— Бен! — вырвал из пелены знакомый голос. – Ого! Ты телку себе купил? Для себя одного? А так бы разделили. Ты Бен, я Бен. Она бы и не отличила! Хе-хе!

С причала навязчиво махал рукой второй Бенджамин, его появление доктора ничуть не радовало, правда, теперь в некоторой степени ощущал себя обязанным этому немного суетливому субъекту.

— Пошел ты! — тут же огрызнулась девушка, которая все еще сидела в клетке неподвижно, придвигаясь к подруге и будто заслоняя ее. Но за свои дерзкие слова получила по щеке и скуле тяжелый удар. Главарь распахнул дверь и выгреб пленницу за шкирку, прошипев:

— Заткнись на***!

— Ваас, почему ты бьешь ее? Ведь она теперь моя “личная вещь”, — не ведая, откуда в нем взялось это коварство, резонно вставил реплику Гип, за что сам чуть не получил по лицу.

— Слушай, ***ла! Запомни раз и навсегда: ты здесь никто! Если я захочу, ты сам окажешься в клетке! Здесь все принадлежит мне! ***, Бенджи, — Ваас неодобрительно покачал головой. — Сколько лет пройдет, пока ты уяснишь, кто здесь царь и бог?

“Хойт?” — саркастично подумал доктор, тем более они оба прекрасно знали очевидный ответ, оба знали, что главарь не более чем завеса, красная тряпка для быка. На него отвлекал внимание ракьят Хойт, истинный владелец и тиран обоих островов, пользуясь тем, что у Вааса были какие-то свои счеты с древним племенем. На южном острове, где прочно обосновалась частная армия наемников, никаких дикарей уже давно не наблюдалось.

Но приходилось принимать правила игры, тем более, Бен молился, чтобы пираты не заметили нож в длинных свободных рукавах платья девушки, которая извивалась и пыталась укусить обидчиков, жалобно и скорбно взирая на подругу, та в голос стенала в клетке, оставаясь там в полном одиночестве. Доктор выкупил только одну. На ухоженную утонченную блондинку он старался не смотреть. Если невозможно спасти всех, то приходится выбирать. Только верного ответа в данном случае просто нет, никто не подскажет, все равно останется страшная память о тех, на кого не хватило слабой помощи, малой силы.

— Ты себе бабу с зубками выбрал, приглядывай за ней, а то еще откусит что-нибудь! — двусмысленно хохотнул второй Бен, отворачиваясь, явно завидуя. Конечно, ведь он-то в банде добился только ранга рядового на аванпосте. А хирург — это почетная, почти сакральная фигура. Он творит что-то непонятное, порой с того света вытаскивает, но может и зарезать, списав на неудачные условия или инфекцию. Так что, доктора лучше не злить. Конечно, его держали сначала на правах раба, приглядывали за ним, чтобы не сбежал, но такие вольности, как покупка персональной рабыни, ему почему-то позволялись, видимо, чтобы ощутил себя частью банды.

Гип уловил примерный ход мыслей пирата и немо усмехнулся простоте логических цепочек в голове рядового. Нет, с ним обстояло все намного сложнее, он ведь боролся за свою человечность, он не хотел терять осколки природной святости. И покупая пленницу, ощущал себя практически благодетелем. Но… Все же не давало покоя сознание того, что здесь все, от начала до конца, в корне неправильно. Может, перевернутое в водное отражение небо еще являлось чем-то надежным, может, исходящие ароматами джунгли еще привычно шелестели, как тысячи лет назад, но в людях что-то сломалось, что-то вело их к разрушениям, вызывая тягу к смерти, пыткам, жестокости. Что-то совершенно человеческое, не заложенное природой, что-то слишком страшное, чтобы быть описанным.

Поэтому Бен старался не думать, на него теперь свалилось немало насущных проблем. Глаза девушки метали молнии, когда ее выгребли из клетки, она сначала кричала неразборчиво что-то своей подруге, но потом их совершенно разлучили, и доктор сам желал этого, поскольку он не находил в себе сил пребывать дольше подле существа, которому ничем не мог помочь, даже убить не посмел бы.

Доктор и уже его “личная вещь” прошли мимо Салли. Девчонка самозабвенно копалась в саквояже, поглядывая по сторонам, как собака возле кости, опасаясь, что ее новоявленное имущество растащат мстительные женщины. Салли не ощущала никакой вины в том, что первая заметила корабль, в любом случае судьба его была предрешена с момента отправления. Она сидела возле бурой деревянной стены узенького сарайчика неизвестного назначения, в который как раз и зашел доктор со своим “трофеем”.

Пленница молчала, с ожесточенным отвращением сжав зубы, будто и правда намереваясь закусать до смерти, как дикий зверь. Доктор попросил оставить их наедине, но ему нашлось какое-то дело, тогда он вздохнул, усадил пленницу на табурет, хотя она пыталась лягнуть его, руки развязывать не решился. Его пугало наличие ножа в складках рукавов, он боялся, что путь к спасению купленной девушки она испортит сама своим сопротивлением. Так что нащупал крошечное лезвие, которое уже старательно перепиливало грубую пеньку веревок, вытащил его из мягких женских рук, забирая себе. Тогда-то заостренные черты лица пленницы вытянулись, крупные губы горько искривились, голова опустилась, выражая полное отчаяние.

— Я скоро вернусь. И… И все объясню! — прошептал, наклонившись к ней, Бен, но отпрянул, едва избежав удара лбом в лоб или в скулу. Темно-каштановые дредды яростно взметнулись, как змеи на голове Медузы-Горгоны.

— П-пошел ты, — дрогнувшим голосом отозвалась девушка, ее душили слезы, но она не желала показывать свою слабость. Доктор знал, что как только он уйдет, она, скорее всего, разрыдается, в полной мере поняв бедственность своего положения, ведь даже там, в клетке, она ощущала свое превосходство тем, что обладала подобием оружия. Как же она ошибалась! Здесь и с автоматом можно было считать себя беспомощным перед этой всепожирающей темной силой, подобной туче саранчи. По крайней мере, так казалось.

— Надо же, Бен. А говорил, что другой, — приветствовала его Салли на выходе. Она сторожила, воровато озираясь, вещи, все так же обнимая любовно сумку.

— Да! Другой! — шикнул на нее Бен. Но Салли пожала плечами:

— Ничего-ничего. Если приобрел хорошую вещь, то надо и пользоваться. А другим скажи, что отравишь, если кто к ней сунется. Или ты ее в аренду сдавать собрался? Удобно! И долг быстрее вернешь!

Гип ощутил, как холод прошел вдоль позвоночника. Если бы такое сказал главарь, он бы и бровью не повел, но слышать такие спокойные предложения из уст семнадцатилетней девочки… Ох, дико! Дико! Слишком дико!

Больше говорить с Салли не хотелось, просто не о чем стало. С другой стороны, он предполагал, что так все и будут реагировать, не объяснять же им, что он увидел в клетке ангела. Это даже для себя являлось странным объяснением выбора. Совесть… Она не мучила, потому что разорвалась на мелкие клочки от противоречий. И никакая вера не могла подсказать верного решения. На шею тяжелый камень привесили, впору топиться или ко дну себя прикреплять, чтобы не сносило случайными течениями.

Убеждения — это тот же камень, порой в омут тянут, но порой от кружения в водовороте спасают. Что только делают искаженные ценности? Не волей человека, но самой системой организации жизни в конкретном тесном сообществе.

Для начала стоило убедить пленницу, что он ее друг. Но вернулся он только ближе ко второй половине дня, так как в штабе собрались пираты вместе с главарем, в частности, шли переговоры с командирами наемников. Хойт наотрез отказывался посылать своих людей для сокрушения ракьят, потому что за каждую боевую единицу властелин южного острова платил звонкой монетой, жалование у наемников не шло в сравнение с тем, что получали рядовые в банде, а дикари не особо мешали. Конечно, ведь обширные поля на северном острове охранялись пиратами! И если набегали ракьят, то потери нес Ваас. Но что они особо могли сделать? Из луков стреляли, автоматами ржавыми еще иногда завладевали. Для Хойта — сущий пустяк, а вот Вааса явно бесило.

Бен ощущал себя лишним на этом военном совете, считая, что он мог понадобиться только в том случае, если бы главаря хватил удар от ярости. Но будто хватит его! Однако доктора сочли нужным ввести в курс дела хотя бы на ролях молчаливой галлюцинации, впрочем, договора все равно не достигли. Ваас только принялся срываться на подчиненных, поэтому доктор под благовидным предлогом избежал потока бранных слов или случайного тумака, просачиваясь туманом в слегка приоткрытую дверь, понимая, что его больше никто не держит.