приваду заходят. Вот поглядите: чисто отделано, а тут не притронулись, даже помочились презрительно — в этом месте охотник отраву запрятал…

На блестевшей при лунном свете санной дороге виднелся четкий след от когтей. След тянулся от привады к леску. Только очень опытный следопыт догадался бы, что прошел не один волк, а шесть. Шли, как умеют ходить только волки: след в след.

Вечером мы сидели над картой. В русской печке на большой сковороде жарилась рыба.

— Зима снежная и морозная. Рыба «горит» подо льдом, — сказал хозяин избенки.

Хозяин ходил ловить рыбу. Принес полведра окуней и плотвы. По дороге домой кто-то его угостил самогонкой. Он лег на печке и всю ночью то ли во сне, то ли спьяну вздыхал и ругал «Лебедя». Он был тоже охотник. Но только без карты, и только на лыжах, и только одного волка за всю жизнь положил… «А они, смотришь: раз, раз… И каждый волк полсотни рублев…»

Стрелял волка Николай Черепанов, а фотографировались все по очереди.

В полночь я вышел во двор поглядеть, не поднялась ли метель. Над сахарными от снега копнами сена круглым сыром висела луна. Гавкали и рвались у плетня две собаки. И вдруг из леса издалека:

— Уоо-о-о-о!..

Голодный, тоскливый вой. И еще раз… Больше не повторилось. Но уснуть уже было нельзя.

Утром небольшое село разбудил рев нашего «Лебедя».

У околицы из снежной борозды сломя голову выскочил заяц и пошел в белой полосе света от фар, и пошел, и вот уже наступаем на пятки струхнувшему зверю. Бежит, не догадается в сторону прыгнуть, пугается темноты. Так на хвосте у зайца «Лебедь» выскочил в поле.

Волки приходили к приваде. Съели у нашей телки зад, опять презрительно помочились.

Ищем следы. Километров десять волки шли по твердой санной дороге след в след, а потом почему-то рассыпались, шесть следов. Выбрали самый крупный.

Целый день без роздыху след вел то полем, то сворачивал в колки. Волк за сутки способен полсотни верст отмахать. На чистом месте «Лебедь» оставляет белую тучу взбитого снега.

Скорость под сотню километров — три широких следа остаются от лыж. Морозный воздух режет глаза, но надо стоять, высунув голову из кабины, глядеть, не мелькнет ли серая тень. Иногда след ныряет в березы — надо глушить мотор и становиться на обычные лыжи.

Нашли в кустах рыжую шубу. Хитра лиса, а не сумела одолеть человеческой хитрости.

Хватанула припасенного для волков ядовитого мяса. До берез пробежала, а тут судороги повалили лисицу. Лежит, как будто в сказке, прикинулась мертвой. Двух сорок тут же, в березняке, настигла беда. С голодухи нахватались, видно, лисьей отрыжки, и сразу же душа вон у сорок. И вредная птица, а жалко видеть такую погибель…

На исходе бензин. Зуб на зуб не попадает.

Солнце еще не село. Но тени от берез начали уже сливаться в сплошную синюю тень. В этот час наш стрелок Николай Черепанов сначала зашептал, потом заорал:

— Волк!..

Погоня была недолгой. Огромный волчина сразу обнаружил слабину «Лебедя». Минут пять он по брюхо в снегу бежал через поле.

Колька уже вздернул курки, но волк вдруг свернул и бросился в камыши. Остановились. Скорее на лыжи. Но где там: камыш по самые метелки в снегу. Волчий след туннелем тянется в камышах. Мы на лыжах вязнем по самую шею. Вытирая шапками пот, возвращаемся.

Огорчение скрасила стая тетеревов. Они уселись у камыша на березах. Жадно глотают почки, не обращая внимания на машину с пропеллером. Красная заря. Белые нити берез.

И угольно-черные птицы. Кто-то за ружьем потянулся. Но тут же остановился:

— Эх, если б декабрь, погрелись бы супом из дикой курятины.

По дороге домой около скирд спугнули косулю и лося. И почти полчаса глядели, как пасутся на самой дороге куропатки. Серые птицы шевелили лапами клочья овсяной соломы. Если мы двигались тихо, не улетали, а торопливо и смешно бежали в десяти метрах.

Ночевали мы в той же избушке у рябого хозяина. Хозяин позвал охотника-отравителя. Тот разложил на тряпице пилюли из крахмала и воска, внутри которых был спрятан белый порошок яда. Еще охотник достал баночку с черной мазью и стал хвалиться:

— Теперь конец. Этот запах какого угодно зверя обманет. Сварил из щуки и свежей хвои.

Теперь конец. И действительно, завтрашний день был печальным для волчьей стаи.

До зари отравитель забарабанил в окно:

— Один хватанул!

Охотник стал на лыжи и быстро ушел по следу. «Лебедь» тоже взял след.

Все было, как и вчера. Там, где след был хорошо виден, Сашка давал газу, и по всему полю металась снежная пыль. В кустах становились на лыжи…

Солнце покраснело, и мы, продрогшие, уже решили: в Челябинск придется с таком вернуться. Как вдруг у самого горизонта сквозь выжатые морозом слезы увидели точку. Глаз. И вот уже точка стелется по степи здоровенным волком. Зверь давно уже, видно, почуял опасность. Он отыскал старую тропу, по которой ходила стая. Чуть в сторону — снег по брюхо. А на тропе твердо. Тропа и погубила волка. Ему бы в лес завернуть, а тропа повела его в чистое поле, к совхозной овчарне. Запыхавшись, волк раза два садился, но рев «Лебедя» снова поднимал его на ноги. Появилась у волка надежда на избавление: вдали замаячил лесок, а сани, увязая в снегу, приближались не быстро. Но в решительную минуту, подхватив фотокамеру, я выпрыгнул из саней. Облегченный «Лебедь» рванулся, и через пару минут я видел, как волк вихрем вскочил на верхушку низкого овсяного стога и как Колька вскинул ружье.

Тах!.. И еще раз для верности.

Когда я подъехал, охотники закуривали. Невесть откуда прилетевшие сороки тут же, почти около ног хватали в снегу еще не остывшую волчью кровь.

Волк был здоровый и почти совсем белый.

— Красный уральский, — определил Сашка.

От волка пахло, как от собаки. Мы тем не менее по очереди клали его на плечи, фотографировались. А когда завели мотор, Сашка пожелал положить волка сверху на кузов саней, и «Лебедь» проехал мимо конторы совхоза.

— Пусть директор увидит, что не зря палили совхозный бензин.

Как раз в это время с другого конца деревни, согнувшись от тяжести, местный охотник нес еще одного волка. Молодой зверь, видно, не послушался вожака. Хватил пахучей отравы и околел недалеко от привады.

Финал охоты был похож на большой праздник. Вся деревня Кирды вышла на улицу. Бабы просовывали сквозь толпу маленьких ребятишек и говорили:

— Погляди, погляди…

Охотники в стороне очень солидно курили.

Старший из Александров прикидывал, во что обошелся наш белый волк. Директор совхоза вел свою бухгалтерию. Выходило, что мы сберегли десятка четыре овец, коров, гусей. Сашка, конструктор «Лебедя», горевал:

— Мало. Надо бы всех шестерых.

Молча радовался рябой хозяин ночлега.

«Остались волки, а каждый — полста рублей премии».

Я был доволен: радость охоты, добычу везем в Челябинск. И еще одна странная радость — не всех шестерых уложили. Природа хоть слабо, но все же противится железному наступлению человека!

_{Фото автора. Челябинская область.}