Я отрицательно покачал головой:

— Спасибо, но действительно нет никаких проблем. Если я не появлюсь на ужине, то только потому, что вспомню о другом свидании.

Она улыбнулась, слегка покраснела, но смысл моих слов поняла. Потом удалилась, и здоровяк закрыл за ней дверь.

Никканен спросил:

— Вы имели в виду нашу встречу, мистер Кэри?

— Да, вот именно. До моих неприятностей ей не должно быть никакого дела. Я человек легко ранимый…

Он слегка поморщился, потер кончик длинного носа и сказал:

— Думаю, вы меня неправильно поняли.

Это было не так, но если он хотел начать все сначала, пожалуйста. Никканен печально улыбнулся:

— Только давайте чуть более открыто и правдиво, чем до этого.

— Прекрасно. Это меня устраивает.

Я снова сел.

Он закурил другую сигарету и сказал:

— В Лапландии что-то происходит, мистер Кэри. Мне кажется, вы с этим согласитесь. Давайте вернемся к двум авиакатастрофам. Я спросил, есть ли между ними связь. Вы ответили, что так не думаете. Теперь я спрашиваю: почему?

Я глубоко вздохнул, затем после глотка шнапса резко выдохнул. И тут моя правдивость резко пошла на убыль. Но вот в одном я мог быть абсолютно точен. И я ответил:

— В одной два человека погибли, в другой не погиб никто. И это существенно ослабляет версию о связи между ними. Будь выбор за мной, я в любом случае предпочел бы пожар. Особенно если бы кто-то забыл предварительно вывести из строя систему пожаротушения. Неисправность с закрылками выявляется перед самой землей: ни высота, ни скорость на этом этапе полета не позволяют исправить ситуацию.

— Так что пожар — работа дилетанта, а закрылки — профессионала?

Я пожал плечами:

— Не вижу, почему я должен выполнять работу за СУОПО? И вообще, кому понадобилось убивать англичанина Джада?

— А почему понадобилось убить мистера Адлера?

— Хороший вопрос. Откуда он летел?

— Ах да. — Он перелистнул обратно несколько страниц в блокноте. — Пока мы знаем только то, что вчера в полдень он взлетел с реки в Рованиеми. И не вернулся. Ночью мы запрашивали Кемийярви, Килписярви, Соданкайлю, а также Инари, Киркинес и прочие города, но нигде его не было… — Он пожал плечами.

— Гидроплану незачем возвращаться в город. Годится любое озеро или река.

Никканен перелистал блокнот до чистой страницы.

— На кого мистер Адлер работал?

— Я видел его с несколькими охотниками и туристами, не более того. Думаю, этим летом у него не было контракта на проведение геологоразведочных работ.

Я не счел нужным сообщать, что Оскар собирался чем-то заняться по поручению Вейкко, или излагать собственные домыслы, основанные на разговоре с последним.

Если кто и подстроил Адлеру аварию, то уж никак не Вейкко.

— Вероятно, он не был кристально честным парнем?

Я пожал плечами:

— Вопрос лишен практического смысла. Он был независимым пилотом и придерживался своих собственных правил. Пилот никогда не опускается сквозь облака, не зная, что там за местность. Он должен приземлиться как можно скорее, если сообщили, что после захода солнца ожидается туман. Ему нужно дозаправиться сразу после посадки, чтобы избежать конденсации паров в баках. Вот этих правил он придерживался. А провоз корзины шнапса или полет через запретную зону — это все правила бумажные.

Никканен мягко спросил:

— Вы мне рассказываете про Адлера или про себя?

Я опять пожал плечами.

Никканен задумчиво потер нос, затем продолжал:

— Еще одно, мистер Кэри. Два гидроплана разбились по каким-то причинам. Теперь в Лапландии остался лишь один, который принадлежит вам. И мне хотелось бы, чтобы вы были очень осторожны и сообщали мне о просьбах выполнить какую-либо необычную работу. Вы поняли?

Я понял очень даже хорошо. Я был наживкой, а на наживку ничего не поймаешь, если держать ее в банке.

Кивнув, я вышел.

Время близилось к половине шестого, я выпил в «Майнио» уже три чашки кофе, а Вейкко все не появлялся.

Я думал было позвонить ему, но потом решил этого не делать. В Ивало редко говорили по телефону, и на станции знали мой голос.

Конечно, репутация моя была не блестящей, но все же пока лучше, чем у Вейкко. По этой же причине я не стал брать такси.

Вейкко жил в миле отсюда, по восточной дороге в Акуйярви. Место было глухое, как всюду тут. Стоит лишь отъехать от Ивало, и вы попадаете в унылую глухомань. И в каких-нибудь двадцати ярдах от дороги — девственный лес, куда не ступала нога человека.

Хвоста за мной вроде бы не было, и я надеялся, что никто не заметил, куда я направился.

Я был уже на полпути, когда увидел мчащийся мне навстречу огромный грузовик. Он мчался слишком быстро для такой узкой песчаной дороги, вздымая за собой облако пыли, подобное завесе из густого тумана. Я укрылся среди деревьев, пока он не проехал мимо.

Это был алый «фасел-вега» с Клодом за рулем. Я не заметил, был ли кто-нибудь еще в машине, но ручаться не стал бы. Если в кабине был Вейкко, мне предстояло оказаться простофилей, которого не хотят видеть и водят за нос.

Но тут уж я действительно решил его найти. Теперь мне было не так важно, полетим мы с ним куда или нет, хотя дело все равно есть дело. Но очень уж хотелось мне узнать, почему это он жаждал куда-то улететь. Так что я продолжал шагать по дороге.

Его огромный дом, огромный по крайней мере по меркам Лапландии, в стиле швейцарского шале. Скаты широкой, массивной крыши опускались почти до окон первого этажа. Так что на втором этаже окна были только на фасаде и тыльной стороне дома.

Дом был срублен «в лапу» из огромных бревен, на манер лесной хижины, но с удлиненными концами. Бревна не были покрашены, а только пропитаны олифой и покрыты лаком, чтобы придать им янтарный цвет виски.

Огромные рамы из металла были разделены на мелкие сектора, так что окно казалось защищенным крупной решеткой.

Входная дверь являла собой воплощение старины, возможно даже, была вывезена из Центральной Европы. Массивное сооружение из дубового бруса со множеством литых металлических деталей и больших кованых гвоздей. Проще проделать брешь в стене, нежели одолеть такую дверь.

Все это выглядело достаточно причудливо, если не знать Вейкко и доводов, заставивших его выбрать именно такую резиденцию. Если кто-нибудь станет бушевать около двери и кричать: «Откройте, или вышибем ее к чертовой матери!» — он может разбить о нее обувку и кулаки, пока Вейкко будет совать в печь очередную порцию документов. Чтобы проникнуть внутрь через окно, пришлось бы выставлять металлические рамы целиком.

Сгущались сумерки, только крыша еще освещалась солнцем, но в доме было темно. Я напрямик прошел к дому по небольшому пустырю, который, по всей видимости, считался бы лужайкой, если бы кто-нибудь удосужился выкосить ее этим летом. Подойдя к двери, я нажал кнопку. Затем отступил назад, чтобы меня было видно из окон, и Вейкко убедился в желательности посетителя. Немного погодя я позвонил снова.

Спустя еще некоторое время я стал кричать под окнами:

— Эй, кто вызывал первоклассного вольного пилота?

Деревья всей округи подхватили мой крик, изменили его на свой манер, разнося во все концы, и он, удаляясь, постепенно затихал в лесу, а тот отзывался глухим эхом. Мой одинокий голос среди лесной глуши рождал щемящее чувство одиночества. Я обошел дом. Окна были закрыты и плотно завешены шторами. Задняя дверь была почти столь же несокрушимой конструкцией, что и передняя, и тоже накрепко заперта. Голубой «сааб» Вейкко стоял на подъездной дорожке. Я вернулся к парадному входу и позвонил в последний раз перед тем, как пуститься в обратный путь в надежде столкнуться с ним нос к носу через какие-нибудь полчаса в «Майнио». И просто чтобы еще раз убедиться в неприступности сей крепости, толкнул дверь.

К моему удивлению, она со стуком открылась.

Я вошел внутрь крадучись и затаив дыхание, на цыпочках двинулся по коридору, стараясь уловить какие-либо признаки присутствия хозяина. Это было абсолютно бессмысленно после многократных звонков в дверь и орания до хрипоты под окнами.