«Мы наводим справки о возможностях заключения торговых сделок, — сухо ответил Гил. — Гранд-лорд Буамарка не согласился иметь с нами дело. Мы решили обратиться непосредственно в гильдии».

«Гм. Не думаю, что служба социального обеспечения одобрит какие-либо сделки, не утвержденные исправителями».

«Попытка — не пытка».

«Само собой, само собой. И откуда вы, простите? У вас почти амбройский акцент».

«Я прибыл с планеты Маастрихт».

«Ах да, Маастрихт...»

По площади начинали сновать иждивенцы, возвращавшиеся с работы и выходившие из подземного перехода станции Обертренда. Развинченной походкой мимо прошагала костлявая молодая женщина — скользнув глазами по лицу Гила, через пару секунд она остановилась, оглянулась, присмотрелась. Гил, узнавший ее значительно раньше, отвернулся. Женщина подбежала и, вытянув шею, заглянула ему прямо в лицо.

«Да это же Гил Тарвок! — закричала Гейде Анструт. — Что ты тут делаешь? И зачем ты напялил какую-то заморскую мишуру?»

Спецагенты Собеса тут же насторожились.

«Гил Тарвок? — воскликнул один из них. — Где я слышал это имя?»

«Вы обознались!» — холодно сказал Гил, отступив от Гейде.

Гейде разинула рот: «Я забыла. Гил-то сбежал с Найоном и Флориэлем... Ой!» Пискнув, она прикрыла рот рукой и отшатнулась.

«Одну минуточку! — вмешался спецагент Собеса. — Кто здесь Гил Тарвок? Ваше имя?»

«Меня зовут Таль Ганс. Здесь какая-то ошибка...»

«Врешь, врешь! — завизжала Гейде. — Ты — бандит, ты — убийца! Держите его! Это беглый Гил Тарвок, предатель, отщепенец!»

В управлении Собеса Гила втолкнули в процедурное помещение отдела социальной терапии. Члены комиссии, сидевшие в закрытой ложе за чугунными столиками, подвергли арестанта бесстрастному допросу.

«Тебя зовут Гил Тарвок».

«Вы видели мое удостоверение личности».

«Тебя опознала Гейде Анструт. Тебя опознал агент Собеса Шьют Кобол. Тебя опознали многие другие».

«Будь по-вашему. Меня зовут Гил Тарвок».

Дверь открылась — в процедурную вошел лорд Фантон, владетель Спэя. Приблизившись, он уставился Гилу прямо в лицо: «Да, это один из них».

«Ты признаешься в пиратстве и убийствах?» — спросил Гила председатель социально-терапевтической комиссии.

«Я признаю, что участвовал в конфискации звездолета лорда Фантона».

«Конфискация — претенциозное выражение».

«Моим намерением было восстановление справедливости. Я хотел узнать правду об Эмфирио. Эмфирио — великий герой, и правда о нем вдохновила бы жителей Амброя, которым остро недостает истины и справедливости».

«Все это не имеет отношения к делу. Ты обвиняешься в пиратстве и убийствах».

«Я никого не убивал. Спросите лорда Фантона».

Фантон безжалостно произнес: «Убиты четыре гарриона — кем из пиратов, мне неизвестно. Гил Тарвок присвоил мои деньги. Нас вынудили отправиться в опасный и утомительный поход по прерии, во время которого кошмарная тварь сожрала леди Гиацинту, а лорд Ильсет был отравлен. Тарвок не может уклониться от ответственности за их гибель. В конце концов он бросил нас в убогом селении каких-то нищих, не оставив нам ни гроша. Прежде, чем нам удалось добраться до цивилизованных мест, пришлось пойти на самые унизительные компромиссы».

«Это правда?» — спросил у Гила председатель комиссии.

«Я спас лордов и леди от рабства и смерти, несколько раз».

«Но они оказались в положении, требовавшем спасения, благодаря твоему первоначальному замыслу?»

«Да».

«Больше не о чем говорить. В реабилитации тебе отказано. Комиссия приговаривает тебя к безвозвратному изгнанию из Амброя в Борредель. Приговор будет приведен в исполнение незамедлительно».

Гила отвели в камеру. Прошел час. Дверь открылась, его поманил пальцем агент Собеса: «Пошли. Тебя желают видеть лорды».

Гила передали под конвой двух гаррионов. Его куда-то отвезли в черном воронке, раздели догола и подняли в лифте на верхний этаж башни. В помещение вошли три исправителя: Фантон, владетель Спэя, Фрей, владетель Унтерлайна, и Дугальд, гранд-лорд и владетель Буамарка.

«Деятельный молодой человек, нечего сказать! — заметил Дугальд. — И на что ты, спрашивается, надеялся?»

«Я хотел подорвать торговую монополию, из-за которой жители Амброя изнывают в бедности и рабстве».

«Понятно. А истерические бредни по поводу Эмфирио — это зачем?»

«Меня интересует легенда об Эмфирио. Для меня она имеет особое значение».

«Кого ты пытаешься надуть? — громко и с неожиданной яростью спросил Дугальд. — Правду! Говори правду! Тебе уже нечего терять».

«Как я могу говорить что-нибудь, кроме правды? — удивился Гил. — Только ради правды я здесь и оказался. Никакая неправда мне и в голову не приходит».

«Изворотливый гаденыш! — горячился Дугальд. — От нас ты больше не ускользнешь, оставь всякую надежду! Говори все как есть — или придется обработать тебя, и тогда ты уже ничего не скроешь».

«Я говорю вам правду. Почему вы мне не верите?»

«Ты прекрасно знаешь, почему мы тебе не верим!» — Дугальд подал знак гаррионам. Те схватили Гила и потащили его, дрожащего от нервного истощения, через низкую трапециевидную дверь в соседнее многоугольное помещение с длинными и короткими стенами, смыкающимися под разными углами. Здесь его посадили во что-то вроде зубоврачебного кресла, прихватив руки и ноги металлическими хомутами так, что он больше не мог пошевелиться.

«Приступим» — сказал Дугальд.

* * *

Допрос кончился. Дугальд сидел, упираясь руками в колени и глядя в пол. Фрей и Фантон стояли поодаль, стараясь не смотреть друг на друга. Дугальд внезапно поднял голову и воззрился на них: «Что бы вы ни слышали, о чем бы вы ни догадывались, к каким бы выводам вы ни пришли — все должно быть забыто. Эмфирио — миф, сказка! А этот молодой подражатель очень скоро станет меньше, чем мифом». Он подозвал гаррионов: «Передайте его Собесу. Порекомендуйте немедленное изгнание».

На заднем дворе управления Собеса ждал воронок. Босого Гила, с забинтованной головой и в белой рубахе до колен, втолкнули в крытый кузов. Люк захлопнулся; черный фургон задрожал, поднялся в воздух и стал быстро набирать скорость, двигаясь в северном направлении. Близился вечер, солнце купалось в беспорядочных, как хлопья пены, облаках дрожжевого оттенка. Бледный, усталый свет озарял нивы Фортинона.

Аэрофургон небрежно приземлился у бетонной стены, отмечавшей границу. Выложенная кирпичом дорожка между двумя другими стенами, усиленными контрфорсами и перпендикулярными границе, вела к проему в пограничной ограде. Белая полоса пятисантиметровой ширины точно обозначала в проеме границу между Фортиноном и Борределем. Сразу за ней, со стороны Борределя, ниша была наглухо перегорожена железобетонной плитой, покрытой отвратительными буроватыми пятнами и разводами.

Гила схватили под руки и поставили на мощеную кирпичом дорожку между двумя стенами. Спецагент Собеса нахлобучил традиционную черную шляпу с широкими полями и напыщенно зачитал указ об изгнании: «Да сгинет из земли обетованной злодей, причинивший великий ущерб! «Не убий» — заповедал Финука всевышний, Финука милосердный, да свершится заповедь его во всей Вселенной! Посему возблагодари всевышнего, злодей, не проявивший сострадания к жертвам, за ниспосланное тебе сострадание. Ибо отныне ты подвергаешься безвозвратному изгнанию на веки веков из Фортинона в Борредель. Желаешь ли ты отпрыгать последний выкрутас?»

«Нет!» — хрипло произнес Гил.

«Ступай же в Борредель, и да сопутствует тебе Финука!»

Гигантский бетонный поршень, заполнивший все пространство между двумя стенами, опустился и стал с грохотом и скрежетом продвигаться вперед, потихоньку подталкивая Гила к пограничной преграде — к тому единственному сантиметру территории Борределя в проеме, загороженном плитой, который сострадательные соотечественники уготовили ему в качестве места вечной ссылки.