Доктор чуть раньше ощущал все притуплено, но страх за свою жизнь и омерзение от неминуемой новой встречи с Баком сгоняли всякую дремоту и нетрезвость. В случае чего, лечить этого маньяка доктор не желал. Подсыпать какого-нибудь снотворного чуть побольше — и все, уже зла убавилось. Так бы он мог поступить с половиной своих пациентов, а в итоге так старался, что после перестрелки кроме убитых на месте, никто даже умирать не собирался, за что ему и пожаловали «почетное прозвище» Мистер Скальпель.
«Мистер Скальпель всех острей! Бак убит в два раза быстрей!» — оскалился сам себе доктор, борясь так со страхом, пропев мысленно слоган на тему из дурацкой рекламы.
Бен второй вскинул тяжелый обрез ружья, ступая в проем жилища, из которого, повинуясь порыву ветра, вылетела газета, налипнув на лицо. Возле стола раскрытым валялся с помятыми страницами неизменный томик А.С. Пушкина, как будто у Хьюза других книг не имелось, что вполне было вероятно. Ведь вся его ученость и изысканность являлись чем-то искусственным. Но вот эту единственную книгу он бы не стал так ронять.
Бен подобрал и решил, что оставит себе, пусть в переводе, но все-таки книга, которая не заслужила быть собственностью человека с такой прогнившей натурой, как Бамби Хьюз. Но становилось ясно, что в доме побывали чужие. Бен увидел распахнутую дверь в проклятый подвал, на цыпочках подошел, прислушиваясь к тому, что там происходило — тихо, словно никого.
— Мне кажется, я видел следы, уходящие от дома, — шепотом отозвался второй Бен, ступая на лестницу. Вслед за ним прошел и доктор. Вскоре оружье можно было опустить. Внизу все еще мерцали эти отвратительные лапочки гирлянд фальшивого Нового Года. И в их свете в луже крови лежал навзничь хозяин жилища в безвкусных розово-синих трусах и распахнутой гавайке. Только олень на его груди больше не скалился дебильной ухмылкой, потому что его пронзили как минимум три ножевых ранения. И что хуже всего — Бак еще подавал слабые признаки жизни, кажется, ощутил, что кто-то пришел к нему.
«Не дождется! Плевал я на приказы», — подумал со злостью Гип. Вот она — настоящая преступная халатность, вот оно, нарушение клятвы, но ничего предпринимать доктор не собирался, не бежал стремглав смотреть, что там стряслось с раненым, и не прикасался к своему рюкзаку. Подошел медленно, обходя кругом осторожно с озлобленным выражением осунувшегося заостренного лица, словно приближаясь к дикому зверю, не зная, что он может выкинуть в своем порыве умирания.
Но потом доктор все же наклонился посмотреть, надо ли что-то предпринимать, с каждым мигом понимая, что приехали они не рано и не поздно — Белоснежка постарался достаточно, чтобы оставить раны, не подлежавшие лечению. И заслуженно. Судя по рассказам, Хьюз купил одного из друзей героя Цитры, того самого черноволосого парня, которого маньяк увез вместо Бена после запрета Вааса продавать подчиненных. И вот теперь оба сбежали, пленник был спасен. А это радовало. Хотя… Ценой каких страданий и унижений он вновь мог обрести свободу? Три ножевых ранения. Заслуженно. Показалось, что Белоснежка еще мало постарался.
Удивляло скорее то, что Бак до сих пор пытался пошевелить головой, кажется, силясь сказать что-то.
Доктор милостиво наклонился поближе.
— Какая… ирония! Опять ты! — прохрипел, давясь кровью, маньяк, глядя на Бена, напоследок проведя по его запястью сведенной судорогой агонии кистью, которая через миг обмякла. Хитрый взгляд беса окончательно потух.
— Нас не обвинят, что мы его убили? — осторожно поинтересовался доктор у второго Бена, который на всякий случай обшарил все углы, морщась от случайных находок для «игрищ». Но враги уже давно покинули злополучный подвал.
— Не, — лениво пережевывал слова пират. — Это подозревали. Белоснежка, сто пудов.
— Окей, ну что… Значит, закопаем его?
— Да надо бы, — почесал нехотя в затылке второй Бен, опуская обрез.
Бен видел много смертей, но об этой не сожалел нисколько. Настолько, что даже не удивлялся себе, совершенно не обвиняя. Он ненавидел Бака всей душой, но почему-то им вдвоем с пиратом пришлось чуть позже хоронить маньяка, наспех выкопав неглубокую могилу позади ветхого домишки, возле которого гнил ржавый седан. Вот так и закончился путь Бамби Хьюза, бесславно, даже без нормального захоронения.
Но и правда ирония, что найденной в хибаре лопатой работал все тот же Бенджамин. Отныне Мистер Скальпель, который по-прежнему оставался честен с собой, не пролив чужую кровь понапрасну. Чего нельзя было сказать о Салли, вернее, том существе, Черном Фрегате…
Комментарий к 15. “Черный Фрегат” и “Мистер Скальпель”
За эту часть спасибо автору Stelspatium - за слоган и кличку Мистер Скальпель.
А за мрачное настроение и дух шизофрении спасибо произведениям автора Dead Moon
И selia-meddocs за наводку на группу Hurts.
Перед эпиграфа:
Она простирает крылья, и они затмевают солнце.
Ты не услышишь ее пения, и она уйдет, когда причинит вред.
Глава была написана за один день. Вот так быстро, но она во многом переломная.
Отзывы ждать?
========== 16. Слишком поздно. Саморазрушение чужой болью ==========
Hey you, donʼt tell me thereʼs no hope at all
Together we stand, divided we fall.
© Pink Floyd «Hey You».
Ненависть — всеобъемлющее мерзкое чувство, от которого не избавиться и не удалиться в сладкие грезы, не вытравить его тягучим дурманом. Казалось, оно пропитывало каждый лист, каждую острую колючку лианы, от него подташнивало, оно текло по венам густой отравой. Теперь Салли понимала, что всегда клокотало в душе Вааса, что вырывалось его смехом без малейшего намека на веселье. Ненависть заставила предать, ненависть повелела метнуться хоть к Хойту, хоть к самому дьяволу в пасть, прочь от Цитры. А потом — просто не выбраться уже, поздно. И остается только еще больше ненавидеть, всех вокруг и себя заодно. Никогда еще Салли не испытывала большего понимания того, что каждый миг буквально разрывало на части изъеденную гневом душу главаря.
После первого убийства девушка не ощущала почти ничего, особенно, когда в ее сознании царствовал Черный Фрегат, а в голове — дурман наркотика. Но через несколько дней съемки казни повторились.
На этот раз Ваас заставил ее бить тем же ледорубом по голове привязанного к дереву пленника. Сначала ее ужасно трясло, руки не слушались, но потом ракьят в порыве бесполезной ярости плюнул ей в лицо. Хотя почти не попал, но девушка зарычала, оскаливаясь.
Она и так вынесла за свою жизнь слишком много унижений, чтобы терпеть еще какое-то ущемление своих несуществующих прав со стороны ничтожного дикаря.
Рука сама размахнулась, лезвие впилось в горло пленника, так как проломить череп не удавалось. Но сразу он не умер, начиная захлебываться кровью. Тогда на Салли накатила волна паники, она пожелала скорее закончить страдания ракьят, как будто не до конца сознавая, что это совершила она. Ледоруб блеснул еще несколько раз на солнце, ударяя по телу пленника, но девчонка не ведала, как умертвить мгновенно, из-за своей малой силы причиняя еще больше мучений.
Ваас на это и рассчитывал, он стоял в стороне и с немного отстраненной улыбкой крокодила рассматривал происходящее. Видимо, слышал он, что в Древнем Китае порой пытки доверяли детям, а они от малой силы и глупости измышляли вещи хуже искусного палача.
Когда Салли выронила оружие, испуганная, заляпанная кровью, готовая бежать прочь в джунгли, главарь подошел к ней, заглядывая снисходительно в расширившиеся глаза, говоря глухо:
— Хреново, Салли, когда тебя обвиняют, а ты не виноват. Да… Правда, хреново? Чувствуешь это теперь? — он отрывисто смеялся, как всегда, словно задыхаясь от собственных слов, но сверкая жутко глазами. — Ты… Ты поняла, что я сделал? Сначала я убил вместо тебя, теперь убийца ты! Ты виновата, ты выпотрошила топором ***ого воина ракьят. Как тебе это? Нравится? Ты виновата. Но есть в этом твоя вина? А? Есть, я спрашиваю? — ответа он не требовал, только тяжело хмурясь, словно вспоминая что-то, что касалось его собственной биографии. И смеялся, насмехался, издевался. Над собой, над миром, над окружающими. Абсолютно несмешно!