- Вернулся! Ты вернулся! - прошептала Оксана.

Время снова привычно замедлило свой бег, и Ян вспомнил про подарок, который с таким риском, с таким трудом тащил более двухсот вёрст. Вспомнил, вмиг покрылся холодным потом, сунул руку за пазуху…

И выругался обречённо.

Бесценный цветок симарийского болотного лотоса был смят и изломан. Только что в порошок не растерт. Его ещё недавно необыкновенно тонкий, нежный аромат загустел, стал терпким и резким. Очень скоро он и вовсе будет невыносимым. Пришлось бежать к окну и спешно выбрасывать его прочь. Через час лотос сгниёт, от него останется лишь небольшая лужица светло-коричневой грязи.

Подарка же не будет. И ему не удастся порадовать Оксану…

Впрочем, не похоже, чтобы это волновало сейчас молодую женщину. То всхлипывая, то смеясь почти истерично, она прижималась к нему. Отталкивала. И вновь ластилась кошкой. Конечно, так не могло продолжаться бесконечно долго - оба слишком долго были друг без друга. Ян притянул её раньше, чем девушка успела дойти до того, чтобы первой начать срывать с него одежду - несмываемый позор для молодого, полного сил мужчины.

Они едва успели дойти до её ложа…

Оксана лежала у него на плече, сильной, но необыкновенной нежной ручкой игралась волосами на его груди и молчала. Зная её, Ян не ждал от этого молчания ничего доброго…

Ну вот, дождался! Именно того, о чём думал, чего боялся.

- Ты ведь не задержишься здесь долго? - тихо и вроде бы спокойно спросила она. - Когда твой прам снова выйдет в поход?

- Две недели я отдыхаю! - решительно сказал Ян. - Две недели я тебе обещаю твердо!

- Две недели… - горько сказала Оксана. - Две недели! Иные и по два месяца сидят - не бедствуют. Ты и так опоздал более чем на месяц! Ты же не нищий, Ян. Почему не можешь позволить себе отдых?

Ян смолчал, надеясь ещё, что удастся как-то уйти от этого неприятного разговора. Увы…

- Ты мне обещал, что остепенишься, наконец! - слегка повысив голос, со слезой выдохнула Оксана. - Ян, тебе ведь не семнадцать уже! Ну, сколько тебе ещё выходить на тропу? Подумай, прошу тебя! В конце концов, если ты и сейчас между мной и тропой выберешь тропу, так я точно не желаю быть вдовой второй раз. К тому же - соломенной вдовой. Если ты ещё раз уйдёшь в поход… если…

Ян ласково, палец прижав, закрыл ей рот.

- Не стоит, милая, - попросил тихо, - Ты ведь знаешь, никогда не стоит говорить, что ни попадя. Потом не расплатишься сполна… Нет, я не могу сейчас уйти с тропы. Прости… И, если ты сейчас скажешь «уходи», я уйду. И потом позовёшь - приду…, наверное. Но ты, Рыжая, лучше не проверяй!

- Уходи, - холодно, с едва сдерживаемой яростью велела Оксана, - Уходи, тебе говорю! Прочь поди!

Чего-то подобного Ян ждал, потому сумел сохранить голову холодной. Впрочем, на ногах он оказался всего пару мгновений спустя, а оделся, как по тревоге. Опоясался поясом с дагами и кобурой огромного кварт-пистоля, перекинул через плечо перевязь с мечом…

Оксана была женщина характерная. Она дождалась, пока он окажется на пороге, и лишь тогда бросилась следом:

- Подожди!

Что ж, примирение оказалось ничуть не хуже, чем встреча…

Лишь ближе к утру, когда предрассветная хмарь затянула окна серым, любовь их насытилась и притихла сама собой. Довольная и умиротворенная Оксана посапывала у него на плече. Ян расслабился и тоже позволил себе немного вздремнуть.

Сказалась ли тяжёлая последняя неделя, когда все десять дней их преследовали неотступно орочьи каноэ, или бессонная ночь с любимой, давшаяся впрочем, ничуть не легче, но гораздо приятней, проснулся он лишь когда сумеречный полумрак обычного для этого сезона дня с трудом пробился сквозь плотно затворённые шторы. С трудом продрав глаза, Ян сел и огляделся.

Оксаны, конечно же, не было. Она в такое время уже вовсю трудится в фактории, где позарез нужны ее острый глаз и твёрдая рука - надзор за приказчиками и продавцами. Но и гость вовсе не был забыт - огромный поднос, уставленный яствами, был тому несомненным подтверждением. И было здесь всё любимое: и нежнейшая, свежайшая розовая ветчина, и дорогущий яблочный сок (ну не росли яблони на болотах Порубежья, за тысячи миль везли сюда эти обычные, давным-давно приевшиеся кое-где плоды!), и блинчики со сметанно-вареньевой макухой.

Дом, сладкий дом. Как хорошо было бы в нём остаться…

Ян точно знал - никогда не войдёт он в этот дом мужем. Он любил Оксану. Крепко любил! И не мог позволить, чтобы любовь их была разрушена чужим сомнением и шепотками: уж не приживалом ли решил заделаться прежний лихой траппер?

Ну, уж нет, дудки! Никогда! Ни за какие коврижки!

Только вот мысли его должны были как можно дольше оставаться тайной для молодой хозяйки. Она-то планов своих вовсе не скрывала: заполучить на безымянный пальчик правой руки золотой ободок, зримое доказательство того, что отныне она мужняя жена.

Когда-то предстоит ей испытать жестокое разочарование…

Наскоро подкрепившись и по достоинству оценив тот немаловажный факт, что вся еда оказалась нужной температуры - ветчина холодной, а блинчики наоборот - обжигающе горячими, будто только-только со сковороды, Ян споро оделся и спустился по крутой винтовой лестнице вниз.

Прямо под жилым этажом, где обитала хозяйка, находился главный лабаз её торговой фактории. Здесь трудились, если Яна не подводила память, двадцать продавцов и пять приказчиков.

Огромный магазин в этот час был почти пуст. Лишь в дальнем углу низенький и худощавый чухонец Эрик «окучивал» сонного гнома, пытаясь всучить ему два мешка муки вместо одного потребного. Обещая при этом непомерно огромные скидки…

Гном равнодушно отбрехивался, Эрик всё больше распалялся…

И как-то само собой выходило, что это гном «окучивает» продавца. У противоположной стены, по-бабьи навалившись локтями и грудью на конторку, Оксана с интересом наблюдала за происходящим. Вмешаться, впрочем, не пыталась.

К ней Ян и направился.

- Развлекаешься?..

- Что?.. - Оксана резко обернулась. Увидев его, просветлела лицом. - А, встал, наконец! С добрым утром, милый. Завтрак понравился?

- Спрашиваешь! - губы Яна сам собой растянулись в довольной улыбке.

Вообще-то Оксана очень не любила, когда её целовали при всём честном народе. Но сейчас и случай был особый.

Губы её были мягки и нежны, но поцелуй всё равно вышел несколько скомканным и отстранённым. Через плечо Яна - немногим такое дано - она по-прежнему наблюдала за Эриком.

- Что это он там творит? - удивлённо спросил Ян, отодвигаясь. - Ведь он так протратится!

- Ну что ты! - Оксана с трудом сдержала себя, чтобы не рассмеяться. Но сдержалась всё же. Она была умной женщиной. Знала, когда можно смеяться над любимым, а когда, как сейчас, например, не сто #769;ит. Украдкой вздохнув, - ох, уж эти мужчины! - она пустилась в объяснения…

Ян не слишком много понял из ее рассказа. Ну не силён он в торговле, что поделаешь? Тем более, что в школе им этого не давали, а торговых училищ в Северном порту и вовсе не было. Понятно только стало, что Эрик и гном вели отчаянную торговлю. Причем для этого пояснений и вовсе не требовалось - все и так было видно. Первый намеревался продать, а второй купить партию в десять мешков муки высшего качества. Смысл сакральных чисел «один» и «два», то и дело мелькающих в споре, был понятен, наверное, только самим спорящим. Да еще Оксане, которую все происходящее явно забавляло. Не иначе, то самое хваленое мастерство торговли, тудыть его растудыть!

Тут как раз и развязка подоспела. Гном вдруг взвыл, да так страшно, что все, кто слышал, подпрыгнули и обернулись на шумного покупателя, шарахнул секирой о бочку - хорошо ещё тупым концом, но бочка всё же треснула - и оглушительно громко объявил:

- Десять мешков давать! Я - полуторную цену платить!

Видать, допек его Эрик…