Никогда еще, с самых ранних детских праздников, Кастор не испытывал такой радости. Сколько желаний исполняется, и все сразу!

— Я могу подождать профессора в студенческом центре? — поинтересовался он. Глаза его сияли.

— В центре? Зачем? Вы все еще голодны?

— Чтобы поработать с терминалами, — признался он.

— А вы умеете? Прекрасно! Зачем же вам пользоваться общественными экранами? Используйте терминал профессора.

Таким образом, целых три с половиной часа Мелкинс Кастор обитал на седьмом небе, усевшись за роскошной клавиатурой, хозяином которой был знаменитый ученый и высокопоставленный партиец, располагая неограниченным, похоже, доступом к любым научным данным во всем мире. Терминал потряс его воображение. Он осмелился коснуться его клавиш только после того, как минут десять внимательно изучал их расположение и функции. Затем провел тот же поиск-срез, что и в студенческом центре, добавив задание отыскать последующие публикации, включая источники полегче, не только научные, чтобы разобраться, что представляет собой Фунг Босьен и что он совершил. Экран оказался изумительным устройством. Казалось, он умел думать самостоятельно, исполняя все желания Кастора — стоило лишь отдать ему команду, объяснить, чего от него хотят. К моменту, когда вернулась секретарша (она принесла чашку чаю для Кастора и сообщила, что профессор по-прежнему не дает вестей). Кастор узнал о Фунге Босьене даже больше, чем хотел. Ему были пересажены мозговые ткани (или даже значительные участки мозга) десяти человек, все они погибли от несчастных случаев (пострадало лишь их тело, мозг остался в целости и сохранности). В черепе Фунг Босьена теперь обитало десять разных личностей — не совсем в его черепе, потому что обыкновенный череп не вмещал такое количество мозговой ткани. Вместительность черепной коробки постепенно была увеличина с помощью вживления костяных пластинок, а позднее — пластинок из благородных металлов. Казалось, он — или они? — обладали ненасытным аппетитом, продолжая добавлять к уже имеющимся все новые и новые личности: они бы с удовольствием добавили еще дюжину, проблема была не в недостатке сил и желания, но просто трудно было добыть подходящие совместимые мозговые ткани. Обычно проблемы с отторжением тканей решались достаточно просто с помощью иммунодепрессантов, но мозг был тонким и коварным устройством. Менее чем один из сотни усопших имел шансы прижиться внутри раздутого, словно тыква, черепа Многолицего, и не просто прижиться, но даже весьма сносно существовать.

После этого, окрыленный, Кастор закинул сеть пошире. Намечается ли прогресс в разгадке тайны Медведицы QY? Достигнут ли какой-то прогресс за прошедший год — с тех пор, как Кастор закончил курс астрономии? Нет. По-прежнему никакого продвижения вперед; по-прежнему звезда считается аномальной черной дырой. А извержение на Каллисто? Получены ли новые фотографии? Да, с помощью телескопов добыты новые фотоснимки — очень сносные, учитывая, что астрономы вновь были привязаны к поверхности планеты, а прорыв в космос остался на забытых страницах истории вековой давности…

Кастор просидел бы за терминалом вечность, если бы не возникла секретарша, сообщив:

— Профессор в своей лаборатории, ступайте туда. В коридор, потом вниз по лестнице, комната ЗС44 — не волнуйтесь, вы ее найдете без труда!

…Кастор и в самом деле отыскал лабораторию без труда. Лаборатория заявила о своем существовании разнообразными звуками и запахами — он не успел дойти до распахнутой двери. Чириканье, завывание, уханье, кряхтение; запахи — как в вольере, где в клетках томятся десятки животных. Клеток в лаборатории было много, и большинство не пустовало. Большей частью расквартировались в клетках монстры. Обезьяна-капуцин, здоровая и веселая, тараторя, перепрыгивала с насеста на пол и обратно; в клетке рядом сидела другая обезьянка, мрачно зарывшись в гнездо из тряпок, в углу, свирепо сверкая глазами — ее раздутую голову поддерживал кожаный ошейник. У всех уродцев в клетках была общая черта — непропорционально увеличенные головы, хотя попадались и другого рода монстры: змея с двумя телами, присоединенными к одному черепу (стальная полоска скрепляла извивающиеся кольца тел в месте соединения), поросенок с туловищем щенка, морская свинка, у которой нормальной головы вообще не было, только рот и нос, и глаза, жалобно смотревшие на Кастора. Кастор был потрясен. Позади стеллажа с клетками он заметил футбольный шлем Многолицего, и, стараясь больше на животных не смотреть, направился прямо к профессору.

Вместе с Многолицым в лаборатории находилось четверо обыкновенных людей, двое из них — янки, что Кастора приятно удивило. Спутники профессора внимательно прислушивались к невнятице, которую, как всегда, нес профессор. Похоже, они научились не обращать внимания на вторичные голоса, вычленять из неразберихи, в которую неизбежно превращалась речь Фунга из-за постоянной внутренней борьбы индивидуальностей, инструкции и указания своего шефа.

Кастор подобным мастерством не владел. Когда на него упал взгляд Многолицего, он невольно попятился. Фунг Босьен был не только уродом, он был стар. Лицо его избороздили морщины: кожу на руках покрыли коричневатые пятна, голос (голоса?) надтреснуто дрожал. Даже сквозь миазмы обезьяньих и прочих клеток Кастор уловил неприятный затхлый запах. Запах старости, дряхлости. Кастору не раз приходилось видеть стариков — янки. Но Древний китаец-хань — для Северной Америки — это большая редкость. Почему этот старик, как остальные, не вернулся на Материк доживать последние годы?

— Кто такой? — спросил профессор, и Кастор, проведя языком по пересохшим губам, ответил:

— Я — Кастор, Мелкинс Кастор. Вы за мной посылали. Помните, вы видели меня в зале суда?

Все голоса попытались ответить одновременно:

— Какого суда?… ТОГО САМОГО, ЧЕРТ ПОДЕРИ! АЛИСИЯ НАС ПОТАЩИЛА… Я никого не тащила, я хотела только… Ага, помню, — сказал один из голосов, самый уверенный. — Вы из деревни, коллектив «Небесное Зернышко»… КАКОЕ ЗЕРНЫШКО?… пожалуйста… ЗАТКНИТЕСЬ… мне хотелось с вами… погодите.

Профессор отвернулся, голоса продолжали бормотать. Потом Многолицый снова посмотрел на Кастора и сказал уже другим голосом:

— Это я, — сказал он. — Поттер Алисия. Вы хорошо знаете деревню?

— Всю жизнь в ней прожил.

— Тогда… СЛУШАЙТЕ, КОНЧАЙТЕ… заткнись!., тогда вы, возможно, знаете девочку по имени Грутенбарт Мария?

— Марию? Еще бы! Но она уже взрослая. Она моя жена.

После чего последовала невнятная перепалка персонажей, населявших череп Многолицего, продолжавшаяся секунд тридцать, а затем лицо его перестало дергаться, на нем появилось выражение наполовину радостное, наполовину умоляющее. Профессор сказал:

— Я ее мама!

Городская квартира инспектора Цзунг на поверку оказалась еще роскошнее, чем прибрежный домик, и более обжитой. Во-первых, целых пять комнат. Зачем нормальному человеку пять комнат? Этого Кастор не мог себе представить, но скромная горничная-янки, которая впустила его в квартиру, заверила Кастора, что все эти апартаменты — исключительно для Цзунг Делилы. И, конечно, «гостей». Кроме Кастора гостей в этот вечер не наблюдалось поблизости. Как и самой Цзунг Делилы, потому что, как объяснила горничная, она задержалась на службе, но к ужину обязательно приедет.

Делила приехала даже раньше обещанного. Бесшумно подкравшись за спиной Кастора, который восхищенно рассматривал вторую, дополнительную спальню, со всеми шкафчиками, встроенными в стены, умывальником и экраном, — спальня была просторнее, чем квартира Кастора и Марии вместе взятая, — и поинтересовалась:

— Нравится? — Она улыбнулась, когда Кастор, вздрогнув, обернулся к ней лицом. — Можешь ее занять… по крайней мере, у тебя будет место для вещей. — Кастор, застигнутый врасплох, невольно толкнул Делилу, но она, кажется, не рассердилась. Он рассыпался в извинениях, но хозяйка остановила его, покачав головой.

— Просьба самого Фунг Босьена — это честь для меня… и удовольствие тоже, я думаю, — добавила она, открыто глядя прямо в глаза Кастору. — Располагайся, чувствуй себя как дома… Мне нужно принять душ, переодеться перед ужином… впрочем, как я вижу, ты уже вполне освоился.