Абст. Ваши предположения оправдались? Туннель был сквозной? Вам удалось вывести из него лодку?

Бретмюллер. Нет.

Абст. Дальше, Бретмюллер!

Бретмюллер. Мне трудно говорить. Усиливается боль в голове. И — спать. Я так хочу спать! Дайте мне передышку, я посплю немного, и мы…

Абст. Вот вам сигарета.

Бретмюллер. О, спасибо! Пожалуйста, спичку. Боже, как кружится голова!… Нет, не могу курить. Погасите сигарету. Меня мутит от запаха дыма!

А б с т. Говорите, Бретмюллер!

Бретмюллер. Прошло немного времени, и удары о корпус лодки прекратились. Она свободно висела в воде. Двигалась ли она, я не знаю. Мы выждали около двух часов. Вокруг было тихо. Тогда я рискнул включить машинки очистки воздуха — люди задыхались от недостатка кислорода. Замерев, мы ждали шума винтов корвета и новых взрывов. Однако все было спокойно. Еще час томительного ожидания. Я осмелел и скомандовал всплытие. Мы могли рискнуть: по расчетам наверху еще продолжалась ночь. Как сквозь сон слышал я голос матроса, считывавшего показания глубиномера. Мы постепенно поднимались…

Абст. Перебиваю вас. Какие глубины были в туннеле?

Бретмюллер. Примерно сто пятьдесят футов.

Абст. Очень любопытный туннель!

Бретмюллер. Итак, мы всплывали. Каждую секунду я ждал удара рубкой о скалу. Но над нами была вода, только вода. Подвсплыв, мы подняли кормовой перископ. Мы ничего не увидели. Два других перископа были повреждены и не выдвигались из шахт. И вот на глубиномере ноль я отдраиваю рубочный люк и поднимаюсь на мостик. Меня охватывает тишина и темнота — густой, ни с чем не сравнимый мрак. Нас будто в тушь окунули. Мрак и абсолютно неподвижный воздух. Почему-то вспомнился «Наутилус» капитана Немо… Неожиданно для самого себя я вскрикнул. Звук укатился куда-то вдаль, и немного спустя ко мне вернулось эхо. Я стоял на мостике, подавленный, ошеломленный, а голос мой все звучал, отражаясь от невидимых препятствий, постепенно слабея. Будто и он искал выхода и не мог отыскать. Сомнений не было — лодка всплыла в огромном гроте!…

А б с т. Что же вы?… Стойте, я поддержу вас!

19 часов 11 минут. Конец действия препаратов.

Сознание было восстановлено на 24 минуты.

Повторное исследование токов мозга. Состояние больного угрожающее.

Это была последняя страница. Фридрих Кан перевернул ее и закрыл папку.

Только сейчас услышал он звуки музыки. За роялем сидел Абст. Его пальцы легко бегали по клавиатуре, глаза были устремлены за окно, к тяжелой красной луне, которая медленно вставала над пустынным озером. Казалось, туда же уносится и мелодия, стремительная и тревожная. И музыка, и луна, и тускло отсвечивающая водная гладь за окном, да и сам Абст со странно неподвижными глазами — все это удивительно сочеталось с тем, что составляло содержание желтой папки.

Абст оборвал игру.

Они долго молчали.

— Это был Шуберт? — спросил Кан, чтобы что-нибудь сказать.

Абст покачал головой:

— Я играл Баха. Одну из его ранних хоральных прелюдий. Написано для органа. Если бы здесь был орган!…

— Однако, я помню, ты любил Шуберта, — упрямо настаивал Кан. — Ты увлекался и другими, но Шуберт для тебя…

— Иоганн Себастьян Бах — вот мой король и повелитель! — взволнованно проговорил Абст. — Бах в музыке, Шиллер в поэзии.

— Шиллер? — пробормотал Кан, рассеянно глядя на озеро. Сейчас он думал о другом.

— Да. Хотите послушать?

В голосе Абста звучала нетерпеливая просьба. Удивленный Кан неожиданно для самого себя кивнул.

Абст встал, сложил на груди руки. За ним было окно, и темный, почти черный силуэт Абста четко, выделялся на фоне широких светлых полос, проложенных луной по поверхности озера.

Грозовым взмахнув крылом,

С гор, из дикого провала,

Буря вырвалась, взыграла,

Трепет молний, блеск и гром.

Вихрь сверлит, буравит волны, -

Черным зевом глубина,

Точно бездна преисподней,

Разверзается до дна.

Читал Абст медленно, с напряжением. Голос его был резок, отрывист, и музыка стиха начисто пропадала.

— Это из «Геро и Леандра», — тихо сказал Абст. — Восемь строчек, а сколько экспрессии!

Кан молчал. Он плохо разбирался в стихах, да, признаться, и не любил их. Он считал себя деловым человеком, а поэзия не для таких.

— Вот что, — сказал он. — Распорядись, чтобы нам принесли поесть. Мы поужинаем и поговорим. И не медли — нам предстоит немало дел.

Ужин сервировали в соседнем помещении. Кан с аппетитом поел, выпил большой бокал пива.

— Вернемся к показаниям Бретмюллера, — сказал он, когда подали сладкое. — У меня из головы не лезет этот странный грот. Подумать только, он под боком у той самой базы! Хозяева ее, надо полагать, и не подозревают о существовании в скале гигантского тайника.

— В этом вся суть, — кивнул Абст.

Кан стащил с шеи салфетку, решительно встал:

— Не будем терять время! Идем к Бретмюллеру. Я сам допрошу его.

— Быть может, отложим допрос до утра? Вам следует отдохнуть, выспаться. И предупреждаю: это небезопасно. Мало ли, как он вдруг поведет себя.

— Но ты будешь рядом!

Они двинулись по лесной тропинке, которая вела в глубь острова. Было очень темно, и Абст включил предусмотрительно взятый фонарик. Шорох шагов в тишине, тоненький лучик света, выхватывавший из мрака то ветвь, похожую на протянутую руку, то дикий, уродливый камень, усиливали тревогу, которой была наполнена ночь.

Где-то приглушенно проверещал какой-то зверек, ему ответило громкое уханье филина. И тотчас, будто вторя этим звукам, порыв ветра зашелестел в верхушках деревьев. Лес ожил, задвигался, заговорил…

— А он… не вырвется? — спросил Кан, перед которым неотступно стояли налитые кровью глаза Бретмюллера. — Было бы славно встретить его на этой тропинке.

— Исключено.

— «Исключено»! — передразнил Кан. — Я читаю: «Бретмюллер лежит пластом, как покойник». А через секунду он бьет стекла и врывается в комнату!

— И это уже во второй раз. — Абст помолчал. — Говоря по совести, я теряюсь в догадках. Странно, очень странно. Впрочем, причины выяснятся.

— Когда же?

— Скоро… — уклончиво сказал Абст. — А вот мы и пришли!

Луч фонарика уперся в серую бетонную стену, обшарил ее, скользнул в сторону и задержался на широкой двустворчатой двери с пандусом — в такие можно ввозить коляски с больными.

— Кто? — спросили из темноты.

Абст молча направил фонарик на себя — осветил грудь, плечи, лицо.

— Проходите, — сказал голос.

Посетители приблизились к двери. Абст коснулся кнопки звонка. Дверь отворилась.

Они проследовали по коридору, миновали еще одну дверь и оказались в небольшой комнате.

Бретмюллер, связанный, точнее, запеленатый широкой брезентовой лентой, лежал вверх лицом на низком клеенчатом топчане, который занимал всю противоположную стену комнаты.

Его заросший подбородок был вздернут, челюсти плотно сжаты; широко раскрытые глаза, не отрываясь, глядели в какую-то точку на потолке.

— В сознании? — Кан нерешительно остановился посреди комнаты.

Абст покачал головой. Подойдя к Бретмюллеру, прикрыл ему глаза ладонью и тотчас отвел руку. Больной не реагировал.

— В седьмую, — приказал Абст служителю, молча стоявшему у двери. — Приготовьте все, как обычно. Полный комплект. Не забудьте кофе и сигареты.

— Он будет есть? — спросил Кан.

— Полагаю, нет. — Абст скривил губы. — Однако так надо…

Он провел Кана в уютную комнату с мягкой постелью и креслом у большого окна. Чуть пахло дымом: один из служителей возился у камина, раздувая огонь.

В коридоре раздались шаги. Четверо санитаров внесли больного, уложили в постель и удалились.