Гил остался один в старой мастерской, где все напоминало об отце — его инструменты и разметки, призрачные отзвуки глуховатого голоса. Уничтоженный потерей, Гил почти ничего не замечал. Что теперь? Сжать зубы, продолжая карьеру резчика по дереву? Стать нелегалом, вести бродячую жизнь? Может быть, эмигрировать в Люшейн или Салулу? Гил достал папку Амианте из-под черепицы и снова просмотрел бумаги, которые с таким прилежанием коллекционировал отец. Ему удалось постепенно разобрать текст древней Хартии — идеалистические представления основателей города настолько отличались от окружающей действительности, что Гил печально покачал головой. Он перечитал отрывок легенды об Эмфирио, обнадеживший и ободривший его.

«Эмфирио искал истину и пострадал за нее, — думал Гил. — Прожить такую жизнь значит прожить ее не зря. Если бы только я нашел в себе силы! Амианте одобрил бы мой выбор». Он вынул отрывок легенды из папки и спрятал его отдельно, а остальные бумаги положил в прежний тайник.

Спустившись с чердака, он остановился посреди мастерской. В доме было настолько тихо, что Гил замечал звуки, никогда раньше не привлекавшие внимание — потрескивание старых бревен, посвистывание ветра на крыше. Наступил ранний вечер, потоки мягкого теплого света заливали помещение через окно и янтарные дверные просветы. Как часто Гил сидел такими вечерами с отцом, склонившимся над верстаком напротив!

Сдерживая слезы, Гил чувствовал, что обязан взять себя в руки, многому научиться, многое узнать. Он ощущал огромную неудовлетворенность, но не мог определить какую-либо одну основную причину этого недовольства. Служба соцобеспечения в общем и в целом выполняла полезную функцию, снабжая иждивенцев всем необходимым. Гильдии следили за строгим соблюдением высоких ремесленных стандартов, благодаря которым амбройские горожане вели относительно комфортабельное существование, не задумываясь о завтрашнем дне. Лордам-исправителям отчисляли 1,18% всех городских доходов, но этот налог вряд ли можно было назвать чрезмерным.

Что же было не так? В чем заключалась истина? Что бы предпринял Эмфирио в таких обстоятельствах? Не находя ответа и испытывая отчаянную потребность чем-нибудь заняться, Гил взялся за стамески, склонился над большим щитом пердуры и стал заканчивать резьбу, начатую отцом: «Окрыленное существо срывает плод Древа жизни». Гила охватил приступ яростной энергии — пол вокруг верстака быстро покрывался темной деревянной стружкой. Мимо мастерской проходил Шьют Кобол. Он постучал, открыл дверь и заглянул внутрь, но ничего не сказал. Гил тоже ничего не сказал. Двое встретились глазами, Шьют Кобол медленно кивнул и пошел по своим делам.

Шло время, много времени — год, два года. Гил больше не виделся со школьными приятелями. Чтобы развлечься, он совершал длительные загородные прогулки, нередко проводя ночь где-нибудь в поле, под живой изгородью. Самостоятельная жизнь сделала его мускулистым, жилистым, широкоплечим молодым человеком среднего роста. Его грубоватое лицо будто застыло в напряжении, плотно сжатый рот окружили глубокие складки. Гил коротко стриг волосы, предпочитал малозаметную одежду и больше никогда не носил украшения.

Однажды в начале лета он закончил очередную резную панель и, чтобы развеяться, прошелся на юг через Брюбен и Ходж. Углубившись в западные кварталы Като, он случайно оказался напротив таверны Кичера. Подчинившись минутному позыву, Гил зашел в таверну и заказал кружку эля с порцией пареных вельхов. С тех пор, как он посетил это заведение несколько лет тому назад, здесь ничего не изменилось, хотя помещение больше не казалось таким просторным, а отделка интерьера — столь роскошной. Предварительно оценив его внешность издалека, к нему приблизились девицы, сидевшие на софе. Гил отмахнулся от них и стал наблюдать за входящими и выходящими посетителями. Неожиданно появилось знакомое лицо: Флориэль! Гил окликнул его. Флориэль обернулся и изобразил крайнее изумление: «Ты что тут делаешь?»

«Ничего особенного, — Гил указал на кружку, на закуску. — Ем, пью».

Флориэль осторожно присел напротив: «Должен сказать, не ожидал тебя здесь встретить... Мне говорили, что после смерти отца ты... как бы это выразиться? Замкнулся в себе, никого не хочешь видеть. Стал отшельником. И передовиком производства, получающим премию за премией».

Гил рассмеялся — впервые за многие годы! Смех вызвал у него непривычное, но скорее приятное ощущение. Надо полагать, эль ударил в голову. А может быть, остро не хватало общения.

«Да, я почти ни с кем не виделся. А у тебя как дела? Ты изменился». Действительно, Флориэль стал если не новым человеком, то своего рода новой версией прежнего Флориэля. К изящной миловидности добавились самоконтроль и лукавая бдительность.

«Мы все меняемся со временем, — отозвался Флориэль тоном, подчеркивающим банальность этого наблюдения. — Но в глубине души я такой же, как прежде».

«Ты все еще в гильдии литейщиков?»

Флориэль бросил на Гила взгляд, полный оскорбленного удивления: «Конечно, нет! Разве ты не слышал? Я нынче нелегал. Ты разговариваешь с человеком, гнушающимся преимуществами передового, развитого общества. Как тебе не стыдно?»

«Нет, я ничего такого не слышал, — Гил изучил Флориэля с головы до ног, подмечая явные признаки благосостояния. — И как же ты зарабатываешь на жизнь? По-моему, ты не голодаешь и не побираешься. Откуда берутся талоны?»

«Ну, скажем так, перебиваюсь помаленьку. Купил маленький коттедж выше по реке — приятнейшее местечко! Сдаю его по выходным дням, он пользуется популярностью. Кроме того, если говорить откровенно, я время от времени привожу туда девушек, согласных провести вечер с уставшим от жизни, истосковавшимся мужчиной. Все это на добровольных началах, как ты понимаешь, ничего зазорного, даже если это не совсем соответствует правилам. Так или иначе, на жизнь хватает. А ты?»

«Вырезаю ширмы», — пожал плечами Гил.

«Значит, решил остаться в гильдии?»

«Не знаю, не знаю... Помнишь, как мы с тобой любили рассуждать о путешествиях?»

«Как же! Никогда не забуду».

«Я тоже, — Гил опустил голову, разглядывая пену на дне кружки. — Городская жизнь тщетна. Мы рождаемся и умираем, не озаренные даже проблеском истины. Что-то не так в Амброе, что-то неправильно в самой основе вещей. Разве ты не замечаешь?»

Флориэль приподнял бровь: «Все тот же Гил Тарвок, ничуть не изменился!»

«Что ты имеешь в виду?»

«Ты всегда был идеалистом. Почему ты думаешь, что меня беспокоят поиски истины? Плевать я хотел на истину! Но я не прочь попутешествовать, и в комфорте, а не с котомкой за плечами. Кстати... — тут Флориэль осторожно посмотрел по сторонам и понизил голос. — Помнишь Найона Бохарта?»

«Конечно».

«Мы часто встречаемся. Мы с ним кое-что задумали — грандиозный проект! Единственный способ добыть большие деньги заключается в том, чтобы взять их там, где они уже есть — у лордов».

«Замышляете похищение?»

«А почему нет? Не вижу в похищении лорда ничего плохого. Они нас обирают почем зря — отнять часть награбленного значило бы в какой-то мере восстановить справедливость».

«Проблема только в том, что вас изгонят в Борредель, если поймают. Какая польза от больших денег человеку, расплющенному в лепешку?»

«Ха-ха! Не поймают!»

Гил пожал плечами: «Желаю удачи от всего сердца. Я не против. Потеря пачки талонов пойдет исправителям на пользу. Они давно для нас ничего не делают — по меньшей мере ничего, что мы не могли бы делать сами».

«Вот это другой разговор!»

«Найон тоже подался в нелегалы?»

«Разумеется. Он с детства потихоньку нелегальничал».

«Я всегда так думал».

Флориэль заказал еще пару кружек: «За Эмфирио! Какой мы устроили розыгрыш на выборах! Сколько было толков и пересудов! Как забегали собесовцы, вынюхивая крамолу за каждым углом! Чудеса в решете!»

Печально покривившись, Гил опустил кружку. Флориэль продолжал трепать языком, ничего не замечая: «А нелегалом быть неплохо, скажу я тебе! Очень рекомендую. Приходится поломать голову, чтобы устроиться, это само собой. Зато не приходится вытягиваться в струнку перед собесовцами и поддакивать делегатам гильдии».