В этой оценке своих намерений генерал Марков был прав, и благо, что он успел перед смертью понять это и раскаяться. Последняя воля Маркова была исполнена: в селе Воронцово-Николаевском по его занятии никого не казнили, но на жителей села наложили контрибуцию в три миллиона рублей. На возврат имущества экспроприированных его прежним хозяевам и выплату контрибуции было дано три дня под страхом смертной казни через повешение. На жителей поселка при станции Торговая, где жили большей частью торговцы и местная “интеллигенция”, контрибуцию не накладывали, поскольку для белых они были «свои». Спустя несколько месяцев, осенью 1918 г., белыми была объявлена всеобщая мобилизация - также под страхом смертной казни через повешение за уклонение и дезертирство.

Если от «экспроприации экспроприаторов» во исполнение первых декретов Советской власти пострадало меньшинство населения, принадлежавшее большей частью к классам и сословиям, представители которых не в Бога богатели, то контрибуциями, требованиями возврата «экспроприированного» имущества его первоначальным владельцам вожди белого движения подняли против себя уже большинство - трудящееся большинство. Причем не только подняли против себя, но и озлобили.

Для того, чтобы уплатить контрибуцию «в нашей семье собрали все золотые и серебряные монеты, золотые и серебряные венчальные кольца, перстни, женские серьги и в приложение к ним материну ручную швейную машинку “Зингер”, которой она очень дорожила и берегла. Наши соседи и односельчане несли на уплату контрибуции тоже всё ценное, что имели.

Скоро появилось еще одно, раньше неизвестное слово «контрразведка». (…) Забрали [108] нашего дедушку. (…) Почти неделю дедушку домой не отпускали. Потом отпустили. Пришел он худой, невеселый. Сказал, что его там каждый день допрашивали и били шомполами [109], потом отпустили. Он так и не понял, за что забрали. Спасло его от виселицы только то, что сын Афанасий, как только белые заняли Торговую, пошёл добровольно служить в их армию в войска связи. (…)

Дедушка, после того, как побывал в контрразведке, от эсеров отказался и перешел на сторону большевиков, и их он стал называть «нашими». (…)»

Дедушка еще легко отделался. Органы контрразведки были всё время в непрестанных трудах, того же рода, что и описываемая С.П.Мельгуновым в “Красном терроре” ВЧК:

«Вылавливали большевиков, вылавливали подозреваемых в большевизме и сочувствующих большевикам, ловили дезертиров. Разбирались с ними: кого расстреливали, кого вешали, кого пороли шомполами. Разбирались быстро.

В сентябре был хороший осенний день. В начальной железнодорожной школе, единственной школе в 1919 году, шли занятия. В перерыв школьники выбежали из класса на улицу, играли. В это время контрразведка привела на пустырь около школы приговоренных к расстрелу и начала по одному расстреливать. Ребята в ужасе кинулись бежать в классы, а сын начальника железнодорожной станции «Торговая» с криком побежал в сторону. Один из казаков выстрелил ему в спину. Убил. Сделал это ради “забавы”.

(…) Как-то раз наша “команда” - мальчишки-подростки - совершала очередной обход мусорной свалки в конце аэродрома «на выгоне». Занялись этим утром, после завтрака. В одном месте на куче мусора лежало истерзанное, еще свежее тело мертвого человека. Он был убит выстрелом в затылок, раздет до пояса. Лежал лицом вниз, а на голой спине химическим карандашом было написано печатными буквами: «Вот гад тебе земля, воля и свобода, равенство и братство!» На труп не успели налететь мухи. Это делала контрразведка!

Мы убежали: стало страшно стоять у расстрелянного.

В нашем селе и посёлке суббота считалась «базарным днем». Из окрестных сёл в этот день с утра ехали крестьяне, что-то продать, что-то купить. Белые в такие дни часто устраивали облавы на дезертиров, поэтому на базар следовало ехать с документами.

В одну из таких суббот приехали на базар из села Крученая Балка два крестьянина с сыновьями, двумя семнадцатилетними парнями. Документы забыли дома. При облаве их задержали. До Крученой Балки от Торговой 15 километров. Отцов отпустили за документами. Это произошло утром.

Наша “команда” около 14.00 отправилась на вокзал посмотреть поезда. Там увидели: на двух молодых акациях у перрона висели два молодых парня. Ноги их не доставали до земли сантиметров 30, а шеи были прикручены телефонными проводами к стволам деревьев. Казалось парни стоят, склонив головы.

В это время подъехала подвода с двумя крестьянами. Их сопровождал казак верхом на лошади: “Смотрите, не ваши ли?” - произнес он. Отцы без его слов узнали своих сыновей. Они привезли в контрразведку документы. Там ребят не оказалось. Послали на вокзал с казаком, посмотреть, не их ли утром повесили там на акациях у перрона. Повесили их!

Страшно было смотреть на то, что произошло с отцами!

Казак сказал, повернулся и уехал шагом. Повешенных отцы сняли сами. Уложили на подводу и повезли домой. Так работала контрразведка в Добровольческой армии генерала Деникина» [110].

Здесь описаны действия белых, включая и казаков. Но и в начале 1918 года были казаки, устанавливавшие сами и поддержавшие Советскую власть. А.И.Деникин в своих воспоминаниях о начале гражданской войны на Юге России сообщает, что к концу мая 1918 г. Советская власть была установлена в 87 станицах Кубани.

«На 947151 жителя станиц большевиков было 164579, то есть 17 %; в их числе казаков 3,2 % и иногородних 96,8 %. В 50 станицах насчитывалось 770 видных советских деятелей-комиссаров, членов советов и агитаторов: из них 69 интеллигентов и полуинтеллигентов и 711 людей совершенно не образованных, стоявших на низших ступенях общественной лестницы, по большей части уголовного элемента. В общем числе 34 % казаков и 66 % иногородних» [111].

Многие из этих казаков-большевиков сложили свои головы так же, как сложили свои головы в бою под Лежанкой крестьяне и мастеровые из Торговой и Воронцовки, ради того, чтобы их потомки жили при Советской власти по-человечески.

А что касается деникинских обвинений в уголовщине, то наряду с теми, кто действительно был уголовником, примазавшимся к революции, чтобы погреть руки, к разряду уголовников “усмирителем” отнесены и все те, кто стоял на «низших ступенях социальной лестницы» [112], но был противником социальной пирамиды толпо-“элитаризма”, в отличие от самого А.И.Деникина - её сторонника и охранника. Недостаток же образования и недостаток ума это не одно и то же [113], и в эпоху всеобщего обязательного почти высшего образования все мы насмотрелись на людей образованных, но дурных[114] (один Е.Т.Гайдар чего стoит).

И многие кавалерийские части и соединения Рабоче-Крестьянской Красной армии, включая и Первую конную, были бы просто физически невозможны, если бы не поддержка их простыми казаками. И в казацких семьях братья восставали друг на друга также, как и в семье, чью хронику мы цитировали, в которой один брат был повешен белыми за то, что был большевиком-активистом, а другой пошел добровольцем в белую армию (третий в первую мировую лишился ноги из-за своевременно не оказанной после ранения медицинской помощи, вследствие чего сидел дома).

Итоги же гражданской войны против Советской власти можно было предвидеть и при её начале:

«На Дон пробирались со всех сторон монархисты. Встречая новоприбывших, Корнилов спрашивал:

– Это всё офицеры, а где солдаты?» (Д.Жуков “Жизнь и книги В.В.Шульгина” - предисловие к сборнику В.В.Шульгин “Дни”, “1920”, Москва, «Современник», с. 39).