Глава первая

Небо становилось похожим на застарелый синяк, когда солнце неизбежно клонилось к кардиффскому горизонту. Жёлтые и пурпурные полосы пересекали его, накладываясь одна на другую каскадом смешанных цветов, словно на картине Эдварда Мунка. В городе начинали загораться огни, в зданиях и на улицах, постепенно заменяя настоящий город его пуантилистской[1] копией.

Вершина многоэтажного дома, где стояла Гвен, была покрыта сорняками, мхом и травой. Растения в форме семян или спор принесло сюда ветром из сельской местности за пределами пригородов Кардиффа. С того места, где она стояла, с вершины лестницы, ведущей вниз, на улицу, к обычной рациональной жизни, дальний край здания напоминал невероятно крутой обрыв, и стоявший там человек балансировал на границе пустоты, его шинель развевалась на ветру, как крылья. Словно он был готов упасть или взлететь.

— Где я могу достать такую шинель? — спросила она.

— Ты должна её заслужить, — ответил капитан Джек Харкнесс, не оборачиваясь. — Это как служебная эмблема. Как шляпы-котелки у госслужащих.

— Госслужащие больше не носят котелки, — презрительно отозвалась она. — Они устарели ещё в 1950-е годы, вместе с сервировочными столиками и жилетами. И я говорю как человек, работавший вместе со многими госслужащими, когда я была в полиции. Я имею в виду, когда я действительно работала в полиции, а не просто говорила людям, что я полицейский, чтобы не объяснять им, что я выслеживаю инопланетные технологии, — поправилась она.

— Держу пари, они по-прежнему их носят, — сказал Джек. Ветер ерошил его волосы, словно игривая рука. — Держу пари, что, когда все госслужащие приходят к себе в офисы по утрам, они запирают двери, открывают свои столы и достают свои церемониальные шляпы-котелки, чтобы надевать их, когда никто не видит. Что-то вроде административной версии Ку-клукс-клана.

— У тебя был какой-то неудачный опыт с госслужащими?

Он по-прежнему не оборачивался.

— В бесконечной вселенной, — сказал он, — несомненно, есть планеты, у всего населения которых серая кожа, серая одежда и серые мысли. Полагаю, вселенной нужны такие планеты, но я абсолютно уверен, что не хочу их посетить. Я предпочитаю думать о том, что, если есть планета госслужащих, то есть и планета, где у каждого обитателя в спину встроен телевизор, и можно просто ходить за людьми по улицам и смотреть дневные передачи сколько душе угодно.

Небо перед Джеком Харкнессом медленно темнело: жёлтые полосы растворялись в оранжевых, оранжевые стекали в красные, и всё это сползало с неба, соскальзывая в ночь и оставляя за собой бархатную темноту.

Гвен пристально смотрела на спину Джека, в очередной раз пытаясь разобраться в беспорядочной массе чувств, которые она испытывала по отношению к этому человеку. Когда он говорил о госслужащих в шляпах-котелках, казалось, что он лишь недавно их видел. Когда он говорил о других планетах, она почти готова была поверить, что он там бывал. Почти. Но это было бы сумасшествием. Разве не так?

Она задумалась, уже не в первый раз, как получилось, что её жизнь так круто повернулась в другую сторону без всякого предупреждения. Вчера она принимала заявления и охраняла места преступлений, пока техники в комбинезонах собирали доказательства в пластиковые пакеты, а сегодня она стала частью первой и последней линии защиты Великобритании против... чего? Вторжения. Вмешательства. Враждебности. Целый мешок слов, начинающихся на «В», потому что туда всё это приходило. В – в её реальность. В – в Кардифф.

И всё из-за этого человека, стоящего на краю крыши в двенадцати этажах над землёй. Из-за человека, который ворвался в её жизнь, как внезапное наводнение, утопив её в странностях и приключениях.

Неспокойный. Невероятный. Невозможный. Весь словарь слов, начинающихся с «не».

— Большинство людей проводят время, глядя вверх, — наконец сказала она. — Глядя на звёзды. А ты как будто бóльшую часть времени проводишь, глядя вниз. Что именно ты ищешь?

— Может быть, упавшие звёзды, — сказал он, мгновение помолчав.

— Это люди, правда? Ты просто не можешь не наблюдать за ними. То есть не так, — спохватилась она. — Ты не наблюдаешь за ними; ты их охраняешь.

— Ты когда-нибудь видела двухлетнего ребёнка, гуляющего по саду? — мягко произнёс он, не поворачивая головы. — По краям там может расти ядовитый плющ, или розовые кусты, или боярышник. На траве могут валяться лопаты или секаторы. Ребёнка это не беспокоит. Он просто хочет играть со всеми этими яркими вещами, которые он видит. Мир кажется ему безопасным. И ты можешь захотеть побежать и срезать все эти острые, колючие растения, чтобы они не могли сделать ему больно, можешь захотеть убрать все эти опасные инструменты на случай, если он возьмёт их и порежется, но ты знаешь, что не должна этого делать, потому что если ты будешь делать это, он либо вырастет с мыслью, что мир никогда не сделает ему ничего плохого, либо, наоборот, будет думать, что всё на свете опасно, и никогда не захочет отойти далеко от тебя. Поэтому ты просто наблюдаешь. И ждёшь. И если у него начнётся сыпь от ядовитого плюща или если он порежет себе палец секатором, то ты как можно быстрее отвезёшь его в больницу, точно зная, что он больше никогда не повторит свою ошибку.

В темноте за Джеком появлялись маленькие точки света. Гвен казалось, что за считанные минуты он превратился из плотной фигуры, чётко вырисовывавшейся на фоне медленно меняющего цвет неба, в чёрные очертания в сплошной черноте – его можно было разглядеть лишь потому, что на нём не было звёзд.

— Так вот за кого ты нас принимаешь? — поинтересовалась Гвен. — За детей?

— Это то, чем мы кажемся, — поправил он. — Для них.

— Кто это – Они?

— Кто Они? Они – те, кто живёт над стенами сада и в пустынях за его пределами. Я — я тоже всего лишь ребёнок, играющий в саду вместе со всеми вами. Разница лишь в том, что я чуть-чуть старше. И я уже получил свою долю сыпи от ядовитого плюща.

Гвен осмотрела крышу здания, заросшую травой и сорняками, которые заняли место между вентиляционными шахтами и антеннами, мягко покачиваясь на вечернем ветерке.

— Жизнь выживает, правда? — ни к селу ни к городу заметила она. — Находит укромные уголки и щёлки, где можно расти. Пускает корни, где может, даже в каких-то трещинах.

— И мы делаем то же самое, — ветер подхватил его шинель, надув её у него за спиной, но он, казалось, не обратил никакого внимания на то, что его может сдуть с крыши.

— В Торчвуде. Мы ищем то, что могло быть принесено ветром из других миров, и, если нужно, мы это искореняем.

Повиновавшись внезапному предчувствию, Гвен посмотрела на часы.

— Господи! У меня же ужин запланирован. — Она назначила Рису встречу в ресторане неподалёку – в знак извинения за то, как мало времени она теперь проводит с ним. За то время, которое она проводит с Джеком. Она повернулась, чтобы уйти, а потом оглянулась, ощущая странное нежелание покидать крышу. — Ты вообще собираешься спускаться сегодня или будешь стоять тут до рассвета? — спросила она.

— Всё будет зависеть от настроения. А ты? Хочешь пропустить ужин и постоять вместе со мной на краю?

— Спасибо, но нет. Нужно идти.

— Просто ради интереса, почему в первую очередь ты пришла сюда?

— О... — она напрягла мозги. Всё это казалось таким далёким – гулкое пространство Хаба, разговор с Тошико, дорога на крышу здания, где, как она знала, Джек любил торчать, когда хотел побыть в одиночестве – и теперь в памяти странным образом застрял только образ мускулистого тела и огромная шинель, трепещущая на ветру и развевающаяся, как кожаный парус. — Да... Тош просила что-то тебе передать. Она обнаружила небольшие вспышки электромагнитной энергии где-то в центре Кардиффа. Это не одна из стандартных частот. Она следит за этим.

— Хорошо. — Он сделал паузу. — Держи телефон под рукой. Просто на всякий случай.

Она ощутила неожиданный прилив гнева из-за легкомысленного предположения Джека о том, что она побежит к нему, стоит ему только позвать; горячая краска залила щёки и лоб.

— Что – на всякий случай, если мне действительно удаётся выкроить несколько часов для самой себя? На всякий случай, если у меня действительно есть своя жизнь?