В начале шестидесятых годов прошлого уже XX века Василий Михайлович Песков попал в число корреспондентов уникально. Здесь дело даже не в том, как он делал свои репортажи, а в том, откуда ему выпало их делать.

Сейчас только старшее поколение знает, например, что такое «допуск». Это такое разрешение, которое органы госбезопасности давали журналистам для работы по определенным секретным темам. Перед этим проверяли родных и близких до седьмого колена, требовали массу характеристик и рекомендаций с работы.

А уж в этом случае — проверяли трижды.

Дело в том, что Песков был одним из первых журналистов, допущенных к только зарождавшейся тогда космонавтике и космической теме вообще!

Он писал о первых спутниках, знал лично всех из первого отряда космонавтов, начиная с Юрия Гагарина, дружил с ними, бывал у них дома. Таких журналистов было меньше, чем пальцев на одной руке.

Ну еще газета «Правда», ну ТАСС…

Вы прочтете здесь его репортажи тех лет, а также увидите фотографии космонавтов из архива Василия Михайловича, которые раньше не публиковались. Даже на обложке фото уникальное: подарок Юрия Гагарина Пескову. Обратите внимание, первый космонавт Земли расписался на ней, его четкий автограф виден на шлеме.

Первые статьи о космонавтах Василий Михайлович писал с удовольствием, вы это заметите. А потом вдруг стал отходить от космической темы.

Однажды я спросил его об этом — почему?

Песков засмеялся и ответил просто и понятно, так же, как писал свои заметки:

— Понимаешь, как-то стал я от этого уставать, понял, что не мое. И еще: мне же допуск давали, то есть за границу могли запретить выезжать несколько лет! Ну я стал потихоньку отползать…

Тему космоса у него подхватили Ярослав Голованов (он написал великолепную книгу о главном конструкторе космических кораблей Сергее Королеве) и Андрей Тарасов.

А Песков?

А Песков занялся природой. Похоже, он еще тогда знал, что главной рубрикой в его журналисткой жизни станет «Окно в природу», которое сам он «прорубил» для миллионов читателей «Комсомольской правды». И уже в 1961 году — вы это прочтете в новом томе — поехал Василий Михайлович в свои первые большие путешествия — во Вьетнам и по Африке.

Едем с ним?

Андрей Дятлов,

заместитель главного редактора «Комсомольской правды».

Четыре часа утра. Весь мир спит за морозными стеклами. А этим не спится. В руках ржавые пики, разнокалиберные ружья и котомки за плечами. Стоптанные валенки, усы, простуженные голоса. Возраст — от пионера до бородачей.

В одном можно не ошибиться — добровольцы. Сидят на вокзале, ожидая поезда. Курят, тихо переговариваются.

У тех, кто вооружен пиками, разговор о клеве, о щуке, которую едва вытащил в прошлом году какой-то полковник. Пробуют на вес пики, хвастаются прошлогодним уловом, припоминают окуневые места на Цне.

Те, что с ружьями, держатся солиднее. У некоторых собаки. Это «борзятники». Едут тропить зайцев. Разговор у них пока не очень веселый: «Поубавился заяц». Ругают ядовитые удобрения шкодливых енотов, какую-то породу полуборзых собак, расплодившуюся в деревнях: «На домовых харчах не живут, зайцами только питаются. Ножищи-то длинные, кого угодно догонят…»

Наша группа среди ружейников держится особняком. Сегодня, если попадется нам заяц или даже лиса, стрелять не будем. В сумках у нас патроны, заряженные не дробью, а пулями…

Петухом кричит маленький паровозик. Покидаем прокуренный тамбовский вокзал и расползаемся по вагонам. «Подледники» выйдут на полустанке возле моста, «борзятники» высадят собак часом позже, а мы поедем до лесной станции с веселым названием: Тригуляй.

За окном темень. У фонаря на лесной остановке кружится рой снежинок.

* * *

Особая тонкая тишина стоит в лесу после первого снега. Только дятел не боится разбудить сонное лесное царство. За версту слышна песня из его «кузницы». А это что за звуки? Очень тихая и невнятная песня. На согнувшейся под инеем рябине стайка снегирей (знают, где спрятаны лесные гостинцы!). Спелыми яблоками висят снегири на белых ветках. Кажется, посланы эти птицы, чтобы нарядить лес, кажется, сама заря не пожалела красок для этих спутников зимы и снега.

Скрипит морозная пороша под ногами, с веток за ворот сыплется колючий иней. Возле березняка наш «старшой» Владимир Сергеевич Бизюкин подал бинокль:

— Угадываешь?

В запотевших стеклах мелькнули белые кружева берез и угольно-черные пятна.

— Косачи!

Да, больше десятка тетеревов встречали на придорожной березе солнце. До снега они паслись на земле. Теперь и пасутся, и ночуют на березах. Подойти к ним на выстрел очень трудно. Обязательно заметит старый вожак, занявший самую вершину. Была бы санная упряжка — можно ехать в открытую. Лошадей косачи не боятся.

Чтобы не пугать птиц, повернули на боковую дорожку. Тетеревиная стая держится в двух-трех излюбленных местах леса. Когда навалит глубокий снег, косачи прямо с берез будут нырять в него на ночлег. Охотники еще вернутся к этим березам…

Идем уже больше двух часов. Снег неглубок.

За нашей шеренгой остается темная тропинка из сухих листьев. Даже лисица, перебежавшая дорогу, достала лапами до земли. По-прежнему тихо. Только дятел стряхивает иней с елочки.

В домике лесника пьем чай и обсуждаем план охоты. Встретивший нас егерь внимательно проверяет наши бумаги.

Охотиться на лосей можно только по специальному разрешению. Лет тридцать назад в лесах средней России лоси перевелись почти полностью. В Подмосковье егери их пересчитали по пальцам — 60 голов. Теперь под строгой охраной лосиное стадо возобновилось. Недавно снова пересчитали лесных красавцев — 12 тысяч.

В одном только Подмосковье 12 тысяч! Много лосей развелось в Калининской, Ярославской, Рязанской, Тамбовской областях. Настолько много, что лесники подняли шум: «Губят лес!»

Справедливый сигнал. Пришло время регулировать лосиное стадо. Егерь раскладывает лесную карту, отыскивает на ней низину, поросшую осинником, и обводит ногтем квадрат:

— Тут надо искать.

* * *

Если бы можно было спросить зверей, какое дерево самое ценное, бобр, заяц или лось ответили бы в один голос: осина. Осина-кормилица спасает зверей от зимней голодухи. Бобр с осени запасает осиновые поленья, в осиннике кормятся зайцы-беляки. Для лося горькая осиновая кора — главное зимнее блюдо.

— Тут наверняка есть, — говорит Владимир Сергеевич, разглядывая погрызы на зеленых стволах.

Местами погрызы уже заросли. Осины стоят словно в заплатах — лосиная работа пятилетней давности. А вот нынешнего года погрыз, а это совсем свежий. Ищем следы на снегу. Ночная пороша стушевала снежные письмена. Зато уж если найдем след — наверняка свежий.

— Целых три! — егерь делает знак рукой и показывает три пальца. Прошли глава семьи — рогач, самка и годовалый теленок. Прошли совсем недавно. Вот они шли спокойно, вот метнулись в чащу, услыхали нас.

Охотники загоняют в стволы патроны, я достаю фотоаппарат. Владимир Сергеевич ставит всех на «номера» вдоль просеки, а сам, щелкнув курками, идет по следу…

Стоим полчаса. По крику сойки догадываемся — перехитрил нас рогач. И от «старшого» ушел, и на «номера» не вышел. Слышался звук рожка. Это уговор собираться.

Потом повторяется все сначала. Один — по следу, остальные шестеро — на «номерах».