Фабий зло взглянул в глаза Лупусу, тот ухмыльнулся и толкнул его ладонью в грудь.

“Он сильней тебя”, – напомнил себе Фабий. Он сам несколько раз имел дело с Клеоменом. И каждый раз, несмотря на отчаянное сопротивление, получал болезненные тумаки и лишался лежащих в кармане денег. – “А еще надо успеть в термы, я и так потратил кучу времени”.

Отступив на шаг назад под веселое улюлюканье Гнея с Публием, он резко пригнулся, и быстро бросился в сторону. Затем, мгновенно повернув, метнулся прямо ловко проскочил мимо оторопевшего от неожиданности Лупуса. Пробегая мимо его дружков, он не смог отказать себе в удовольствии и наградил Гнея подзатыльником, а Публия пнул ногой чуть пониже спины. Оба громко взвыли от боли.

- Стой! – Гней попробовал было броситься за ним следом, но увидев, что Публий не собирается трогаться с места, а лишь морщится и гримасничает, сконфуженно остановился. – Твой папочка сгниет в тюрьме! – Выкрикнул он вдогонку, грозя кулаком и злобно вращая глазами.

- Мой отец в скором времени заберет себе ваш убогий магазинчик. Он ведь вам теперь не к чему. – Прибавил Лупус и во весь голос нараспев, с театральными интонациями произнес. – Ворон каркает, кричит. Папа Фабия в тюрьме сидит.

Район рядом с термами представлял собой грязное пепелище, оставшееся после пожара, свирепствовавшего целых шесть дней подряд. Кругом громоздились кучи мусора вперемешку с битым кирпичом. Среди готовых в любой момент обвалиться черных, покрытых копотью и гарью одиноких стен, некогда являвшихся домами, виднелись узкие дорожки, появившиеся благодаря труду сотен рабов, день и ночь неустанно расчищающих образовавшиеся завалы.

Многие местные погорельцы продолжали жить в тех же самых местах, что и до случившегося бедствия, ютясь в хлипких лачугах с провалившимися крышами, проклиная власти и особенно императора. Их злость и ярость питалась разнообразными слухами, один нелепее другого, хотя среди них встречались и весьма правдоподобные. Особенно любили повторять историю, будто во время пожара Нерон, одетый в театральное одеяние, вышел на башню дворца и, глядя на полыхающее вдали зарево огня, декламировал стоявшим рядом придворным отрывок из поэмы о крушении Трои. Из-за гулявших в народе слухов многие из жителей прибывали в полной уверенности, что именно император приказал устроить поджог. Охотно называлась и причина. Недовольный узкими, кривыми улочками, стесненными громоздившимися друг на друга доходными домами, уже издали внушающими отвращение одним своим видом, он воспылал идеей построить новый Рим, чистый, красивый, с ровными, широкими улицами, геометрически правильными зданиями, радующими взгляд и приносящими истинное удовольствие настоящим ценителям красоты. Но против строительства нового Рима выступили те самые жители доходных домов, всю свою жизнь прожившие на кривых, грязных улицах. Им некуда было идти, да они и не особо хотели, уверенные, что их просто хотят выселить.

Фабий отказывался верить всем этим слухам, понимая, что они вызваны исключительно озлобленностью погорельцев и тяжелой жизнью простых людей, любящих винить в своих неудачах исключительно власть.

Осторожно ступая, рискуя в любую секунду подвернуть ногу, он вскоре вышел на территорию терм. Вокруг огромного, в несколько этажей здания, находился живописный парк, с ровными широкими дорожками, посыпанными мелким, утоптанным песком. Вдоль них росли одинаковой высоты деревья, едва слышно шелестя на легком ветерке ставшими серыми в сгустившейся темноте листьями. В глубине кустарника прятались манящие отдохнуть под их крышами беседки, мраморные скамейки, прекрасные статуи героев старины и мифологических животных. Всюду горели светильники, роняя вокруг себя яркий, слепящий глаза свет.

Войдя внутрь, Фабий прошел через коридор, на сводчатом потолке которого на голубом фоне сверкали нарисованные золотой краской звезды, и оказался в помещении для раздевания. Вдоль стен располагались ниши и висевшие рядом с ними специальные сумки. В нишах посетители держали принесенные с собой личные вещи, в сумках одежду. Возле нескольких из них неторопливо одевались вечерние посетители. Рядом, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждали рабы, равнодушно поглядывая по сторонам.

К Фабию тут же подскочил высокий сухой старик с длинными, спутанными волосами на голове.

- Добрый вечер, уважаемый. Дай медяк и я с удовольствием посторожу твои вещички.

Дед, вероятно, работал капсарием, сторожем, который за вознаграждение присматривал за одеждой и вещами посетителей. Порывшись в кармане, Фабий извлек латунный дупондий и подбросил на ладони.

- Я пришел за вещами отца, Луция Марцелла. Где я могу их забрать?

Старик прищурился и с неожиданной ловкостью поймал монету.

- Сочувствую тебе, сынок, – попробовал ее на зуб, бегло осмотрел и недовольно скривился. – Новая… Хотя сойдет.

- Унесли его вещички. Минут двадцать назад. Тебе нужен Гальб. Отыщешь вон там, – он указал иссохшей рукой на маленькую, едва заметную дверь. – А теперь извини, мне надо работать. – И направился к толстому, пузатому мужчине с красным, словно перезрелая слива лицом.

За дверью оказался узкий, темный коридор. Двигаясь на ощупь, Фабий вышел в другой более широкий и светлый. Пройдя до поворота, свернул направо и увидел несколько помещений, лишенных дверей. В самом дальнем, за грубым деревянным столом сидел сотрудник терм и сосредоточено водил стилусом по покрытой воском дощечке. Видимо, такое занятие было для него невероятно трудным и неприятным, отчего выражение лица периодически делалось хмурым, а взгляд перемещался на горевшую тусклым пламенем свечу.

- Я ищу Гальба, – кашлянув, заявил ему Фабий.

Тот мгновенно отодвинул табличку в угол стола, рядом аккуратно, словно драгоценную вещь, положил стилус и медленно, с сильным акцентом, произнес:

- Это я.

- Я пришел за вещами отца. Луция Марцелла.

Служитель терм развел руками:

- Их забрали стражники. Несколько минут назад. Пришедший с ними офицер сказал, что они будут приобщены к делу. Что-то еще?

- Нет, – Фабий разочарованно кивнул.

Гальб вздохнул и с явной неохотой покосился на стилус с табличкой, лежащие в углу стола.

Проклиная свою медлительность, Фабий поплелся обратно. Свернул за угол и оказался в темноте. Глаза с трудом различили слившиеся с густым полумраком стены. Осторожно ступая вперед, он по памяти нащупал рукой дверь и вернулся в раздевальню. Та уже пустовала, исчез и старик. Видимо, термы должны были скоро закрыться.

В саду возле входа стояла тишина. А чуть поодаль, в дальней беседке, вели неторопливую беседу трое бородатых мужчин, одетых в белоснежные тоги. Вдалеке четверо рабов, осторожно ступая, несли высокие носилки, покачивающиеся в такт их ходьбе. Рядом, за колонной, прохаживалась одинокая фигура. Бросив на Фабия долгий продолжительный взгляд, человек отвернулся и, состроив беспечное выражение лица, принялся тихонько насвистывать незамысловатую мелодию.

“Скучающий раб ожидает господина”, – решил Фабий, медленно идя по дорожке вдоль густых кустов. – “Зачем стражникам понадобилось забирать вещи отца?”

Взор скользнул по статуи императора. Нерон в виде Диониса надменно взирал поверх его головы. Плечи укрыты легким плащом, оставляя обнаженной мускулистую грудь и идеальный торс. Правая рука сжимает круглую чашу с тонкими ручками.

Внезапно неожиданная догадка поразила Фабия.

“А если в вещах отца имелось что-то могущее ему повредить? Иначе, зачем он меня отправил за ними на ночь глядя?” – он задумался, вспоминая. – “Он еще поторопил меня в конце, боялся, что я могу не успеть… И я подвел его. Неужели он все-таки виновен в преступлении…” – Вздрогнув, постарался прогнать от себя страшные мысли. – “Нет, я верю отцу”.

Вдруг Фабий услышал приглушенные голоса, доносящиеся позади статуи. Он хотел пройти мимо, считая, что подслушивать чужие разговоры неприлично, но тут один из говоривших сказал такое, отчего Фабий остановился и, презрев мораль, напряг весь свой слух.