«За то, что ты напечатал плакаты!»

«Ах да. Теперь припоминаю. Я им что-то прочитал. Что это было?»

«Вот это! — закричал Гил, изо всех сил пытаясь скрыть отчаяние. — Великую Хартию! Ты не помнишь?»

Амианте взял брошюру без особого интереса, повертел ее в руках, вернул сыну: «По-моему, я устал. Не могу читать».

Гил взял его за руку: «Пойдем наверх, приляжешь. Я приготовлю ужин, и мы поговорим».

«Я не голоден».

За окном послышались быстрые бодрые шаги, в дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в мастерскую заскочил Найон Бохарт — в зеленом полуцилиндре с узким козырьком, в зеленом костюме, в черных с желтыми узорами сапогах. Увидев Амианте, он замер, после чего медленно подошел на пару шагов, скорбно покачивая головой: «Реабилитация, значит... Я так и думал». Он разглядывал Амианте сверху вниз, как восковую куклу: «Они не постеснялись, должен сказать».

Гил медленно выпрямился, повернулся лицом к Бохарту: «Все это из-за тебя!»

Бохарт окаменел от возмущения: «Да ты что, в самом деле? Нашел на кого ополчиться! Не я придумал правила Собеса, не я сочинял Хартию. С меня взятки гладки».

«Взятки гладки», — тихонько повторил Амианте, как ребенок, разучивающий слова.

Гил отвернулся, скептически хмыкнул: «Так что тебе здесь нужно?»

«Я пришел обсудить выборы».

«Нечего тут обсуждать. Меня это не касается».

Губы Амианте шевелились — по-видимому, он продолжал повторять все, что слышал.

Бохарт бросил великолепный головной убор на скамью: «Послушай, Гил! Ты подавлен, расстроен — понятное дело. Но обвинения следует предъявлять тем, кто их заслужил».

«И кто же их заслужил?»

Найон Бохарт пожал плечами: «Трудно сказать». Взглянув в окно, он сделал быстрое движение в сторону двери, будто собираясь сорваться с места, но удержался. «Помяни черта...», — пробормотал Найон.

Вошли четверо. Из них Гилу был знаком только один — Шьют Кобол.

Шьют сухо кивнул Гилу, мельком покосился на Бохарта и мрачно воззрился на Амианте: «Значит, так. В качестве реабилитированного вы имеете право на услуги личного консультанта. Перед вами Зюрих Кобол. Он поможет вам начать новое, социально здоровое существование».

Зюрих Кобол, маленький толстый человечек с круглой лысой головой, слегка кивнул и вперился в Амианте пристальным критическим взглядом.

Пока Шьют говорил, Найон Бохарт украдкой подбирался поближе к двери, но его остановил предупреждающий жест высокого человека в черном, стоявшего за спиной Шьюта. Этот тип с проницательным надменным лицом, в широкополой черной шляпе, сразу производил впечатление человека, привыкшего к беспрекословному подчинению.

Шьют Кобол отвернулся от Амианте и обратился к Гилу: «Вот таким, значит, образом. Должен тебя известить о том, что твой потенциал очень высок. По мнению специалистов, твое поведение носит почти преступный характер».

«Неужели? — спросил Гил, чувствуя, как у него в горле поднимается что-то желчное и жесткое. — И почему же?»

«Во-первых, выдвижение твоей кандидатуры — очевидно злонамеренная проказа, призванная унизить городское управление. Непочтительное и недопустимое отношение к властям.

Во-вторых, ты попытался внести неразбериху в регистрационные списки службы социального обеспечения, назвавшись именем мифического, несуществующего персонажа.

В-третьих, отождествляя себя с героем легенды о восстании против установленного общественного порядка, ты тем самым, не осмеливаясь выступить с откровенными призывами, иносказательно пропагандируешь хаотизм.

В-четвертых, ты якшаешься с нелегалами...»

Найон Бохарт бесцеремонно протиснулся между агентами: «И какие же правила, позвольте спросить, нарушает человек, якшающийся с нелегалами?»

Шьют Кобол едва снизошел до ответа: «Нелегалы не подчиняются правилам Собеса и тем самым являются их нарушителями, даже если их не преследуют в каждом отдельном случае. Кандидатура Эмфирио, без всякого сомнения, изобретена нелегалами».

Собесовец снова повернулся к Гилу: «В-пятых, твой отец и ближайший сотрудник — человек, дважды получивший строгий выговор за дублирование. Мы не можем доказать наличие сговора, но совершенно очевидно, что тебе было известно, чем занимался твой отец. Ты не донес о его преступлении. Намеренное умолчание о преступлении само по себе является серьезным преступлением.

Ни по одному из перечисленных пяти пунктов не удалось получить свидетельства или вещественные доказательства, достаточные для предъявления тебе фактических обвинений. Возникает впечатление, что ты не по годам осторожен и хорошо умеешь заметать следы».

Услышав эти слова, Найон Бохарт посмотрел на Гила с выражением, напоминавшим почтительное удивление.

Шьют, тем временем, продолжал: «Тем не менее, позволь мне заверить тебя в том, что тебе никого не удалось обмануть, и что с этих пор ты будешь находиться под постоянным наблюдением». Шьют слегка повернулся, чтобы представить стоявшего за ним человека в черном: «Перед тобой влиятельное лицо — главный исполнительный следователь Брюбенского района. Он тобой весьма заинтересовался, что, разумеется, не сулит тебе ничего хорошего».

«Разумеется, — беззаботным, приятным тоном повторил тип в широкополой шляпе, и тут же указал пальцем на Бохарта, как на безделушку в витрине магазина. — А это один из сообщников?»

«Его зовут Найон Бохарт, он уже зарекомендовал себя как нарушитель-рецидивист, — ответил Шьют Кобол. — У меня с собой его досье. Должен сказать, оно не располагает к снисхождению».

Главный следователь пренебрежительно отмахнулся: «Его предупредили. В дальнейших мерах пока что нет необходимости».

Наконец агенты Собеса удалились — за исключением Зюриха Кобола, который вывел Амианте на улицу, усадил его на скамью в сквере и принялся что-то ему серьезно втолковывать.

Найон Бохарт посмотрел на Гила и облегченно вздохнул: «Кажется, пронесло. Устроили тут осиное гнездо!»

Гил присел на скамью у верстака: «Что я сделал? Кому я досадил? Ничего не могу понять...»

Найон, явно потерявший интерес к дальнейшему обсуждению ситуации, направился к двери. «Завтра выборы, — напомнил он, обернувшись через плечо. — Не забудь проголосовать!»

На должность мэра претендовали пятеро кандидатов. Большинство голосов снова получил троюродный брат матушки Флориэля. За Эмфирио, ко всеобщему удивлению, проголосовали примерно десять процентов горожан, пожелавших участвовать в выборах — он занял третье место, что спровоцировало новый приступ бурной деятельности в службе социального обеспечения.

Шьют Кобол явился в мастерскую и потребовал, чтобы ему передали все личные бумаги Амианте. Амианте, сидевший за верстаком и апатично ковырявший стамеской почти законченную ширму, покосился на Шьюта со странным огоньком в глазах. Шьют сделал шаг в направлении шкафа, где лежала папка с древними документами. Амианте неожиданно вскочил и ударил его молотком по голове. Шьют упал. Амианте снова замахнулся и убил бы собесовца, если бы Гил не выхватил молоток у него из руки. Шатаясь и держась обеими руками за голову, Шьют Кобол со стонами выбрался из мастерской и исчез в золотистых лучах вечерней зари.

Амианте произнес тоном, которого Гил еще никогда не слышал: «Спрячь бумаги. Они твои. Сохрани их». С этими словами Амианте вышел на площадь и сел на скамью под деревом.

Гил спрятал папку под черепицей на крыше. Через час прибыли агенты Собеса и снова забрали Амианте.

Вернувшись через четыре дня, Амианте говорил только о пустяках, со всем соглашался и ничем не интересовался. В течение месяца бестолковая беззаботность постепенно сменилась тупой подавленностью. Амианте часами просиживал без движения в кресле. Гил ухаживал за ним, с беспокойством следя за его состоянием.

Как-то раз Амианте опять прикорнул посреди дня, сидя в кресле. Гил поднялся на кухню, чтобы принести ему миску каши. Когда он спустился, Амианте был мертв.