И протянул ей небольшой топор, скорее даже ледоруб.

Черный Фрегат на миг покинул девушку, оставив паникующую «личную вещь», которая разве только бабочкам крылья отрывала, и от этого уже ей делалось стыдно. А здесь человек!

Но Ваас тут же взял ее руки в свои. Он — второй скелет, он — кукловод. Ледоруб поднялся, а затем плавно и почти незаметно лезвие несколько раз опустилось вниз, резко вонзаясь в окровавленный череп, раскраивая его ничуть не хуже, чем кокосовый орех. А всего-то вместо белого молока текла алая кровь и чуть позже бледные густые струйки развороченного мозга. Вскоре ледоруб дернулся немного вправо, затем влево, отчего губка мозга, похожая на грецкий орех, все лучше проступала через отламываемые куски кости. Сама все это Салли, разумеется, не сумела бы провернуть. Она ощущала потное жаркое тело главаря вокруг себя, точно оказавшись в раскаленной печи. И ей делалось жутко от сознания, что теперь она стала убийцей.

Вот так внезапно, но она вдруг поняла, что ничего уже не исправить и назад не вернуть. Хоть бы Ваас потом дал пару раз затянуться от своего косячка. Забыть все это! Забыть! Забыть! А внутренний ее монстр ликовал. Какой-то рычаг слетел в голове, открывая бесконтрольную смену личностей беспомощной куклы и Черного Фрегата. Если раньше последняя являлась скорее защитным механизмом, то теперь она обретала самостоятельность, почти отдельную волю.

— Как тебе? — спрашивал Ваас, выглядывая у нее из-за плеча. Он ухмылялся, довольный такой картиной. Ушную раковину девушки обжигало его горячее дыхание, пропитанное табаком.

Вероятно, без его помощи, она не сумела бы вот так пробить чей-то череп. Но по факту ее заставили убить, просто так, в качестве еще одного его развлечения. Цинично показывали публике из Интернета юную девочку, которая легко проламывает голову человеку, безропотно подчиняясь приказам главаря.

— Не знаю, — в замешательстве рассматривала девушка свежий труп расширившимися от ужаса глазами.

— ***! Салиман! Ты опять не знаешь, что отвечать? — разозлился Ваас. — Опять не понимаешь риторических вопросов?! Надо отвечать: «Отлично, Ваас, давай повторим!» Ок? И поживей, поживей, тебя камера снимает, а ты как сомнамбула ***ая, — мужчина выдохнул, махнув своему оператору, обращаясь примирительно к Салли, поглаживая ее тыльной стороной ладони по щеке. — Ну что, зажжем для этих ***, чтобы у них *** поджались? — но вновь рычал, видя ее оцепенение. — Зажжем или нет, я спрашиваю?! Дубль два. Как тебе?

Если бы и со второго дубля она не сумела выйти из легкого ступора, видимо, начались бы его излюбленные пытки. Но ныне существовал шанс избежать их. Да и что такого сверхъестественного-то произошло? Убила и убила какого-то неизвестного мужчину. Так говорил Черный Фрегат. Ее не пытали, ей не причиняли страданий!

И глаза ее зажглись, она рассматривала кровь. И думала о том, что убивать куда веселее, чем быть жертвой. Все эти люди, воины ракьят и другие пленники, наплевали на нее, игнорировали ее существование. Так почему она должна была заботиться об их сохранности? Так почему она должна была переживать за их боль? Главарь на этот раз пытал не ее, а вместо нее врага. Вместе с ней. Ее руками убил.

— Отлично! Особенно, когда с тобой. Ваас. Повторим? — проговорила она медовым, тягучим голосом, злорадно и ненормально улыбаясь, глядя бархатно на него из-под слегка трепещущих пушистых ресниц.

— Да, мне нравятся такие ответы! Реально нравятся! — весело заулыбался Ваас, добившись желаемого, по его мнению, результата. — Еще немного артистизма. И ты, возможно, станешь звездой!

Он развернул девушку к себе, поднял ее за подбородок, пристально рассматривая лицо. И тогда вдоль ее позвоночника прошла волна сладкого волнения от того, каким тоном Ваас произнес это последнее слово. «Звезда». Она улыбалась ему, улыбалась своему мучителю.

Главарь тоже небрежно оскалился ей в ответ, а потом отшвырнул свою «игрушку», на время забыл о ней, увлеченный более важными делами. А она все сидела на песке возле трупа и улыбалась. В этот день пытали не ее, а пытали вместе с ней. И ей было однозначно приятно. Черный Фрегат умел приспосабливаться к любым условиям, он принимал зло, выпивал чашу отравы до последней капли.

Салли ужасалась произошедшему. Чуть позднее, вечером, ближе к ночи, ей и правда перепало от Вааса немного наркотика, притупившего ощущение непоправимости поступка, а потом главарь делал со своей «вещью» то, что пообещал, как только увидел ее накрашенную. Но Черный Фрегат была не против, ей даже нравилось, она сгорала от страсти.

Жирная алая помада размазывалась по лицу, и казалось, что это кровь убитого ракьят. А Салли, похороненная на дне сознания, с содроганием медленно осознавала факт первого убийства, но апатично мирилась с этим. Все… Для нее все закончилось. Перед Беном, перед ее сказочным принцем, такой уже не предстать, ему не нужен монстр-марионетка, все разбито, все забыто. Ваас своего добился.

Салли размышляла безразлично: «За свое существование на острове я поняла одну простую вещь: никто и никогда меня не любил. С момента рождения одни унижали и издевались, а другие иногда, изредка жалели. Но жалость — это не любовь. Этот Бенджамин… Хотела бы я его любви, я бы рискнула даже изменить Ваасу за толику любви… Но Бен всего лишь один из тех, кто жалеет. Пока что… И я боюсь, что так будет всегда. Ваас прав — все безумие, нет никакой надежды на изменение».

***

А из прибрежных зарослей сцену казни наблюдал никем не замеченный, кроме Алвина с винтовкой, Бенджамин. Доктор испугался, что Салли снова потащили истязать, решив на этот раз во что бы то ни стало отбить ее, а потом сбежать к ракьят. Или… Или куда угодно. Додумать он не успел, когда увидел, что вовсе не девушку пытаются убить. Что это она уничтожает. Он видел отблеск ледоруба. Пираты одобрительно гудели восторженными зрителями. И один только док в ужасе наблюдал со стороны всю эту картину. Неизвестно, что больше его пугало и мучило: сама сцена казни или улыбка на лице девочки. Улыбка, возникшая совершенно без принуждения. Бенджамина трясло… Его Салли, его маленькая Салли улыбалась этому чудовищу, этому проклятому главарю, словно только и мечтала все это время собственноручно пролить кровь. Истинное ее состояние проявилось, когда она села тяжело на песок, подле свежего трупа.

У пиратов же оставался еще один пленник, последний. Ваас кивнул в его сторону небрежно:

— А этому… — главарь на миг задумался. — Отрубить обе руки и выпустить возле «Ржавого Двора». Пусть расскажет, что будет с каждым восставшим ***.

Бенджамин отвернулся, он не мог смотреть на то, как здорового крепкого парня делали калекой, но уши заткнуть не успел. Крик пронзил джунгли. И толку-то закрываться от этой невыносимой реальности! Можно не видеть, не слышать, игнорировать существование чужой боли, но зла от этого меньше не станет. Как раз наоборот.

Доктор, не ощущая ног, наступая на муравейники и цепляясь за корни, путаясь в удавках лиан, побрел обратно на аванпост, где осталась с ранеными Нора. После очередной стычки с племенем много пиратов пострадало, но вот сумели притащить четверых пленников, чтобы их казнили, чтобы и без того надломленная психика Салли испытала новое тяжелейшее потрясение. Прирезать всех скальпелем хотелось! Но док только новые повязки накладывал. Нора вместе с ним, однако встревожено спрашивала, что случилось. Когда им, наконец, удалось остаться вместе одним, доктор заметался из стороны в сторону, размахивая руками, сбивчиво повторяя:

— Я должен действовать, любой ценой. Иначе они сделают из Салли еще и убийцу. Она этого не заслужила! — Бен постарался успокоиться, лохматя сальные волосы. — Вообще, никто из нас не заслужил такой судьбы!

— Ты думаешь, судьбу можно заслужить? — неожиданно сурово и холодно отзывалась Нора. — Думаешь, праведные всегда получают счастье и мир, а грешники низвергаются в ад? После смерти, возможно, так и происходит. А при жизни… Сам знаешь.

Женщина вздохнула, глядя в сторону песчаной косы, что скрывалась за густой растительностью.

— Но что делать тем, из кого делают грешника против его воли? Разве у Салли были силы сопротивляться Ваасу? — садился прямо на пол барака Бен, сжимаясь, точно желая вновь стать эмбрионом.