— Может, и сговорились, — сказал кто-то сзади. — Сегодня весь день такая духота, вот они и посходили с ума.

Тут заговорили наперебой и остальные охранники:

— Они потребовали, чтобы мы не смели совать к ним нос. Не можем, мол, больше жить в этой дыре. Требуют, чтобы их немедленно перевели в хорошую гостиницу. Совсем рехнулись!

— А что, губа не дура!

— А, всё обойдётся. Вон они все какие гладкие! Как профессиональные борцы! Привыкли жрать в два-три раза больше нашего. Куда им голодовки объявлять! Долго не продержатся.

— Цель этой братии, — заговорил Куросима, у которого кошки скребли на сердце, — привлечь внимание газет, общественного мнения. Если слухи выйдут за стены лагеря, сюда сбегутся из всех консульств. Запахнет международным скандалом. Нужно получше с ними обращаться и как можно скорее всё уладить.

«Если действительно произойдёт международный скандал, — рассуждал Куросима, — причин никто выяснять не станет. Спросят и с начальника лагеря, всыплют по первое число и начальнику отделения Итинари. Ну, а меня, — думая Куросима, — раз я дежурил в этот злополучный день, могут и выгнать». Так уж устроен этот чиновничий мир! Погруженный в горькие раздумья, Куросима вдруг обратил внимание на то, что на втором этаже царит подозрительная тишина, и ему сразу вспомнились слова Чэня: «Как бы беспорядки внизу не перебросились наверх».

— Что-то на втором этаже слишком тихо, — сказал охранникам Куросима. — Кто там дежурит?

— Соратани, — ответил низенький надзиратель с подбитым глазом.

Куросима помчался к лестнице. По пути он забежал в комнату отдыха охранников и оставил там каску и пистолет. Заявиться вооружённым к китайцам значило бы превратить их из друзей во врагов.

Освободившись от лишнего груза, он одним махом взбежал на второй этаж. Соратани в вахтёрской будке не было. Железная решётчатая дверь, так же как и на первом этаже, была забаррикадирована столами и матрацами. Откуда-то — похоже, что из самой дальней комнаты, — доносился чуть слышный голос. Больше ничто не нарушало тишины. Силясь понять, что здесь могло произойти, Куросима несколько секунд поколебался, затем изо всех сил надавил на дверь, припёртую столами. В это время кто-то быстро взобрался на груду матрацев и замахнулся на него толстой палкой, видимо ножкой от стола. Противник, вероятно, метил в голову, но удар пришёлся по плечу. Разглядев лицо Куросимы, он вскрикнул и скатился с матрацев вниз. Однако Куросима не испугался и с новой силой навалился на дверь.

— Чэнь! — кричал он. — Где ты? Отвечай! Это я, Куросима.

Столы с наваленными на них матрацами стали понемногу подаваться. Наконец образовался узкий проход, достаточный для одного человека.

— Я Куросима! Я Куросима! — по-китайски, так, чтобы могли слышать все обитатели этажа, снова закричал он и протиснулся и коридор. Из-за баррикад появились два китайца и загородили ему дорогу. Но, увидев, что он безоружен, они, видно, успокоились и пропустили его.

Он направился в третью камеру. Не успел он переступить порог, как его тотчас же тесным кольцом окружили человек десять полуобнажённых, обливавшихся потом китайцев.

Они молчали как немые. Лишь у самых его ног слышался чей-то стон. Куросима посмотрел на пол и увидел двоих вцепившихся друг в друга. Они пыхтели и рычали, словно звери. Один подмял другого, и лежавший внизу, видно, уже совсем обессилел. Глаза его, глядевшие из-под каски, застыли, как у мертвеца. Это был надзиратель Соратани. Верхом на нём сидел обнажённый до пояса Омура. Своей широкой, как тарелка, ладонью он так зажал надзирателю нос и рот, что тот едва дышал. Чувствовалось, что у Омуры нет желания продолжал, борьбу, и, по-видимому, он зажимал рот Соратани только с единственной целью: не давать ему больше ругаться. Соратани не в состоянии был позвать на помощь, он лишь безуспешно дёргал руками и ногами, стараясь сбросить Омуру.

Нужно было обладать недюжинной силой, чтобы так припечатать к полу человека, имевшего первый разряд по дзюдо. Картина была совершенно обратная той, которую Куросима наблюдал, когда надзиратель истязал Омуру. «Да ведь так он может и убить его», — вздрогнув от ужаса, подумал Куросима.

— Брось сейчас же, — крикнул он, — не смей! Сейчас же прекрати, Омура!

Куросима кинулся сзади к Омуре, желая предотвратить несчастье. Но к нему тотчас подскочили китайцы и оттащили.

— Чэнь! — закричал тогда Куросима, оглядывая лица обступивших его китайцев. — Что это всё значит? Это что — забастовка?

Лица китайцев словно окаменели. Чёрные от грязи и мокрые от пота, они блестели, будто вымазанные маслом. Наконец, вторя ветру, завывавшему на дворе, раздался тонкий, высокий голос:

— Я… не могу их удержать.

— Почему, Чэнь Дун-и?

— Когда Омура вернулся сегодня от доктора, Соратани-сан опять избил его у себя в будке. Поэтому, когда вы давеча приходили, у него болела голова и он не мог встать. Он бредил и всё говорил про какое-то мыло.

— Вот оно что, — произнёс Куросима и тут же подумал: «К этому времени Соратани, наверное, уже взял со склада тот кусок и, пользуясь им как вещественным доказательством, хотел побоями выколотить у Омуры тайну».

— Сейчас мы, — продолжал Чэнь, — заодно с нижним этажом начали забастовку. Соратани-сан пришёл к нам и начал угрожать. Соратани-сан всегда над нами издевается, и мы подумали, что он хочет всех нас прикончить. Омура больше всех разозлился, и вот…

— Омура подумал, что его снова хотят избить?

— Омура действовал за всех как наш представитель.

— Как представитель?! — гневно закричал Куросима, пытаясь вырваться из державших его рук. Но его только крепче зажали. — Теперь я всё понял! — кричал он. — Сегодня днём вы устроили собрание, чтобы обсудить свой коварный план. Хитрецы! Вы решили использовать Омуру в своих целях.

Чэнь признался, что они попользовались передачей, полученной Омурой. Но это была пустяковая вина. Признавшись в этом, он скрыл другую, более серьёзную тайну. «Ловко они меня провели» — подумал Куросима.

— Нет, мы не собирались его использовать, — печально покачал головой Чэнь. — Мы хотели только помочь ему. Только помочь.

— Брось ты выкручиваться! — сказал Куросима, однако уже довольно мягко. Хотя ответ Чэня и был похож на увёртку, но в нём чувствовалась и правда. Видно, в суматохе забастовки они хотели расправиться с жестоким надзирателем.

Но Фукуо Омура невольно может стать убийцей. Как же не допустить этого? Вот о чём думал сейчас Куросима.

— Чэнь! — обратился он к старосте. — Ты понимаешь, что может произойти?

Тот не отвечал.

— Ты зачинщик! — закричал Куросима. — Если надзиратель Соратани будет убит, тебе это даром не пройдёт.

В это время раздался грохот в железную дверь и тут же послышались звуки падающих предметов, которые, по-видимому, швыряли в ответ заключённые.

— Соратани-сан, Куросима-сан, ответьте! — громко кричали из-за двери.

Прогремел предупредительный выстрел. В третьей камере всполошились. Кольцо окружавших Куросиму чёрных тел разомкнулось, и ему освободили руки. Кое-кто сразу повыскакивал из камеры, остальные искали подходящее «оружие».

Нельзя было медлить ни секунды. Нельзя, чтобы охранники стали свидетелями того, что здесь происходит. Куросима всем телом навалился на Омуру, чтобы стащить его с Соратани.

Омура, точно подгнившее дерево, повалился на пол. На шее у него были свежие синяки и багровые полосы — по-видимому, следы нового избиения, которому сегодня во время «допроса» подверг его Соратани. Чувствовалось, что и он совершенно обессилел.

Куросима поднял Соратани, просунул ему руки под мышки, взвалил себе на плечи. Соратани не мог произнести ни слова, тело обвисло и обмякло, как труп. Едва передвигая ноги, Куросима вышел в тёмный коридор. Все лампочки были разбиты, горела одна-единственная и почти не давала света.

— Стойте! — преградили Куросиме дорогу китайцы. — Ни шагу дальше.