— А кто именно?

— Женщина по имени Фусако Омура. Звонила она около одиннадцати часов насчёт свидания с Фукуо Омурой. Я сказал, что вы в больнице «Кэммин», и она спросила, когда ей можно прийти. Я указал время…

— Хорошо, спасибо, — поблагодарил Куросима и тут же снял трубку внутреннего телефона. Он набрал номер караулки. На счастье, у аппарата оказался начальник караульной службы ефрейтор Фукумори. Куросима спросил его, где сейчас Соратани, и тот ответил:

— Ефрейтор Соратани сегодня не работает. После вчерашнего дежурства он себя неважно чувствует и попросил выходной.

Фукумори, конечно, знал, что вчера Омура отомстил Соратани, но так как этот заключённый находился под покровительством Куросимы, он, видимо, старался не сказать ничего лишнего.

— Вот оно что, — хмыкнул Куросима и продолжал: — А как вообще дела на втором этаже первого корпуса?

— Ничего, — ответил Фукумори, — всё в порядке. Сегодня с утра всё в норме, как будто ничего и не было.

Положив трубку, Куросима вышел из отделения. Всё было, как он и предполагал. Соратани никому не звонил. Сейчас важно установить, с какой целью из организации, к которой принадлежала Фусако, назвавшись ею именем, звонили Тангэ и Намиэ.

Он побежал по коридору на склад и взял там вещи Омуры. Фусако больше всех из этой «троицы» интересовалась его имуществом. Пусть посмотрит — даже забавно!

Вернувшись в приёмную, Куросима застал девушку всё в той же позе. Она сидела за столом, опустив голову. Казалось, что она вот-вот расплачется, и Куросима уже предвкушал эту сцену.

— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? — спросил он, скрывая усмешку.

— Нет, ничего. Просто немного устала. — Тряхнув своей завитой головкой, Фусако подняла глаза на Куросиму. Против ожидания взгляд у неё был ясный и спокойный. Куросима молча вытряхнул содержимое мешка на стол. Перед Фусако лежала кучка старых, замызганных вещей, один вид которых вызывал тошноту. Робко протянув руку, она прежде всего взяла молитвенник.

— Это молитвенник на санскрите? Вероятно, сувенир?

— Наверное, ваш брат, отправляясь на фронт, обещал вам какой-нибудь сувенир… двадцать лет назад? — усмехнулся Куросима.

— Тогда я ещё только начала ходить в школу и не помню. Но после войны всякий раз, когда мать рассказывала о брате, я действительно думала, что брат вернётся и привезёт мне какую-нибудь редкую вещь. В детстве я любила пофантазировать.

— Но этот молитвенник вряд ли может служить доказательством того, что Фукуо Омура приходится вам братом. Посмотрим дальше?

— Посмотрим…

Фусако окинула взглядом полотенце, зубную щётку, палочки для еды, мешочек с солью. Брезгливо поморщившись, она протянула руку, но так и не дотронулась до этих вещей.

— Может быть, вот это? — ухмыляясь, спросил Куросима, поднося ей половину куска хозяйственного мыла с фабричной маркой «999».

Не успела Фусако взять у него коричневое сухое и твёрдое, как кирпич, мыло, как оно выскользнуло у неё из пальцев, ударилось о цементный пол я разбилось на мелкие куски.

— Ой, что я наделала!

Фусако растерянно вскочила на ноги, вытащила из сумочки носовой платок и, быстро нагнувшись, начала собирать в него разлетевшиеся кусочки.

— Не затрудняйтесь, — попытался остановить её Куросима. — Потом выметут.

Он пожирал глазами её нежную белую шею. Фусако молча подбирала остатки мыла, тщательно осматривая пол.

Куросима испытывал наслаждение хищной птицы, запускающей когти в добычу. Сейчас эта красотка заговорит. В голове моментально сложился план допроса.

— А я ведь на днях побывал в вашем гнёздышке, — заговорил он с иронической улыбкой.

— Где, на Сугамо? — От удивления Фусако даже присела.

— Конечно. Вышел на станции метро Синоцука… Но скажите, зачем вы обманули?

— Я…я, наверное, просто ошиблась и дала не тот адрес.

— Ошиблись и указали адрес студентки фармацевтического института, которая жила там три года назад?

— А зачем вы приходили?

— Я хотел, чтобы вы мне показали какую-нибудь вещь, подтверждающую, что Омура ваш брат, скажем, его детскую фотографию.

— Но я ведь вам говорила, что всё сгорело во время пожара.

— Хорошо, допустим. Но всё-таки, как вы могли спутать свой адрес? Или вы тоже страдаете амнезией?

Фусако зашевелила губами, словно собираясь что-то сказать, но не произнесла ни слова. Её миловидное лицо исказилось. Она прикрыла веки, и казалось, что из глаз её сейчас брызнут слёзы.

— Вы не только скрыли свой адрес, — сказал Куросима, подходя к ней ближе, — вы скрываете и свои действия. Ведь так? Зачем вы ходили к Ундзо Тангэ.

— Вы полагаете, что я обязана во всём перед вами оправдываться? — резко ответила Фусако, сразу преобразившись. Куросима, не ожидавший такого отпора, метнул на неё сердитый взгляд. — Каждый вправе иметь свои тайны, — добавила Фусако.

— Даже преступники?

— Но надеюсь, вы меня пока ещё к ним не причисляете?

— Пока ещё… — загадочно усмехнулся Куросима.

Чуть наклонив голову, она протянула ему носовой платок с собранными кусочками мыла. Куросима выбрал самые большие и положил в карман.

Он был весьма доволен своим ответом «пока ещё», и это сразу подняло его настроение. Фусако, по-видимому, тоже ничего не нашла в этом мыле. Никто ничего не знает об Омуре. Он один владеет ключом к разгадке.

— Вашего брата звали Кадзуо Омура, не так ли? — продолжал Куросима.

— Вы настаиваете на том, что наш заключённый Фукуо Омура ваш брат только на основании совпадения фамилий. Никаких других доказательств у вас ведь нет? Однако теперь становится всё ясней, что Фукуо и Кадзуо Омура — разные лица. Вообще сам по себе тот факт, что человек, начисто забывший прошлое, помнит своё имя и фамилию, уже представляется невероятным. Поэтому я предполагаю, что так называл его кто-то, например, сопровождавший его китаец, уже после того, как он утратил память. Просто окрестил его так. Иначе ничего не понятно.

— Ох! — вздохнула побледневшая Фусако.

— Я полагаю, — продолжал Куросима, — что вы больше всех заинтересованы в том, чтобы установить, японец ли Омура. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы вы послезавтра присутствовали на антропологической экспертизе в университете Тодзё. Как вы на это смотрите?

— Можете не упрашивать, обязательно буду, — ответила Фусако.

«Ну и смелая девушка! — с восхищением подумал Куросима. — Для неё ведь теперь ясно, что я подозреваю её. Несмотря на это, она идёт навстречу опасности, словно для неё удовольствие играть с огнём».

Мысленно он сжимал в объятиях её нежное и гибкое тело, просвечивавшее сквозь тонкую муслиновую блузку. С трудом подавляя искушение, он сказал:

— Итак, послезавтра в час дня у здания естественного факультета университета Тодзё на Суругадай…

Больничная палата находилась между кабинетом медосмотра и складом. Стараясь ступать неслышно, словно крадучись, Куросима вошёл в больницу. На плече у него висела жёлтая выцветшая котомка Омуры. Окошко было почти, под самым потолком, в палате сумрачно и душно. После вчерашнего ливня на стене вокруг окна проступили тёмные пятна, и штукатурка, казалось, вот-вот отвалится. «Надо бы отремонтировать», — пробормотал Куросима.

Посреди комнаты стояла сверкавшая белизной обтянутая винилом перегородка. По обе стороны было по железной койке. Одна пустовала, а на другой, на свежей простыне в трусах и нижней рубашке крепко спал Фукуо Омура.

— Омура, вставай! — потряс его за плечо Куросима. Но тот спал как убитый. На груди и ляжках выступили крупные капли пота…

Около трёх месяцев тому назад на этой же кровати спала одна молодая голландка. Собственно говоря, голландкой она была по подданству, а по национальности кореянкой. Она ничем не болела.

Заключённых, нуждавшихся в лечении, помещали в городские больницы, так что здесь содержались не больные, а просто некоторые особые заключённые. В одиночных камерах второго корпуса людям разрешалось ходить друг к другу. Тех же заключённых, которые подвергались полной изоляции и к которым была приставлена особая охрана, помещали в лагерную больницу. Как правило, охраняли их не надзиратели из караульной службы, а ответственные сотрудники управления лагерем отчасти потому, что больничное помещение находилось рядом с управлением, но, главным образом, потому, что за их охрану непосредственно отвечали сами сотрудники.