Манжон решительно удалился, и Твиск осталась в одиночестве.

Первым путником, проезжавшим мимо, оказался рыцарь, сэр Джосинет из Облачного замка в Даоте. Остановив коня, он удивленно оценил ситуацию. «Делайте со мной все, что хотите! — прочел он вслух. — Леди, почему вас подвергли такому унижению?»

«Уверяю вас, уважаемый рыцарь, я оказалась в этом положении не по своей воле, — ответила Твиск. — Не я привязала себя к позорному столбу, согнувшись в три погибели, и не я повесила этот знак».

«Кто же это сделал и почему?»

«Тролль Манжон, чтобы мне отомстить».

«Тогда, разумеется, я сделаю все возможное, чтобы вас освободить».

Сэр Джосинет спешился и снял шлем, обнажив белобрысую голову и достаточно приятную физиономию с длинными висячими усами. Он попытался развязать путы, удерживавшие фею, но не добился успеха: позорный столб был заколдован.

«Леди, мои усилия тщетны, — признался наконец рыцарь. — Чертовы узлы не развязываются».

«В таком случае, — вздохнула Твиск, — пожалуйста, выполните предписание, начертанное на знаке. Я смогу освободиться только после того, как ему последуют трое прохожих».

«Это не слишком благородно, — покачал головой сэр Джосинет. — Я обещал, однако, по возможности способствовать вашему освобождению и не могу взять свои слова обратно». И он выполнил обещание с подобающим случаю усердием.

Сэр Джосинет хотел было остаться, чтобы составить компанию одинокой красавице и оказывать ей, по мере необходимости, дальнейшие услуги, но Твиск попросила его удалиться: «Другие путники могут не остановиться, если увидят вас рядом. Поэтому продолжайте путь и поспешите! Уже вечер, а я надеялась вернуться домой до наступления темноты».

«Дорога пустынна, — заметил рыцарь. — Тем не менее, время от времени ею пользуются бродяги и прокаженные, так что вам еще может улыбнуться удача. Будьте здоровы, леди, и всего хорошего!»

Прошел целый час — солнце склонялось к западу. Наконец фея услышала мелодичный свист и вскоре увидела молодого крестьянина — весь день он работал в поле и теперь возвращался домой. Так же, как и сэр Джосинет, парень остановился в изумлении, после чего осторожно приблизился.

Твиск печально улыбнулась ему: «Как видите, сударь, меня тут привязали. Я не могу освободиться и не могу вам сопротивляться, каковы бы ни были ваши побуждения».

«Мои побуждения достаточно просты, — отозвался молодой пахарь. — Но я не вчера родился и поэтому хотел бы знать, что написано на этом знаке».

«На нем написано: делайте, что хотите».

«Ага, в таком случае все в порядке. Я боялся, что с меня возьмут деньги или заставят сидеть в карантине».

Без лишних слов крестьянин задрал повыше длинную рубаху и совокупился с феей, проявляя пикантную топорность. «А теперь, мадам, с вашего позволения мне нужно торопиться домой. Сегодня у нас пареная репа с ветчиной, а из-за вас я задержался и проголодался».

Насвистывая, пахарь скрылся в вечерних сумерках, а фея Твиск осталась у столба, беспокойно размышляя об опасностях ночи.

Уже стемнело, в воздухе холодало; звезды померкли, затянутые сплошной тучей — наступила глухая ночь. Съежившись и дрожа, несчастная фея с ужасом прислушивалась к звукам, доносившимся из леса.

Медленно тянулись часы. В полночь внимание Твиск привлек ритмичный шорох — отзвук неторопливых шагов, приближавшихся по дороге. Шаги прервались — нечто, способное видеть в непроглядном мраке, остановилось и внимательно разглядывало ее.

Нечто приблизилось; было настолько темно, что даже чуткие глаза феи не могли разглядеть ничего, кроме высокого силуэта.

Нечто протянуло руку и прикоснулось к ней холодными пальцами. Твиск спросила дрожащим голосом: «Сударь, кто вы? Пожалуйста, назовитесь!»

Существо не ответило. Твиск почувствовала прикосновение облачения незнакомца — чего-то вроде плаща или рясы; от него исходил тревожный запашок.

Существо приблизилось вплотную и заключило фею в холодные объятия, от которых она почти лишилась чувств.

Через некоторое время незнакомец продолжил неспешную ночную прогулку, а Твиск упала на землю — оскверненная, но свободная.

Она побежала к Щекотной обители. Звезды в разрывах между облаками помогли ей находить дорогу, и она вернулась домой. Умывшись в чистом ручье, Твиск смогла наконец найти покой в своей бархатной зеленой спальне.

Феи не забывают обид, но и не унывают перед лицом неудач. Твиск довольно скоро перестала думать о своих неприятных переживаниях на перекрестке, но ей пришлось о них вспомнить, когда она обнаружила, что забеременела.

В свое время она родила рыжеволосую девочку. Лежа под одеяльцем из пуха совиных птенцов в корзинке, сплетенной из прутьев ивы, дитя взирало на мир с преждевременной мудростью.

Кто был ее отцом? Или что? Отсутствие ответа на этот вопрос изрядно досаждало фее — и ребенок не доставлял ей никакой радости. Однажды У айна, жена дровосека, взяла с собой в лес младенца. Поддавшись внезапному порыву, Твиск схватила милого светловолосого мальчика и подменила его своей не по летам смышленой девочкой.

Таким образом Друн, сын Эйласа и принцессы Сульдрун, поселился в Щекотной обители — и таким образом Мэдук, принцесса неизвестного происхождения, поселилась в Хайдионе.

Дети фей нередко отличаются капризностью, склонностью к истерическим припадкам и злонамеренностью. Друн, веселый мальчик с подкупающе невинными повадками, очаровал фей безоблачным нравом, блестящими русыми кудрями, темно-голубыми глазами и слегка поджатым ртом, постоянно кривившимся так, будто он вот-вот улыбнется. Феи нарекли его Типпитом, осыпали его поцелуями, кормили орехами, цветочным нектаром и хлебцами из травяных семечек.

Неотесанность, с точки зрения фей — непростительный грех; не теряя времени, они приступили к образованию Друна. Его научили преданиям цветов и причудам трав, он лазил по деревьям и досконально изучил всю Придурковатую поляну от Кустистого холма до Звонкого ручья. Он понимал язык леса, в том числе тайные переклички фей, так часто напоминающие птичий щебет.

В обители фей время идет быстрее, и за один звездный год в жизни Друна прошло восемь лет. Первую половину этого срока он провел безмятежно и беззаботно. Когда можно было сказать, что он достиг пятилетнего возраста (в обители полулюдей такие понятия не поддавались однозначному истолкованию), он обратился с вопросом к Твиск, к которой относился примерно так, как младший брат мог бы относиться к благосклонной, но взбалмошной сестре: «Почему у меня нет крыльев, как у Дигби? Я тоже хочу летать — пожалуйста, сделай что-нибудь».

Твиск, сидевшая в траве и занимавшаяся плетением первоцветов, ответила неопределенным жестом: «Летают только дети фей. А ты — не совсем эльф, хотя у нас тебя все любят, ты самый восхитительный Типпит! Сейчас сделаю тебе венок из первоцветов, и ты станешь еще милее, гораздо красивее Дигби — у того хитрая рожа, как у лисенка».

Друн настаивал: «Если я не совсем эльф, то кто я такой?»

«Ну, надо полагать, ты благородного происхождения — наверное, принц королевской крови. А зовут тебя на самом деле Друн». Эти сведения фея Твиск почерпнула необычным образом. Любопытствуя по поводу того, что поделывает ее рыжеволосая дочь, Твиск посетила хижину Грайта и У айны как раз тогда, когда к ним нагрянула делегация короля Казмира. А впоследствии, спрятавшись на соломенной крыше, она подслушала причитания Уайны, сожалевшей о потерянном младенце Друне.

Друн был не вполне удовлетворен полученной информацией: «Кажется, мне больше хочется быть эльфом».

«Мы еще посмотрим, кем ты будешь, — вскочив на ноги, воскликнула Твиск. — А пока что ты у нас — принц Типпит, повелитель всех первоцветов!»

Некоторое время дела на Придурковатой поляне шли своим чередом, и Друн старался не думать о неприятном вопросе своего происхождения. В конце концов, король Тробиус владел чудесными тайнами волшебства и в свое время, когда Тробиус будет в духе и Друн его вежливо об этом попросит, конечно же запросто превратит Друна в эльфа.