Прежде всего следует обратить внимание на то, что пороть отсебятину и называть собственную отсебятину сюжетом “Медного всадника”, пусть и «адаптированным», - негоже: офицером был Германн из “Пиковой дамы”; о Евгении из “Медного всадника” А.С.Пушкин говорит неопределённо: “где-то служит”, что вовсе не означает армейской службы, тем более, что Евгению нигде не сопутствуют атрибуты военнослужащего.

Также следует обратить внимание и на то, что А.С.Пушкин прямо говорит о сумасшествии Евгения, чья психика не выдержала некоего видения, хронологически совпавшего с наводнением. Возможно, что у кого-то другое мнение, но внимательно читая текст поэмы можно увидеть, что само наводнение Евгений проспал, точно также, как проспали апостолы молитву Христа в Гефсиманском саду.

Конечно, можно понимать поэму и так, как понял её кинокритик из “Петербургского телезрителя”:

«Впечатляющие сцены гибнущих в ледяной воде пассажиров “Титаника” легко адаптируются к эпопее [15] “Медный всадник”. Тонущие люди, беспощадная стихия, трагическая развязка любви… Евгения сыграл бы тот же Ди Каприо, а Парашу - та же Кейт Уинслет… Пусть себе утонет… Не жалко…»

Но, в отличие от автора статьи “Петербургского телезрителя”, А.С.Пушкин нигде прямо не говорит о гибели Параши в наводнении. Более того, при внимательном чтении оригинального текста поэмы, можно войти в иносказание второго смыслового ряда, из которого за именем Параши откроется образ народа русского, “дом” которого - цивилизация Россия - не погибла. И к этому есть основания в самом тексте поэмы:

И вот бежит уж он [16] предместьем,

И вот залив, и близок дом…

Что это?…

Он остановился.

Пошел назад и воротился.

Глядит… идет… еще глядит.

Вот место(,) [17] где их дом стоит;

А.С.Пушкин прямо говорит: «их дом стоит», стоит по-прежнему, как и до наводнения. Но Евгений, повредившийся умом, живет в воображаемом им мире, и потому реально стоящего «дома» не видит… Если бы имелось в виду, что «дом» уже не стоял на своем обычном месте к моменту прихода Евгения, то, надо думать, Первый поэт России сумел бы избежать двусмысленной грамматической формы настоящего времени; а все последующие литературные критики, восхищаясь языком поэмы, не упирались бы в её иносказания, сожалея при этом о собственной неспособности проникнуть в их смысл.

Но приведенный пример - только одно из множества мест в содержании “Медного всадника”, которое показывает, что в текст прямого, буквально понимаемого повествования поэмы изначально заложены входы в мир её иносказаний. И если ими пльзоваться по разумению, то откроется не менее своеобразная история, чем история сюжета «Титаника»; она такого же глобального порядка значимости, но не о печальных перспективах попытки гальванизации трупа былой Атлантиды в нынешней цивилизации, а о жизнеутверждении будущего на основе региональной цивилизации России.

Однако, с «Медным Всадником» дело обстоит сложнее чем с «Титаником»: если «Титаник» невозможно спародировать, то «Медный всадник» возможно окарикатурить и спародировать, что и продемонстрировал злопыхательствующий кинокритик из “Петербургского телезрителя”. Но «Медный всадник» невозможно пересказать своими словами и кинообразами без того, чтобы не потерять данные через А.С.Пушкина Свыше ключи к иносказаниям и жизненному смыслу поэмы. А они то - главное.

Так что, если «Титаник» - диагноз для всей “новой Атлантиды” [18], то «Медный всадник» - это тоже диагноз, но уже для всей “богоизбранной элиты”, безумными действиями которой эта “новая Атлантида” создавалась и к которой всегда мечтала приобщиться не менее безумная российская “элита”.

11 - 17 мая 1998 г.