Он лежит у самой воды, ноги его свисают с края скалы так, что волны холодят ступни, лодыжки.
Время от времени он шевелится на своем неудобном ложе, громко стонет: быть может, на скалу выведены микрофоны; пусть тогда обитатели подземелья не только видят в перископ исстрадавшегося, полумертвого от перенесенных лишений человека, но и слышат его голос.
Подаренный Джаббом нож рядом, на краю узкой каменной щели. Карцев прикрыл его коленом и готов мгновенно столкнуть в щель, бог знает какую глубокую. Как только Абст появится из-под воды, нож исчезнет.
В те часы, когда, дождавшись темноты, он вновь переплыл лагуну, с фонарем в руках отыскал ориентир и свое убежище, а затем прополз до расщелины и выбрался на волю, — в те часы он многое передумал. Определен каждый его шаг, взвешено каждое слово, которое он скажет хозяевам грота.
Есть ли у него шансы на успех? Почти никаких. Но он должен сделать попытку!…
Военно-морской базе союзников грозят новые диверсии — Абст и его люди не остановятся на полпути. Только Карцев может помешать этому, спасти жизнь сотен моряков, сохранить корабли, которые действуют против общего врага. То, что военный суд базы приговорил его к смерти, ничего не меняет.
Вторая причина, заставляющая его попытаться свершить задуманное, — люди, которых опекает Ришер. Кто они, эти водолазы? Больные, чья психика расстроена в результате какого-то происшествия? А что, если в подобное состояние они приведены умышленно, с целью? Но с какой?
Ни на секунду не может забыть Карцов неподвижных глаз водителей буксировщиков. И особенно отчетливо видится ему обнаженный пловец — тот, которого у воды настигла помощница Абста…
Вдруг та же участь ждет и его?
Солнце палит нещадно, а ноги заледенели. Завладев ступнями, холод ползет к коленям. Это страх при мысли о предстоящем.
Все равно он обязан проникнуть в тайну хозяев грота!
Подумать только, он все еще не теряет надежды выведать секреты врагов, выжить да еще и пересечь океан из конца в конец и вернуться к своим с важными сведениями о противнике!…
Карцов морщится. В эти минуты он ненавидит себя за тупое, бессмысленное упорство.
Он приподнимается на локтях, долго глядит в море. За горизонтом, за многие тысячи миль отсюда — берега его родины.
Холод поднимается выше. Вот-вот доберется до сердца. Сил все меньше. Их уже, вероятно, не хватит, чтобы доплыть до базы союзников, если бы Карцов осмелился на такое. Но не сулит добра встреча с теми, кто осудил его на смерть. Сообщение о гроте и его обитателях они сочтут провокацией и… приведут приговор в исполнение.
Все это бесспорно. А внутренний голос твердит: еще не поздно пуститься в обратный путь. Если плыть медленно, сберегая крупицы энергии, пожалуй, дотянешь до острова. А так и не почувствуешь, как иссякло тепло… Что пользы погибнуть, унеся с собой данные о подводной берлоге нацистов!
Карцов со стоном переворачивается на бок, ладонями стискивает голову. Как поступить? Где правильное решение?
Яркое солнце. Заштилевшее море. Высокое чистое небо. И — скала, на которой лежит человек. Голова его неловко подогнута, пальцы разбросанных рук вцепились в камень, тело в порезах и ссадинах вздрагивает.
Скорее бы появились те, что обитают в пустотах скалы!
Ну, а если его не заметят или сочтут умершим?
Протянув руку, Карцев нащупывает нож. Вот для чего хранит он подарок Джабба. В крайнем случае, при самых критических обстоятельствах, когда уже не на что будет надеяться…
Р-раз! Он сталкивает нож в расщелину: в воде, совсем рядом, две головы в шлемах!
Пловцы выбрались на скалу, помогли друг другу снять шлемы, приближаются, неуклюже шлепая ластами.
Вот они присели на корточки у распростертого на камнях тела.
— Кто ты, старик? — по-английски спрашивает
Абст. Вопрос повторен на испанском языке, затем по-французски. И лишь потом звучит немецкая речь.
— Кто ты, старик? — говорит Абст. — Ты моряк? Твой корабль потоплен?
Старик!… Карцеву кажется, он во сне.
Мозг работает с непостижимой быстротой. Да, конечно же, да: он истощен, грязен, оброс.
Абст кладет пальцы ему на запястье, слушает пульс.
Он видит страх в глазах лежащего на скале человека. Почему человек боится, пытается спрятать руку?…
Абст хватает ее, поворачивает к себе.
— Немец! — восклицает он, увидев татуировку.
Это последнее, что запомнил Карцев.
Сознание вернулось к нему уже в подземелье.
Часть третья
БЕЗУМЦЫ
Первая глава
Он открыл глаза в кровати, занимавшей добрую половину тесного каменного закутка. Рядом стоял Глюк и кормил его с ложечки мясным бульоном, горячим, крепким. Чашка быстро опустела.
— Больше нельзя, — наставительно сказал Глюк. — Можешь подохнуть, если обожрешься.
И он ушел, заперев за собой дверь.
Абст пока не появлялся.
Трижды в сутки Глюк приносит еду, кофе. Почти не разговаривает. Задал несколько вопросов: возраст, профессия, долго ли пробыл в воде…
Счет времени Карцов ведет так: три приема пищи, следовательно, прошли сутки; вновь завтрак, обед и ужин — еще сутки долой.
Маленькая лампочка, подвешенная под самыми сводами, горит все время; свет ее чуть пульсирует.
Карцов сыт, отдохнул, полностью экипирован — на нем такой же вязаный свитер, брюки и шапочка, что и у Глюка. Одежду тоже принес рыжебородый — бросил на койку, показал рукой: одевайся! Вспомнив что-то, ушел и вернулся с парой войлочных туфель — швырнул их под ноги Карцеву и молча стал у двери.
Карцов натянул брюки, с трудом просунул голову в узкий воротник свитера, надел туфли.
Глюк сел на кровать, поднял штанину на левой ноге.
— Пощупай, — распорядился он, шлепнув себя по голени, пощупай и определи, что здесь было, если ты действительно врач.
Карцов опустился на корточки, осторожно коснулся толстого иссиня-белого колена своего стража.
— Не здесь. — Глюк покрутил головой. — Ниже бери. Руки Карцева скользнули к икроножной мышце, исследовали голень. На кости было утолщение. Пальцы тщательно ощупали кость, промяли мышцы.
— У вас был перелом, — сказал Карцев. — Косой закрытый перелом, скорее всего, обеих костей. А лечили вас плохо: большая берцовая кость срослась не совсем правильно… Я не ошибся?
Глюк промолчал.
— Когда это случилось? Лет пять назад?
— Шесть…
Все это происходило вчера, на третий день пребывания Карцова в гроте.
А сегодня, тотчас после завтрака, Глюк вывел пленника из пещеры. За дверью их ждал радист.
И вот они идут узким, извилистым коридором. Лампочки, подвешенные на вбитых в скалу крючьях, едва светят, надо зорко глядеть под ноги, чтобы не оступиться.
Провожатые останавливаются у полукруглой двери. Глюк тянет за железную скобу. Дверь открывается.
Большая пещера. Вверху обилие сталактитов, стены сравнительно гладкие, пол в центре покрыт брезентом, под которым угадывается что-то мягкое.
Посреди пещеры подобие стола, возле него несколько складных табуретов и шест с поперечиной. А на шесте нахохлился серый какаду — настоящий, живой!
Карцову чудится: вот попугай встрепенется, захлопает крыльями, прокричит «Пиастры, пиастры!» — и в пещере появится колченогий Сильвер…
Но попугай неподвижен. А вместо героя «Острова сокровищ» к столу подходит Абст.
Он вышел откуда-то сбоку, кивком показал Карцову на табурет, сел сам.
За спиной пленника лязгнула дверь: конвоиры ушли.
Протянув руку, Абст пододвигает попугаю блюдечко с кормом, перекладывает на столе книги. Так проходит около минуты.
— Ну, — говорит Абст, подняв голову и оглядывая Карцова, — как чувствуете себя?