Но что делал Гип? Просто шел к бочке с водой, чтобы смыть пот, катившийся градом от слишком жаркого утреннего экваториального солнца. Затем искал тень, стараясь как можно тише сидеть, чтобы не привлекать внимания, но и не теряться из виду. Успевал поразмыслить о несчастной Салли, которая до сих пор едва терпела соприкосновение новых сапог с изрезанными ступнями, поэтому лишний раз не выходила. Вскоре после той пирушки ее отправили обратно на дальний аванпост к другим рабыням. И Бен снова не мог сдержать обещание самому себе, чтобы защищать ее, потому что остался в форте по приказу главаря, “развлекаясь” тем, что тащил гнилые зубы из пастей пиратов. У многих были стоматологические проблемы, эмаль почти у всех покрывали отвратительные пятна, что закономерно, если втирать в десны кокаин. Да и от любого употребления яда организм понемногу разрушался.

Правда, у главаря крепости челюстей позавидовали бы многие: лишь слегка желтоватые два полных ряда зубов со слегка заостренными клыками часто скалились в злобных усмешках. Только никогда и никто не слышал, чтобы он по-настоящему смеялся. Но с чего бы ему? С чего бы им всем?

Главарь бродил по форту, весь его вид выдавал какую-то леность, будто он вообще не намеревался уничтожать племя. Может, ему хватило бы, чтобы ракьят просто сидели и не высовывались, пока Хойт разворачивал свой прибыльный бизнес? Пока что Ваас явно скучал, прострелил одному пленнику ногу, перед этим превратив лицо несчастного в кровяной фарш побоями. А потом, не смывая кровь с кулаков, пошел к одной из построек. Бен следил за главарем, давно подозревая, что в том здании находятся рации или даже Интернет. Доктор строил уже планы, как он во время своего пребывания в форте проберется через окно к запретной для него аппаратуре и передаст сигнал на большую землю. Проще всего было направить координаты мерзкого острова родителям, а потом они бы сообщили в службы безопасности, пиратов бы разогнала армия, и всех пленников бы спасли. Но! Снова это проклятое “но”.

Но Бен не знал координат архипелага так, чтобы кто-то сторонний смог точно отыскать именно крошечный остров Рук. К тому же знакомые друзей-этнографов явно были в курсе, куда отправляются ученые. И уж точно скрыть, что на целом острове идет война племени против захватчиков, не удалось бы совсем. Однако никакая армия освободителей-спасителей не прибывала. Это только мифы для фильмов… В сущности, никому не было дела до ничейной территории в океане и группы пропавших туристов, ведь брали не круизными лайнерами, а так, небольшими партиями.

Поэтому доктор снова опускал руки, план с проникновением к средствам связи проваливался еще на стадии разработки. Из проклятой постройки доносился хрипловатый голос Вааса, который обращался к знакомому:

— Дуг, как работа с туристами? Сколько нам ждать? Пока троих? Ок. Говоришь, еще восемь скоро будет? ***! А ты хитрозадый ***, так народ обрабатывать! — довольно смеялся Ваас, отключая связь.

Главарь вышел на свет в превосходном расположении духа, что являлось такой же редкостью, как снег в Сахаре. Он даже не спросил, почему Бен ошивается без дела, и не попытался обрушить удар с ругательствами. Разве только его подчиненные красноречиво отогнали Бена от двухэтажного домишки, где размещались заветные средства связи. Доктор хмурился и размышлял: «У них целая сеть, которая доставляет рабов? Кажется, они сами соглашаются на “увлекательное путешествие”. Где же столько наивных людей берется? Как в розовых очках живут!» — устало и отстраненно проплывали в голове мысли. А переживать за других Гип почти разучился, его последнее время окутывала зависть к тем, оставшимся на свободе, далеко. Он представлял, что все его одноклассники и однокурсники, должно быть, тихо работают, кто-то уже женился, кто-то растит детей. Не исключено, что кто-то умер или погиб, но вряд ли кого-то еще занесло в такую черную полосу. За что, спрашивается? За какие грехи?

В своей жизни он не разбрасывался волей, не крал, не придавался разврату и праздности. Но не расступались пред ним морские волны, не открывали потаенную дорогу. Только бесконечный круговой путь по зеленой пустыне, где даже манны небесной не срывалось с полого купола мира.

Доктор желал хоть какую-нибудь работу, чтобы не оставаться наедине с собой, чтобы не спрашивать вечно, как сбежать с острова и за что все это случилось именно с ним. Но еще два дня пришлось провести в ожидании. А на заре третьего, когда только дневное светило распускалась в ветвях, главарь отправлялся на дальний аванпост со словами:

— Ок, они прибыли.

Доктора повелел забрать с собой. Бен смутно догадывался, для чего он может понадобиться, но радовался, что встретится снова с Салли. Она в нем будила нечто человечное своим несчастным видом. Правда, не хотелось вновь пленников обследовать для продажи на органы. Порой, правда, приходилось просто оказывать неквалифицированную помощь тем, кто слишком рьяно сопротивлялся при поимке. После случая с Баком доктору делалось вдвойне мерзко от сознания того, что ждет по ту сторону продажи большинство попавшихся, какой страх и отчаяние. И ни единого шанса к побегу! Вечно действует принцип: при достижении самого дна кто-то еще снизу стучит. И так продолжается вечное падение. Невыносимо.

Лесной перезвон терялся в копытном разгуле резины колес, что переваливалась по камням. Крышка капота держалась для верности на полосках скотча, но это считался лучший джип, специально для главаря, исцарапанный пулями, с погнутыми крыльями. Ваас то ли совсем не понимал, какие деньги получает Хойт, то ли не желал понимать, то ли не было и у него выбора. Да, у главаря тоже не оставалось никакого выбора. Путь прямой и лишь во тьму, ветви темные вокруг. Никакой надежды на изменение, долгая ночь без промедления. Никакого бытия — лишь разрушение. Никакого творения — лишь безумие.

Дорогой вдоль берега достигли довольно быстро проклятого аванпоста, где слишком часто причиняли боль тем, кто не заслужил. Впрочем, весь остров проклятый, потерянный, но все еще живой, изнутри незастывший, наделенный своей сущностью и, казалось, мышлением. Он сам решал, кого пропускать на ту сторону света, а кого поглощать, перемалывать, делая кормом лиан. Казалось, когда-то Ваас слышал и чуял дух острова, сам являясь частью джунглей, но погряз в пустоте алчности и жестокости, что предлагал Хойт, как чайка в мазуте. И лишь черная птица — предвестник конца — вилась над его головой незримою тенью.

А вокруг красота – гор, деревьев, зверей — мешалась с уродливостью грубых лиц, что без линий, как тени голодные. Бенджамин не сразу посмел выйти из джипа, только после того, как выгрузились все пираты, которые торопливо проследовали к причалу. Показалось, что возле него мелькнул белый парус, чистый, красивый, но спущенный, слегка колыхавшейся обвисшей столовской тряпкой. Чье путешествие ныне закончилось?

Доктор ощутил будто жжение во рту, как от острого красного перца, которым здесь приправлялось все, что употреблялось в пищу. Бена нешуточно донимало странное предчувствие, ему казалось, что настал тот миг, когда он не выдержит того, что предстояло увидеть, сорвется и сотворит что-то ужасное. Может, вырвет автомат из рук караульного и берсеркером расстреляет весь аванпост, что маловероятно; может, скальпелем все-таки полоснет по горлу главаря; а может, сам сиганет с причала на милость акул, в ниши древних развалин, затопленных соленой водой лагуны. Только появление Салли отрезвило его, заставило удивленно всмотреться в лицо девочки. Она улыбалась! И так искреннее, так по-детски, чуть не плача от радости. Она сжимала в тощих руках небольшой саквояж с вычурным рисунком, какие модно брать в путешествия без долгих переходов.

— Бен! Смотри! Смотри, что у меня теперь есть! Все мое, никому не отдам! Там и джинсы, и майки новые, и белье, и много чего! — Салли сияла, улыбаясь, словно ребенок на Новый Год. — Бен! А знаешь, за что? За то, что я первая яхту заметила! Да! Вышла утречком на причал, а она на горизонте так и маячит.

Вещи… Общество потребления, безграничная алчность к вещам, в которой задыхались народы. Но здесь осколки цивилизации, самые простые тряпки, самые привычные предметы обихода могли невероятно облегчить существование. Всего один чужой чемодан.