— Вам кого угодно?

В это время хлопнула дверь, и в комнату вошел Будагов. Незнакомец, спокойно улыбаясь, сказал:

— Вас, друзья, вас мне нужно!

Горячий, откровенный в своих чувствах Будагов сразу отрубил:

— Давно вы, барин, с рабочими дружите?

Полякова потребовала, чтобы господин объяснил, кто он такой.

— С радостью это сделаю, — с еще большей теплотой в голосе ответил посетитель.

Он снял шляпу и вместе с пальто и тростью положил на свободную табуретку. Из внутреннего кармана пиджака достал бумажник с монограммой. Бережно извлек оттуда и протянул небольшую книжечку в картонной обложке. Полякова раскрыла и прочла: «Петроградская организация Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков). Партийный билет… Буачидзе Ной (Самуил) Григорьевич. Год рождения — 1882. Время вступления в партию — 1902 год».

Она попросила Буачидзе присесть и минутку подождать. Торопливо написала несколько слов Кирову и, ничего не объясняя, увлекла растерянного Вазгена в коридор. Шепнула:

— Беги за Кировым. В редакции не будет — ищи!

В тот майский вечер Вазгену Будагову пришлось разыскать и привести в комитет еще нескольких товарищей. Киров срочно собирал большевиков. Оказалось, что у Буачидзе есть не только полный текст Апрельских тезисов, но еще и совсем неизвестные во Владикавказе ленинские «Письма из далека». Одно из них, озаглавленное «Первый этап первой революции», дошло из Берна в Петроград и было опубликовано в «Правде». Остальные в печати еще не появлялись. У Ноя — копия с рукописи Ильича.

«Таких собраний во Владикавказе еще никогда не было, — внесла в протокол аккуратная Полякова. — Впервые перед нами выступил человек, приехавший из Петрограда, от Ленина… Буачидзе поставил все точки над «i». Свои доводы в пользу диктатуры пролетариата он подкрепил лично слышанными речами Ленина, его письмами и тезисами. Потом говорил Киров, совсем недолго. Он рассказал, что значит для России такая житница, как Северный Кавказ, подчеркнул, что это отлично понимают заправилы контрреволюции. За сто лет национальной розни накопилось много взаимных обид, это является отличной почвой для контрреволюционного казачьего офицерства и националистических проходимцев, для всякой нечисти, всплывшей сейчас на поверхность. Чья-то властная рука стягивает на Терек казачьи, артиллерийские и пехотные полки. Назревает братоубийственная война между казаками и горцами, между ингушами и осетинами.

Предотвратить ее — самое главное для большевиков».

…Киров и Буачидзе долго не могли расстаться. Незаметно для Ноя оказались у дверей редакции «Терека». Сергей Миронович сказал:

— Я вам, Ной, этой ночью спать не дам. Сейчас попрошу сторожа, он отомкнет дверь, самоварчик сообразит. У меня к вам тысяча вопросов! Знаете ли вы, что судьба давно соединила наши дороги? После того как вы в 1906 году уехали из Владикавказа и подпольная организация была разгромлена, на Терек прислали меня. Память о себе вы оставили добрую! В одном только я, грешный человек, сомневался: как вы смогли зимой прийти во Владикавказ через Мамисонский перевал? Непостижимо!

Буачидзе расхохотался:

— Что, слишком немощен?

Киров нетерпеливо повторил:

— Скажите же, вы на самом деле взяли в январе перевал?

— Выбор у меня тогда был небольшой, — напомнил Ной. — Или Мамисонский перевал, или военный суд. В приговоре сомневаться не приходилось — смертная казнь!

Киров кивнул головой. Слова Буачидзе воскресили в памяти грозные и трагические события первой русской революции.

— А о ваших владикавказских занятиях я кое-что знаю, — продолжал Киров чуть позднее, угощая Ноя всем, что нашлось в ящике письменного стола и в каморке старика сторожа.

Добродушно ворча на своего любимца Мироны-ча, старик тонко наколол лучину, разжег самовар. Нашелся и кувшин местного вина. Без него какая же беседа!

— Мне рассказывал о них хозяин дома, где мы с вами сейчас беседуем, владелец газеты «Терек» господин Казаров.

— Казарашвили, — поправил Ной. Он весело прищурился, с трудом сдерживая улыбку. — Хочет продолжить так хорошо начатое знакомство? Или тревожится, не стану ли снова печатать в его типографии прокламации?

Киров положил руку на плечо Буачидзе:

— Смелый вы человек!

— Вовсе нет! — покачал головой Ной. — Просто так сложились обстоятельства… Кстати, чем закончилось тогда следствие? Правитель военной канцелярии господин Зиновьев, помнится, грозился, что он из-под земли достанет всех, кто участвовал в захвате типографии.

Киров расхохотался.

— Финал потрясающий! Правитель канцелярии, любимец владикавказского высшего света, самый желанный в городе жених, оказался… беглым разбойником, убийцей. И фамилия его была вовсе не Зиновьев. Управление военной канцелярией, а по существу, и всей Терской областью он долго совмещал с руководством двумя крупными шайками.

Ной пошутил:

— Вот у кого мне следовало покупать паспорта для подпольщиков.

…Они все больше и больше нравились друг другу — невозмутимый Киров и порывистый Буачидзе.

Внимательно глядя в глаза Ною, Сергей Миронович спросил:

— Митинг во Владикавказской грузинской школе— ваше дело?

— Там вообще часто собирались родители учеников. Вы, вероятно, знаете, что школа была построена Обществом по распространению грамотности среди грузин на деньги, собранные по подписке. В глазах грузин, живущих вне родины, это была не просто школа!

— Согласен. Но тогда — десятого апреля — было нечто особенно взволновавшее весь Владикавказ. В тот день из кубанской станицы Ново-Георгиевской доставили тело Коста Хетагурова.

— К сожалению, Сергей Миронович, — заговорил Ной, — мое участие в похоронах Хетагурова самое скромное. Мне удалось сказать несколько слов публике, бывшей на перроне в Беслане, когда железнодорожники задержали поезд… И маленькое собрание в грузинской школе. Поверьте мне, взволнованные люди сами спешили в дом, где бывал, читал свои стихи, страстно звал бороться за свободу смелый и, я не боюсь сказать, бессмертный Коста. Он всегда был близок к грузинскому народу. Возможно, я выступил тогда слишком резко…

Тут же Буачидзе припомнил и рассказал Кирову, что в Швейцарии он несколько месяцев посещал кружок, основанный Лениным. Владимир Ильич не раз говорил, что плох оратор, не умеющий управлять «внутренним огнем». Пошла ли ему на пользу эта наука, Ной не мог сказать — после революции он еще ни разу не выступал на больших собраниях.

Слушая его, Киров молча рылся в ящиках письменного стола. Вытащил какую-то бумагу.

— Недавно удалось достать некоторые документы Терского жандармского управления. Посмотрите, это донесение в департамент полиции. Вас оно должно заинтересовать.

Ной взял бумагу, стал читать:

Секретно

— Должен же я был чем-то занять этих городовых, — засмеялся Буачидзе. — А полицейское донесение не очень грешит. В мою пору во Владикавказе было принято устраивать загородные пикники у Сапицкой будки.