Прошло еще несколько недель. Брат Умфред составлял сотни планов, но ни один из них не давал ему достаточных преимуществ, и он держал язык за зубами.

Сульдрун хорошо понимала, на что рассчитывал монах. По мере приближения неизбежного события ее беспокойство нарастало. Рано или поздно монах воспользовался бы возможностью остаться наедине с королем и, маскируя бесстыдную дерзость напускным смирением, раскрыл бы ее драгоценную тайну.

И что тогда? Сульдрун боялась даже вообразить себе последствия. Что бы ни случилось, ей будущее не сулило ничего хорошего.

Времени оставалось мало. Поддавшись внезапной панике, Сульдрун вскарабкалась по склону и перелезла через стену. Спрятавшись в кустах у дороги, она наблюдала за крестьянами, бредущими на рынок и возвращавшимися домой.

На следующий день ей удалось заметить Эйирме. Увидев принцессу, старая кормилица зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя непроизвольным возгласом. Следуя за воспитанницей, она перелезла через каменную стену в старый сад. Расплакавшись, она обняла Сульдрун и потребовала объяснить ей, почему сорвался план побега — ведь все было готово!

Сульдрун рассказала то, что знала.

«А что случилось с Эйласом?»

Сульдрун промолчала — она не могла ничего сказать. Зловещая безвестность заставляла предположить, что Эйласа уже не было в живых. Принцесса и кормилица снова расплакались; Эйирме проклинала тирана-извращенца, способного подвергать свою дочь таким мукам.

Основываясь на собственном немалом опыте, Эйирме прикинула в уме число лунных месяцев и определила, когда, скорее всего, у Сульдрун начнутся роды. Оставалось всего дней пять, в лучшем случае не больше десяти — и ничего еще не было приготовлено!

«Тебе нужно снова бежать, сегодня же ночью!» — решила кормилица.

Сульдрун с сожалением отвергла это предложение: «Про тебя сразу вспомнят, и страшно даже представить себе, что с тобой сделают!»

«А как же ребенок? Его у тебя отнимут!»

И снова Сульдрун не смогла сдержать слезы. Эйирме прижала ее к себе: «Слушай! Мне пришла в голову каверзная мысль. У меня есть слабоумная племянница — ее уже третий раз обрюхатил помощник конюха, тоже придурок. Первые два младенца у нее сразу сдохли, потому что она просто не понимает, что делает. Теперь у нее снова схватки — на подходе третий ублюдок, а его никто в глаза не хочет видеть, и меньше всех она сама. Не унывай! Как-нибудь мы выкрутимся, что-нибудь получится».

«Теперь уже надеяться почти не на что», — печально отозвалась Сульдрун.

«Посмотрим!»

Племянница Эйирме родила нечто — судя по внешним признакам, девочку. Как и предыдущие отпрыски помощника конюха, этот ребенок что-то пропищал в судорогах и умер, уткнувшись лицом в обильные маточные выделения.

Тельце младенца поместили в коробку, над которой — так как племянницу Эйирме убедили обратиться в христианство — брат Умфред произнес несколько благочестивых слов. Погребение поручили Эйирме, и она забрала коробку.

Прошла ночь, наступило утро. В полдень у Сульдрун начались схватки. Перед заходом солнца — истощенная, с темными кругами под глазами, но относительно жизнерадостная — принцесса родила сына, которого нарекла Друном в честь данайского бога-героя, правителя миров Арктура.

Эйирме вымыла Друна и завернула его в чистые пеленки. Позже, вечером, она вернулась с небольшой коробкой. Выше по склону, под оливковыми деревьями, она вырыла неглубокую могилу и без церемоний бросила в нее мертвого младенца. Коробку она сожгла в очаге часовни. Сульдрун лежала на кушетке и наблюдала за кормилицей большими глазами.

Когда коробка превратилась в пепел и ребенок уснул, Эйирме сказала: «Теперь мне пора уходить. Я не скажу тебе, где спрячу Друна, чтобы у Казмира не было возможности у тебя это выпытать. Через месяц-другой ты выскользнешь из сада, найдешь своего ребенка, и — надеюсь — вы больше не будете знать никакого горя до конца своих дней».

«Я боюсь, Эйирме!» — тихо отозвалась Сульдрун.

Большие круглые плечи Эйирме поежились: «Я тоже боюсь, по правде говоря. Как бы то ни было, мы сделали все, что могли».

Брат Умфред сидел перед столешницей из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, напротив королевы Соллас. Он изучал с огромным сосредоточением несколько деревянных дощечек с вырезанными на них таинственными символами, понятными, по-видимому, только просвещенному священнослужителю. По обеим сторонам столешницы горели восковые свечи, ароматизированные душистым перцем.

Умфред неожиданно пригнулся, изображая изумление: «Может ли это быть? В королевской семье родился еще один ребенок?»

Королева Соллас гортанно рассмеялась: «Брось эти шутки, Умфред. Какая чепуха!»

«Знаки не оставляют сомнений! Синяя звезда остается в гроте нимфы Мерлеах. Камбианус восходит к седьмому полуаспекту. И здесь, и здесь — смотрите, ваше величество! — другие восхождения. Иное истолкование невозможно. Время наступило. Многоуважаемая королева, необходимо вызвать вашу свиту и провести инспекцию. Только ваша мудрость позволит решить этот вопрос!»

«Инспекцию? Ты имеешь в виду…» — внезапная догадка заставила королеву замолчать.

«Я знаю только то, о чем свидетельствуют сочетания знаков».

Королева Соллас тяжело поднялась на ноги и вызвала дам из соседней гостиной: «Пойдемте! Нам заблагорассудилось прогуляться на свежем воздухе».

Болтая, смеясь и жалуясь на необходимость приложения чрезмерных усилий, стайка фрейлин последовала за королевой — та промаршировала вдоль сводчатой галереи, протиснулась в проем услужливо открытой перед ней дощатой двери в стене и, с трудом сохраняя равновесие, спустилась по каменистой тропе к часовне.

Сульдрун вышла навстречу. Она сразу поняла, зачем явилась вся эта толпа.

Соллас критически смерила ее взглядом: «Сульдрун, почему мне рассказывают про тебя какую-то чепуху?»

«Какую чепуху, ваше величество?»

«Говорят, что ты беременна. Вижу, что это не так — и на том спасибо. Жрец, гадания тебя обманули».

«Мадам, гороскоп однозначен — здесь практически не может быть ошибки».

«Но посмотри сам!»

Брат Умфред нахмурился, подергивая пальцами подбородок: «Судя по всему, она уже не беременна».

Несколько секунд королева Соллас стояла, тупо уставившись на монаха, после чего резко повернулась, подошла к двери в часовню и заглянула внутрь: «Здесь нет никакого ребенка».

«Значит, по-видимому, он где-то в другом месте».

Окончательно потеряв терпение, королева гневно повернулась к дочери: «Немедленно прекрати притворяться и говори правду!»

«Если имеет место сговор, его будет нетрудно раскрыть», — задумчиво добавил брат Умфред.

Сульдрун бросила на монаха презрительный взгляд: «Я родила девочку. Она открыла глаза и увидела, как жесток этот мир, какие страдания сулила ей жизнь. И она закрыла глаза навсегда. Меня охватила великая скорбь, я похоронила ее под оливками».

Королева Соллас раздраженно махнула рукой и подозвала пажа: «Позови короля — этот вопрос следует решать ему, а не мне. Сама я никогда бы не заперла здесь девушку в одиночестве».

Король Казмир явился явно не в духе, о чем свидетельствовало его лицо, мрачное и неподвижное, как маска.

Казмир уставился на Сульдрун: «Каковы факты?»

«Я родила девочку. Она умерла».

Казмир тут же вспомнил предсказание ведьмы Десмёи, относившееся к первородному сыну принцессы: «Девочку? Ты уверена?»

Сульдрун не привыкла притворяться. Она кивнула: «Я похоронила ее на склоне».

Переводя взгляд с одного лица на другое, король Казмир ткнул пальцем в сторону монаха: «Ага, жрец! Эта работа как раз для тебя, с твоими жеманными обрядами и ханжескими сплетнями. Принеси сюда труп».

Кипя от злости, но не посмев ее как-либо выразить, брат Умфред смиренно склонил голову и направился к могиле. Солнце уже бросало последние вечерние лучи на склон холма; монах стал раскидывать белыми руками влажную черную землю. На глубине меньше одного локтя он заметил льняное полотно, в которое был завернут трупик. Пока Умфред расчищал остатки земли, края полотна раздвинулись, открыв голову мертвого младенца. Брат Умфред застыл, склонившись над могилой. В уме монаха быстро пронеслись образы и отголоски унизительной ночной потасовки с Эйласом. Умфред принял решение — образы и отголоски сдуло, как ветром. Взяв на руки мертвого младенца, завернутого в полотно, он доставил ношу к часовне и положил ее перед королем.