— Думаю, я пропущу, — сказал ему Джек.

Рис проснулся от боли в животе. Как будто там были острые камни, которые тёрлись друг о друга, а его желудок оказался между ними, разорванный и кровоточащий.

Он согнулся пополам, натянув на себя одеяло и пытаясь снова заснуть, но это было бесполезно. Боль оказалась слишком сильна.

Боль? Это был голод. Он безумно хотел есть.

Гвен ушла ещё до рассвета, оставив у кровати чашку кофе, прежде чем направиться в свой драгоценный Торчвуд, а у Риса было хорошее прикрытие – он позвонил на работу и оставил сообщение о том, что попал в аварию и берёт несколько отгулов. Это казалось более мудрым, чем сообщать им правду. Он лишь надеялся, что никто не свяжет между собой тот факт, что Люси не пришла на работу в то же время, что и он, и не сделает вывода о том, что у них свидание или ещё что-нибудь.

Наконец он сбросил одеяло и, голый, направился через гостиную в кухню, прихватив с собой чашку с уже остывшим кофе. Они с Гвен жили на первом этаже перестроенного дома, поэтому никто не должен был заглядывать в их окна, и они жили в Риверсайде, поэтому, даже если кто-то и мог подсматривать за ним в окно, они были слишком воспитанными для этого. Он поставил чашку в микроволновку и подогревал её, пока кофе не стал достаточно тёплым, чтобы его можно было пить. Потягивая напиток, он подошёл к холодильнику, вытащил коробку с маргарином, снял крышку, вернулся в гостиную и плюхнулся на диван.

Что, чёрт возьми, происходит?

Выковыривая пальцами кусочки маргарина и отправляя их в рот, он пытался понять, в какой момент всё внезапно пошло наперекосяк. Почему, например, Люси вдруг напала на него. Это не было похоже на то, что он начал приставать к ней, она его оттолкнула и случайно поранила; во всяком случае, фактически это она начала к нему приставать, прежде чем вцепиться зубами в его щёку. Он выковырял ещё один кусок маргарина и сунул его в рот, облизывая пальцы, чтобы избавиться от жирных следов, проводя языком по острым краям ногтей, а потом дотронулся до повязки на щеке, слегка надавив на вату, чтобы понять, сильно ли ещё болит рана. Удивительно, но он ничего не почувствовал. Какую бы мазь ни использовали вчера врачи, похоже, она подействовала.

Отскребая всё больше и больше густой жирной жёлтой массы от краёв коробки, Рис начал размышлять, как теперь выглядит его щека. Он не посмел посмотреть на неё предыдущей ночью. Долгие муки, которые они испытывал, когда зубы Люси впивались в его плоть и рвали её, породили у него ощущения, что он потерял всю щёку. Он боялся, что, взглянув на себя в зеркало, он увидит сквозь рваную дыру свои зубы и внутреннюю часть рта. Даже в госпитале он раздумывал, будут ли его оперировать – возможно, возьмут часть плоти с его бедра, чтобы заменить щёку, и он будет выглядеть, как живой паззл. Слава Богу, Гвен была там и успокаивала его. Боль была сильной, она пульсировала в его сердце, посылая усики мук к его лицу, пока не начали действовать обезболивающие. Но теперь... теперь не было ничего.

Возможно, у него умер нерв. Возможно, кожа по краям почернела. Он принюхался, пытаясь определить какой-нибудь признак гангрены, но он не знал даже, что пытается найти, и чувствовал лишь запах маргарина. Который, обнаружил он, взглянув на пустую коробку, закончился.

Теперь его желудок перестал болеть. Допив остатки кофе, Рис встал и пошёл в ванную. Его лицо в зеркале выглядело бледным. И ещё – худым. Он с любопытством протянул руку и пощупал у себя под подбородком. Там всегда чуть выпирал небольшой валик жира, эта полнота была с ним с самого детства, но теперь на месте соединения шеи с челюстью не было ничего лишнего. И сама линия подбородка гордо выделялась. Он улыбнулся. Он уже много лет не выглядел так хорошо. Если вообще когда-нибудь выглядел.

Рис подцепил ногтем прозрачный пластырь под глазом, прижимавший повязку к его коже, и на мгновение замер. В самом деле ли он хочет это сделать? Действительно ли он хочет увидеть, что под повязкой?

Прежде, чем он сам успел определиться, он оторвал пластырь от щеки. Он мягко отклеился, по пути чуть натягивая кожу. Повязка отвалилась, держась только на одной полоске пластыря внизу, у челюсти Риса.

Под повязкой оказался участок гладкой, розовой кожи, обезображенной лишь маленькими крестообразными шрамами в тех местах, где зубы Люси впились в плоть.

И он мог поклясться, что эти шрамы уменьшались прямо у него на глазах.

Официант убрал тарелки и принёс кофе. Пока он работал, никто не разговаривал. Тошико смотрела через окно на залив. Там останавливался маленький паром. Пассажиры стояли на палубе, ожидая, когда можно будет сойти на берег.

— Ладно, народ – какая связь между Марианной, Люси и парнем Гвен? — спросил Джек.

— «Клиника Скотуса», — ответила Гвен.

— И что это такое, если уж на то пошло?

— Это клиника для похудения, расположенная здесь, в Кардиффе. Люси точно туда ходила, и Рис тоже. Он рассказал мне об этом прошлой ночью. Он хотел сбросить вес, потому что думал, что я к нему охладела, идиот.

— И как это работает? — поинтересовалась Тошико.

— Пациентам дают две таблетки: одну – чтобы начать терять вес, вторую – чтобы прекратить. Думаю, если покопаться, мы узнаем, что и Марианна туда ходила.

— Ходила, — сказал Оуэн.

Джек с интересом взглянул на него.

— Хорошо, Шерлок – откуда вы это узнали?

— У неё в сумочке была листовка.

— И зачем ты копался в её сумочке? Оуэн выглядел оскорблённым.

— Я искал подсказки и всё такое.

— А зачем ты на самом деле копался в её сумочке? Он опустил голову.

— Хотел узнать, есть ли у неё парень.

— И как, есть?

— Не знаю. В женской сумочке ничего невозможно найти. Они не подчиняются логике. Я только случайно обнаружил листовку. — Он огляделся по сторонам. — Вот почему женщины не бывают хорошими хирургами, знаете? Парни кладут свои скальпели, крючки и всё остальное в правильном порядке, так что они могут просто протянуть руку и взять нужный инструмент, даже не глядя. Женщины просто швыряют всё это как попало на лоток, а потом удивляются, почему им под руки попадается зажим, когда им нужен пинцет.

Гвен посмотрела на Тошико.

— Хочешь проделать ему ещё одну дырку в жопе? — спросила она. — Или мне этим заняться?

— На самом деле он так не думает, — сказала Тошико, избегая её взгляда.

— А как себя чувствует Марианна? — поинтересовался Джек. — Её пальцы выглядели очаровательно ободранными, насколько я мог видеть.

— Ага, и её лицо выглядело не слишком здорово после того, как ты закончил приводить его в порядок с помощью огнетушителя, — в голосе Оуэна сквозила мрачная злоба, но Тошико не могла понять, направлена она на Джека или на него самого. Или, может быть, на них обоих.

— Если бы я этого не сделал, она бы угостилась твоим лицом так же, как люди угощаются шашлыком в пятницу вечером.

— Ну да... — Оуэн замолчал, глядя в окно на виднеющийся вдали мыс. — Мне пришлось ампутировать ей пальцы, — вскользь бросил он, словно речь шла о погоде или вчерашней телепередаче. — Повреждения были слишком серьёзными. Она их почти полностью съела. Я не могу сделать так, чтобы она всё время была без сознания – во всём Кардиффе нет такого количества седативных препаратов – так что мне пришлось сковать её цепями в камере. То есть приковать её к стене, чтобы она больше не могла себя есть, и связать то, что осталось от её рук. Когда я в последний раз её видел, она пыталась достать ртом до повязок – так она была голодна. — Тошико казалось, что его взгляд застыл на чём-то, находящемся намного дальше мыса Пенарт. В его лице было что-то жёсткое. — Я помню, как однажды дал клятву: «Не навреди». Я не уверен, что в случае с Марианной можно не навредить. Что бы ни случилось, она страдает.

На этот раз Гвен протянула руку, чтобы коснуться руки Оуэна в почти бессознательном жесте сочувствия и понимания. Тошико как раз собиралась сделать то же самое. Увидев, как пошевелилась рука Гвен, она отдёрнула свою и вместо этого взяла салфетку, сложила её и положила на место.

— А что с Люси? — спросила Гвен. — Ты ведь не поместил её в ту же камеру?

На этот раз ей ответил Йанто. Тошико почти забыла, что он сидит за столом вместе с ними.