Архитекторы работали увлеченно, с вдохновением. Очень скоро на больших листах ватмана, на макетах «построили» дома. Да не только дома, целые города и поселки для северян. С улицами-галереями, с небоскребами. Были и города под куполом, и поселки под крышей. Простор идей будоражил воображение — рождались новые фантастические проекты.

Северными ОТБ, возможно, в будущем станут большие города, благоустроенные и приспособленные к суровой природе. В Западной Сибири, например, вполне могут вырасти в ОТБ Надым и Уренгой, Тазовский и Тарко-Сале. В Восточной Сибири — Норильск, Братск, Усть-Илимск. На Дальнем Востоке — Магадан, Якутск, Билибино, Тикси, Усть-Нера.

Но, повторяю, делать какие-то окончательные выводы рано. Поспешность суждений и тем более выводов только повредит делу. Потому что, возможно, найдутся и другие пути освоения Севера. Эти пути открывают техника, технический прогресс.

Нефтяной промысел, где вместо людей работают автоматы, — его прообраз уже есть в Западной Сибири. Горный карьер, на котором бульдозеры, экскаваторы, самосвалы управляются по радио, — тоже уже объект разработки ряда НИИ и КБ...

Техника, автоматы изменяют лик нынешнего Севера!

— Послушай, а ты не врешь?

Признаться, я даже опешил.

Битый час я изливал шоферу душу, говорил о научных проблемах, о будущем северного хозяйства. А он, вот так, без промедления, вопрос в лоб вместо благодарности... Я не знал, что ответить, и молчал.

— Чего ты надулся? Я серьезно спрашиваю: врешь или нет? Вот уже двенадцать лет живу на Севере. Почитай, старожил. На тюменской земле начинал, Якутию исколесил, сейчас третий год на Чукотке шоферю. Повидал немало. А о твоих вахтах и базах не слыхал. Вот и опрашиваю...

Мы сидели в уже изрядно прокуренной кабине. Редкие в тундре лиственницы, усыпанные серебром инея, теснились у распадка невдалеке. Рейс затягивался — пурга перемела зимник.

Пока дорогу не расчистят бульдозеры, пути нам нет. И то ли от безделья, то ли правда из любопытства, но выпытал шофер, что за идея вывела меня тогда из равновесия. Да я и не стремился ее скрывать. Самому хотелось поговорить. Рассказывал, о чем думал. Но такой реакции на рассказ об освоении Севера не ожидал.

— Видишь ли, Виктор, — начал я неуверенно. — В жизни иногда так случается, что, как бы это выразиться, ноги при ходьбе теряют голову. Так вышло и на Севере. Мы стали слишком быстро осваивать его месторождения. А наука к такому бурному движению не была готова. Все делалось в темпе, хотя мы очень мало знали о северной природе, о том, как организовать здесь хозяйство. За незнание и неумение приходилось платить: где-то техникой, где-то искореженной тайгой, где-то человеческими жизнями. Но везде — качеством освоения! Вывод? Нужно приспосабливаться. Именно приспосабливаться к Северу. Искать те самые энергетические затраты, которых хватило бы только для ведения там хозяйства, и которых не оставалось бы для бездумного «покорения», то есть разрушения его природы. Сумели же местные жители таким образом приспособиться к Северу! И жить и хозяйствовать. А у нас все-таки больше знаний, и техника — не сравнить...

— Так! — подытожил шофер. — В старину говорили: сила есть — ума не надо. А выходит, все наоборот получается: чем больше силы — тем больше надо ума...

Мурад Аджиев, кандидат экономических наук

Случилось так, что в течение продолжительного времени я жил и работал в Дании. Жил в обычной городской квартире, снимая комнату; работал в одном из научно-исследовательских институтов Копенгагена.

Окна моей комнаты выходят в глухой каменный двор: он так узок, что из окна на четвертом этаже я не вижу его дна. Каждое утро спускаюсь во двор по винтовой лестнице. Зажженный наверху свет автоматически гаснет через несколько минут. Дверь мягко, но плотно захлопывается, и через старинные ворота (каждый вечер их закрывают в одиннадцать часов), минуя витрины булочной и овощной лавки, я выхожу на площадь Трех углов. Она похожа на равносторонний треугольник: геометрический эффект усиливается четкой разметкой — разделительными белыми линиями на трех пересекающихся здесь улицах. В центре стоит окруженная скамейками круглая каменная будка — тут продаются сигареты, газеты и разная мелочь. Рядом — автобусная остановка и большая велосипедная стоянка. Под табличками с номерами автобусов — схема маршрутов и карта города.

Город

Ночь спускается на Копенгаген незаметно. Когда Западная улица еще озарена багровым светом заходящего солнца, на прочих улицах и площадях города уже вспыхивают яркие неоновые огни. От ратуши, что стоит на центральной площади неподалеку от железнодорожного вокзала, на запад, север и восток расходятся три центральные улицы. Южной улицы нет.

Центр города сохранил свой старинный вид: живописные каналы с низкими мостиками, невысокие дома, узкие, лишенные зелени улицы-коридоры, — может быть, поэтому здесь нумеруют не дома, а подъезды. Город не растет вверх, несмотря на дороговизну земля, а растекается вширь. Пригороды, которые давно слились с городом, очень похожи друг на друга, а вот центральные улицы — каждая со своим лицом: отличаются не только застройкой, но и характером. Восточная улица тихая, зеленая и безлюдная. Западная — яркая, шумная и бесстыжая. Северная — нечто среднее между двумя первыми.

Строгет — стариннейший район Копенгагена, самый его центр, и прежде всего центр торговый. Улицы настолько узкие, что двум машинам, даже легковым, трудно разъехаться, поэтому движение транспорта здесь строго запрещено. Витрины магазинов слились в сплошную галерею. Многие товары — обувь, одежда — выставлены прямо на улице. Вот предприимчивый лавочник повесил себе на шею сапоги, ботинки ручной работы и расхаживает перед магазином, привлекая покупателей.

Кипучий Строгет — еще и место отдыха и прогулок для копенгагенцев. На тротуарах тут и там расставлены столики, за которыми сидят они с бокалами пива или кока-колы, наблюдая бесконечное течение толпы. Здесь же, в самых оживленных местах, выступают самодеятельные артисты: парень поет под аккомпанемент гитары, отбивая ритм на тарелках и успевая дуть в губную гармонику, укрепленную на специальном ошейнике; пожилой человек солирует на обычной пиле, причудливо изгибая ее и извлекая с помощью смычка томительные звуки. Перед музыкантами лежат чехлы от инструментов, где редко звякнет брошенная прохожими монета.

Почти в самом центре Строгета, неподалеку от старинного университета, расположена знаменитая Круглая башня, построенная Тихо Браге для астрономических обсерваций в 1642 году. На верх этой темной, похожей на столб башни ведет винтовая дорожка (не лестница — ступеньки отсутствуют). Со смотровой площадки в хорошую погоду далеко видно окрест.

Кажется, что город не меняет своего облика со временем. Все так же основной вид кровли — красно-коричневая черепица. Все так же возвышаются позеленевшие бронзовые вертикали старинных соборов и дворцов, некоторые из шпицев незнакомо витые, как, например, на церкви Спасителя. Лишь в порту появились огромные серебристые газгольдеры, да в центре столицы высится стеклянное здание скандинавской авиакомпании SAS. Небоскребов нет совсем, горизонт открыт и недосягаем, но больше всего привлекают, зовут вниз улицы, где движется изменчивый людской поток. Хочется войти в него и оставаться как можно дольше: ведь, как известно с давних пор, в один и тот же поток нельзя войти дважды...

Христиания

Однажды на Западной улице меня остановила девушка — маленькая, светловолосая, в потертых джинсах и брезентовой куртке — и протянула листовку, на которой я, мельком бросив взгляд, поначалу разобрал лишь одно слово крупным шрифтом: БОГ. Я развел руками, но девушка заученным проповедническим тоном, так не вязавшимся с ее внешностью, начала объяснять, что она представляет молодежную организацию, которая помогает всем, потерявшим уверенность, обрести настоящую дорогу к счастью.